Если есть два пути, и если мудрость человеческая, опыт, традиции указывают на один из них, но я чувствую, что Христос пошел бы по другому, я должна идти за Христом, писала мать Мария.
О любви: «Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет»
«О чем и как не думай, — больше не создать, чем три слова: «любите друг друга», только до конца и без исключения, и тогда все оправдано, и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть…»
Мать Мария Скобцова (Елизавета Юрьевна Пиленко) родилась в 1891 году в семье юриста. В 1910 году вышла замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева, близкого друга многих литераторов. Известна как поэтесса Елизавета Кузьмина-Караваева. После развода родила дочь Гаяну.
В 1919 году вышла замуж во второй раз, за Даниила Скобцова, члена кубанского казачьего правительства. Вместе с ним, своей матерью Софией Пиленко и дочерью Гаяной эмигрировала в Константинополь, затем в Сербию, и, наконец, во Францию. Во время скитаний в семье родилось еще двое детей: Юрий и Анастасия.
В 1919 году вышла замуж во второй раз, за Даниила Скобцова, члена кубанского казачьего правительства. Вместе с ним, своей матерью Софией Пиленко и дочерью Гаяной эмигрировала в Константинополь, затем в Сербию, и, наконец, во Францию. Во время скитаний в семье родилось еще двое детей: Юрий и Анастасия.
Елизавета Кузьмина-Караваева. 20 годы 20 века
В 1926 году младшая дочь, Настенька, тяжело заболела. В течение почти двух месяцев мать присутствовала при ее медленном угасании. После смерти ребенка Елизавета Юрьевна рассталась с мужем и целиком посвятила себя общественной работе.
Как член Русского студенческого христианского движения (РСХД) она ездила по Франции и выступала на собраниях русских общин. Многие эмигранты жили в нищете, отчаялись и искали утешения в алкоголе, находились на грани самоубийства. Они нуждались не столько в разговорах о Церкви, сколько в простом сочувствии, считала Елизавета Скобцова.
«То, что я даю им, так ничтожно: поговорила, уехала и забыла. Каждый из них требует всей вашей жизни, ни больше, ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому-нибудь пьянице или калеке, как это трудно», - писала она.
Во время одной из поездок Елизавета Юрьевна буквально силой вытащила двух русских наркоманов из марсельского притона. Она сама отвезла их в деревню, где они начали приходить в себя, работая на природе.
Как член Русского студенческого христианского движения (РСХД) она ездила по Франции и выступала на собраниях русских общин. Многие эмигранты жили в нищете, отчаялись и искали утешения в алкоголе, находились на грани самоубийства. Они нуждались не столько в разговорах о Церкви, сколько в простом сочувствии, считала Елизавета Скобцова.
«То, что я даю им, так ничтожно: поговорила, уехала и забыла. Каждый из них требует всей вашей жизни, ни больше, ни меньше. Отдать всю свою жизнь какому-нибудь пьянице или калеке, как это трудно», - писала она.
Во время одной из поездок Елизавета Юрьевна буквально силой вытащила двух русских наркоманов из марсельского притона. Она сама отвезла их в деревню, где они начали приходить в себя, работая на природе.
О монашестве: «Сожгите всякий уют»
У входа в приют по адресу ул. Лурмель, 77. Мать Мария - вторая справа. Фото righteous.yadvashem.org
«Перед каждым человеком всегда стоит необходимость выбора: уют и тепло его земного жилища, хорошо защищенного от ветра и от бурь, или же бескрайнее пространство вечности, в котором есть одно лишь твердое и несомненное, — и это твердое и несомненное есть крест»
В 1932 году Елизавета Скобцова постриглась в монахини, получив имя Мария. Однако митрополит Евлогий (управлял русскими православными приходами в Западной Европе) впоследствии говорил: «Внутренний смысл монашества, его особенный, чисто церковный характер, так мне и не удалось ей разъяснить».
По мнению матери Марии, традиционное монашество, несмотря на обет целомудрия, аналогично семье: «В основе семьи лежит чрезвычайно сильный инстинкт, — это завивание гнезда, организация и строительство своей собственной жизни, часто отделенной стенами от мира, замкнутого на крепкие засовы».
«Пустите за ваши белые стены беспризорных воришек, разбейте ваш уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опуститесь, умалитесь <…> сожгите всякий уют…», - писала она, обращаясь к монашествующим.
В 1932 году мать Мария открыла «Общежитие для одиноких женщин». Сначала оно находилось на ул. Вилла де Сакс, потом удалось найти помещение побольше, по адресу ул. Лурмель, 77. Малоимущие люди получали в этом доме полный пансион за минимальную плату. При общежитии работала дешевая столовая для безработных, которая выдавала от 100 до 120 обедов в день.
