Люди ищут язык

В феврале в Центре им. Вс. Мейерхольда прошел фестиваль «Протеатр. Международные встречи». На этот раз в Москву приехали коллективы из Франции и Испании, а также совсем молодой коллектив из Екатеринбурга. Однако это не было просто показом нескольких спектаклей. Одна из главных задач фестиваля – формирование совершенно новой среды для нового театра, поэтому, кроме вечерних встреч в театральной коробке, было и обсуждение спектаклей, фестиваль работал с утра до вечера. На серии семинаров профессиональное сообщество вместе с широкой публикой пыталось ответить на вопросы, связанные с инклюзией. Основная цель этой статьи как раз в том, чтобы дать читателю некоторое представление феномена инклюзии в театре, дать толчок для собственного размышления.

Конечно, невозможно за один раз собраться и обсудить все проблемы, тем более когда их так много. Однако важность таких мероприятий как раз в том, чтобы перемешать людей из самых разных сфер жизни и областей знания, дать им высказаться и услышать друг друга. В первый день мы услышали в основном вопросы, на которые у каждого могут быть свои ответы: как и какие термины употреблять? инклюзивный театр – это искусство или терапия? какова роль режиссера? как избежать бессознательной дискриминации?

Три часа семинара прошли почти незаметно, а спектакль французской компании L'oiseau Mouche «C.O.R.P.U.S.» и обсуждение после стали явным подтверждением сказанного, подтверждением горизонтального характера современного театра.

Вообще, вопрос о производстве дискурса стоит сейчас крайне остро, так как всем то и дело приходилось оговариваться и пояснять. К сожалению, современность пока не дала нам адекватного языка для ее же собственного описания, поэтому задача, оговоренная в самом начале фестиваля, а именно создание нового вокабуляра – действительно первостепенна.

Семинар следующего дня был посвящен, скорее, вопросам внутреннего характера. Однако, как было отмечено, сама формулировка этой «внутренности» крайне проблематична. Наоборот, закрытость не дает эффективных результатов, в то время как постоянный поиск чего-то нового может привести к неожиданным результатам. Ведь если посмотреть на инклюзивный театр с функциональной точки зрения, то они предлагают расширить «большую» культуру посредством нового языка, но при этом само сообщество пока опасается включать в себя, ассимилировать новые смыслы. Это приводит в внутреннему противоречию, что не дает двигаться дальше.

Это столкновение и помешало екатеринбуржскому коллективу выдать по-настоящему качественный продукт. Применение стандартных культурных кодов невозможно в инклюзивном театре. Когда актеры загоняются в слишком репрессивные рамки, зритель не в силах справится со столь сильным напряжением, в этом случае возникает вопрос об эксплуатации. У исполнителей-колясочников развивали то, что подходит под общую норму (голос, речь, жесты), однако совершенно забыли про их тело.

Обладая высоким уровнем эмпатии, тело зрителя каменеет, его страшно раздражают собственные культурные формы, общепринятая эстетика. Конечно, это может быть своего рода художественным приемом, однако в таком случае необходимо указать на определенный уровень отрефлексированности, в противном случае это никак не считается. При всем при этом важность данного спектакля в том, что у ребят-участников снялся первый уровень, социальный страх – это крайне важно для молодого коллектива. Главное, чтобы дальше они перешли ко внутренней работе, тщательной проработке, изучению себя, но не подгонке под обще-театральные шаблоны.

В последний день было сразу два показа: студии «Круг» с работой «Истории об очень симпатичных, или Пространство доверия» и испанской компании Fundación Psico Ballet Maite León, которые показали психо-балет «Срок годности». Оба спектакля были пластическими, однако решены в абсолютно разных парадигмах.

Первый спектакль оказался скорее презентацией занятия, переработанного под сцену. На площадке возникло некое социальное тело, где все сливались в единый поток. Зрителю невозможно было оторваться от происходящего, так как они сами подключались к процессу, таинству, которое происходило здесь и сейчас.

Второй – более традиционный по постановке, то есть был по-настоящему балет с заранее четко поставленной хореографией. Но важно, что эта хореография также нестандартная: видно, что исполнители с особенностями и без учились друг у друга, что полностью поменяло характер движения как одних, так и других. И эта особость в купе с потрясающей музыкой невольно воздействует на зрителя, он будто зеркале движения и сам начинает двигаться, как минимум внутри самого себя.

Вообще, в инклюзивном театре самое важное – именно культурный обмен. Как ни странно, инклюзия может дать большой культуре гораздо больше, чем можно представить.

В частности, современный театральный процесс находится в кризисе экспрессивности, поэтому часто обращается к различным преэкспрессивным практикам, соответственно, один из способов ее найти – обратиться к носителям альтернативной культуры.

Нет смысла пытаться вогнать особенных людей в привычные эстетические рамки – куда интереснее привычные рамки разрушать. Работа с такими людьми – это поиск новой выразительности. Это выразительность заключается в своей правдивости, в нахождении в процессе и пространстве здесь и сейчас. Но важно отдавать себе отчет, что она не должна быть основана на инвалидности, в этом случае она становится спекуляцией и усугублением дискриминации. В подобного рода деятельности огромную роль играет постоянная саморефлексия, критическая оценка собственных же оснований, очень важно постоянно задаваться вопросом, не эксплуатация ли это.

В таком случае снимается проблема, с одной стороны, сопереживания и героизации – с другой. Выразительность не должна исходить от инвалидности, она должна идти от личности. Театр предлагает определенный артефакт зрителю, который сам по себе целесообразен, как и любой другой феномен искусства. Зритель не должен ходить в театр из сочувствия или чувства гражданского долга.

Для многих все еще остается актуальным вопрос: инклюзия – это театр или терапия? Однако сама формулировка вопроса подобным образом вызывает некоторые сомнения. В этом случае мыдолжны четко понимать, что есть искусство, а что терапия. Однако вряд ли кто-то сможет вразумительно сформулировать определения как одного, так и другого.

Даже в отношении терапии – понятия, которое мы используем абсолютно не задумываясь, – ведутся очень серьезные споры. Терапия прямо завязана на понятии нормы. Однако критерии нормативности все время меняются и никогда не были стабильными, поэтому и проведение каких-либо границ может быть крайне условным.

Будучи помещенным в условно театрализованное пространство, любое действие имеет право именоваться театром. А качество продукта – это скорее продюсерская и режиссерская задачи.