В доме на ул. Вилла де Сакс мать Мария поселилась в закоулке за котлом центрального отопления и радовалась, что у нее нет ничего своего. А когда общежитие уже переехало на ул. Лурмель и наполнилось постояльцами, туда пришла бездомная вдова шофера. Свободных мест не оказалось, и тогда мать Мария уступила женщине собственную кровать.
По мнению матери Марии, традиционное монашество, несмотря на обет целомудрия, аналогично семье: «В основе семьи лежит чрезвычайно сильный инстинкт, — это завивание гнезда, организация и строительство своей собственной жизни, часто отделенной стенами от мира, замкнутого на крепкие засовы».
«Пустите за ваши белые стены беспризорных воришек, разбейте ваш уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опуститесь, умалитесь <…> сожгите всякий уют…», - писала она, обращаясь к монашествующим.
В 1932 году мать Мария открыла «Общежитие для одиноких женщин». Сначала оно находилось на ул. Вилла де Сакс, потом удалось найти помещение побольше, по адресу ул. Лурмель, 77. Малоимущие люди получали в этом доме полный пансион за минимальную плату. При общежитии работала дешевая столовая для безработных, которая выдавала от 100 до 120 обедов в день.
В доме на ул. Вилла де Сакс мать Мария поселилась в закоулке за котлом центрального отопления и радовалась, что у нее нет ничего своего. А когда общежитие уже переехало на ул. Лурмель и наполнилось постояльцами, туда пришла бездомная вдова шофера. Свободных мест не оказалось, и тогда мать Мария уступила женщине собственную кровать.
О новом материнстве: «У меня к ним такое отношение – спеленать и убаюкать»
Сербия, 1923 год. Елизавета Скобцова с детьми: Юрой, Настей и Гаяной. Фото mere-marie.com
«Мне стало ведомо новое, особое, широкое и всеобъемлющее материнство. Я вернулась с того кладбища (похорон дочери) другим человеком, с новой дорогой впереди, с новым смыслом жизни. И теперь нужно было это чувство воплотить в жизнь»
Существует два вида любви, считала мать Мария – христианская и «похотливая». Даже родину можно любить «похотливо», стремясь к тому, чтобы она «славно и победно развивалась, подавляя и уничтожая всех своих противников». Мать тоже может любить в ребенке отражение себя, расширение своего личного «я», продолжение рода.
«Только та материнская любовь, которая видит в своем ребенке подлинный образ Божий, …но отданный, как бы порученный на ее ответственность, который она должна развить и укрепить для всей неизбежной на христианском пути жертвенности…, — только такая мать любит своего ребенка подлинной христианской любовью», - писала она.
Мать Мария разыскивала русских эмигрантов в парижских трущобах, поддерживала их советами и провизией. Заказав стакан вина, бездомный мог заночевать в кафе возле центрального рынка. «Я туда иногда ходил с матерью Марией, - вспоминал отец Лев (Жилле), служивший в православной церкви святой Женевьевы. - Она с ними говорила, уговаривала посещать ее общежитие, где безработным предоставлялось очень дешевое питание».
«У меня отношение к ним такое: спеленать и убаюкать», — признавалась мать Мария.
«Только та материнская любовь, которая видит в своем ребенке подлинный образ Божий, …но отданный, как бы порученный на ее ответственность, который она должна развить и укрепить для всей неизбежной на христианском пути жертвенности…, — только такая мать любит своего ребенка подлинной христианской любовью», - писала она.
Мать Мария разыскивала русских эмигрантов в парижских трущобах, поддерживала их советами и провизией. Заказав стакан вина, бездомный мог заночевать в кафе возле центрального рынка. «Я туда иногда ходил с матерью Марией, - вспоминал отец Лев (Жилле), служивший в православной церкви святой Женевьевы. - Она с ними говорила, уговаривала посещать ее общежитие, где безработным предоставлялось очень дешевое питание».
«У меня отношение к ним такое: спеленать и убаюкать», — признавалась мать Мария.
О социальной работе: «Христианин призван организовать лучшую жизнь трудящихся»
Русский философ Николай Бердяев, сподвижник м. Марии по "Православному делу" 1911 год. Репродукция Фотохроники ТАСС
«Нет сомнения в призвании христианина к социальной работе. Он призван организовать лучшую жизнь трудящихся, обеспечить старых, строить больницы, заботиться о детях, бороться с эксплуатацией, несправедливостью, нуждой, беззаконием»
В 1935 году мать Мария возглавила общественное объединение «Православное дело», членами которого стали философ Николай Бердяев, протоиерей Сергий Булгаков, литературовед Константин Мочульский и др. Это была благотворительная и культурно-просветительная организация.
«Мы собрались вместе не для теоретического изучения социальных вопросов в духе православия, - писала мать Мария. - <…> Мы помним, что «вера без дел мертва», и что главным пороком русской богословской мысли была ее оторванность …от церковно-общественного дела».
Организация открыла дом для нуждающихся семей на ул. Франсуа Жерар, дом для мужчин на ул. Феликс Фор, санаторий для выздоравливающих пациентов с туберкулезом в Нуази-ле-Гран и др.
Мать Мария была вдохновителем всех этих начинаний. Но и «черной» работы она не боялась: мыла полы, набивала тюфяки, красила стены, вставала до рассвета, чтобы принести с центрального рынка продукты для столовой.
Писательница Татьяна Манухина, подруга матери Марии, однажды застала ее знойным днем у раскаленной плиты над котлом со щами – «простоволосой, растрепанной, босой». Оказалось, что из-за «недоразумений» с кухаркой мать Мария вынуждена была сама готовить еду для жильцов
«Мы собрались вместе не для теоретического изучения социальных вопросов в духе православия, - писала мать Мария. - <…> Мы помним, что «вера без дел мертва», и что главным пороком русской богословской мысли была ее оторванность …от церковно-общественного дела».
Организация открыла дом для нуждающихся семей на ул. Франсуа Жерар, дом для мужчин на ул. Феликс Фор, санаторий для выздоравливающих пациентов с туберкулезом в Нуази-ле-Гран и др.
Мать Мария была вдохновителем всех этих начинаний. Но и «черной» работы она не боялась: мыла полы, набивала тюфяки, красила стены, вставала до рассвета, чтобы принести с центрального рынка продукты для столовой.
Писательница Татьяна Манухина, подруга матери Марии, однажды застала ее знойным днем у раскаленной плиты над котлом со щами – «простоволосой, растрепанной, босой». Оказалось, что из-за «недоразумений» с кухаркой мать Мария вынуждена была сама готовить еду для жильцов
О личности: «Самое страшное - разучиться видеть отдельных людей»
Бесплатная столовая для безработных. Париж. 1932 год. Фото wikipedia.org
«Идея классовой борьбы и классовой ненависти воплотилась в России в страшное обличие Советской власти. <…> Отрицание человеческой личности, культ силы, преклонение перед вождем, единое обязательное для всех миросозерцание». «Религия расы», проповедуемая в Германии, беднее и «провинциальнее» коммунизма. Но и в ней личность «упраздняется» перед лицом общих целей и «инстинктов». А высшая ценность демократии, отрекшейся от христианства, - «маленький эгоизм» вместо личности.
Принципом матери Марии было уважение к личности. Даже благотворительность ни в коем случае не должна была унижать подопечного. Нельзя подать кусок хлеба человеку, не увидев в нем личность, потому что просто дать еду сначала одному, а потом другому — это значит относиться к людям как к порядковым номерам, считала она.
В 1938 и 1940 годах мать Мария посетила почти два десятка психиатрических лечебниц во Франции, чтобы выяснить, какая помощь требуется русскоязычным пациентам. Вот, что она писала о своем визите в одну из них: «Директор заранее собрал всех русских в большом зале…. Я наивно думала, что смогу обратиться к ним ко всем с какой-то простой речью, но вид моей аудитории навел на меня некоторую оторопь: один гримасничал, другие кричали и жестикулировали, некоторые сидели с отсутствующим видом».
Монахине пришлось разговаривать с каждым из 50 пациентов индивидуально. Восемь из них показались ей здоровыми, и она выступила в роли переводчика, чтобы помочь врачам их обследовать. Некоторых удалось вызволить из лечебницы.
Людям, которые покидали стационары с ее помощью, мать Мария подыскивала посильную занятость. Один из выпущенных на поруки пациентов, Анатолий Висковский, работал впоследствии на кухне в общежитии на ул. Лурмель.
В 1938 и 1940 годах мать Мария посетила почти два десятка психиатрических лечебниц во Франции, чтобы выяснить, какая помощь требуется русскоязычным пациентам. Вот, что она писала о своем визите в одну из них: «Директор заранее собрал всех русских в большом зале…. Я наивно думала, что смогу обратиться к ним ко всем с какой-то простой речью, но вид моей аудитории навел на меня некоторую оторопь: один гримасничал, другие кричали и жестикулировали, некоторые сидели с отсутствующим видом».
Монахине пришлось разговаривать с каждым из 50 пациентов индивидуально. Восемь из них показались ей здоровыми, и она выступила в роли переводчика, чтобы помочь врачам их обследовать. Некоторых удалось вызволить из лечебницы.
Людям, которые покидали стационары с ее помощью, мать Мария подыскивала посильную занятость. Один из выпущенных на поруки пациентов, Анатолий Висковский, работал впоследствии на кухне в общежитии на ул. Лурмель.
О вере и смелости: «Надо ходить по водам»
Немецкие солдаты в Париже. 14 июня 1940 г. (Бундесархив)
«Есть два способа жить: совершенно законно и почтенно ходить по суше - мерить, взвешивать, предвидеть. Но можно ходить по водам. Тогда нельзя мерить и предвидеть, а надо только все время верить»
14 июня 1940 года немецкие войска вошли в Париж. В июне следующего года, после нападения Германии на СССР, в городе и его окрестностях было арестовано более тысячи русских эмигрантов. Их поместили в лагерь Компьень. Мать Мария и ее соратники по «Православному делу» наладили отправку посылок с продовольствием для заключенных и их семей, лишившихся кормильцев. Тогда же они установили контакты с французским Сопротивлением.
Еще через год, в середине июля 1942 года, в Париже прошли массовые аресты евреев. В ходе облавы схватили более 13000 человек, из них 6900 (в том числе около 4000 детей) поместили на крытом велодроме, расположенном на углу бульвара Гренель и улицы Нелатон. Оттуда людей отправляли в лагеря смерти.
Арестованным не хватало воды, еды и медицинской помощи. Матери Марии удалось проникнуть на велодром. Она провела там три дня, утешая детей и взрослых, раздавая провизию. По некоторым сведениям, она помогла бежать четырем детям.
Общежитие на ул. Лурмель и санаторий в Нуази-ле-Гран превратились в убежище для евреев, бежавших военнопленных и других людей, находившихся в опасности. Благодаря связям матери Марии с группами Сопротивления, многим из них удавалось переправиться на территории, свободные от немецкой оккупации.
В начале февраля 1943 года гестапо провело обыск в общежитии на ул. Лурмель, организация «Православное дело» была разгромлена, мать Марию арестовали и отправили в тюрьму.
Еще через год, в середине июля 1942 года, в Париже прошли массовые аресты евреев. В ходе облавы схватили более 13000 человек, из них 6900 (в том числе около 4000 детей) поместили на крытом велодроме, расположенном на углу бульвара Гренель и улицы Нелатон. Оттуда людей отправляли в лагеря смерти.
Арестованным не хватало воды, еды и медицинской помощи. Матери Марии удалось проникнуть на велодром. Она провела там три дня, утешая детей и взрослых, раздавая провизию. По некоторым сведениям, она помогла бежать четырем детям.
Общежитие на ул. Лурмель и санаторий в Нуази-ле-Гран превратились в убежище для евреев, бежавших военнопленных и других людей, находившихся в опасности. Благодаря связям матери Марии с группами Сопротивления, многим из них удавалось переправиться на территории, свободные от немецкой оккупации.
В начале февраля 1943 года гестапо провело обыск в общежитии на ул. Лурмель, организация «Православное дело» была разгромлена, мать Марию арестовали и отправили в тюрьму.
О войне и горе: «В эту минуту Бог посещает свой мир»
Женщины-заключённые на строительстве лагеря Равенсбрюк. Фото Bundesarchiv/wikipedia.org
«В данную минуту, я знаю, сотни людей встретились с самым серьезным, с самой Серьезностью, — со смертью, я знаю, что тысячи и тысячи людей стоят на очереди. Я знаю, что матери ждут почтальонов и трепещут, когда письмо опаздывает на один день, я знаю, что жены и дети чувствуют в своих мирных жилищах дыхание войны. И, наконец, я знаю, всем своим существом знаю, всей своей верой, всей силою духа, данной человеческой душе, что в эту минуту Бог посещает свой мир. И мир может принять это посещение, открыть свое сердце <…> Тогда человечество войдет в пасхальную радость воскресения»
27 апреля мать Марию в числе 213 арестованных отправили в концлагерь Равенсбрюк. По воспоминаниям одной из ее соседок по бараку, мать Мария устраивала там «настоящие кружки» с чтением Евангелий и обсуждением различных философских вопросов. «Это был оазис после страшного дня. Она нам рассказывала про свой общественный опыт во Франции, о том, как она себе представляла примирение между Православной и Католической церквами. Мы ее расспрашивали об истории России, о ее будущем, о коммунизме <…>.
Эти дискуссии, о чем бы ни говорилось, являлись для нас выходом из нашего ада. Они помогали нам восстанавливать утраченные душевные силы, они вновь зажигали в нас пламя мысли, едва тлевшее под тяжким гнетом ужаса», - писала она.
Мать Мария старалась посещать и тот барак, где находились узницы из Советского Союза. Она обнимала и утешала их, как детей, рассказывала о жизни в Западной Европе, об истории России, читала вслух Евангелие.
Эти дискуссии, о чем бы ни говорилось, являлись для нас выходом из нашего ада. Они помогали нам восстанавливать утраченные душевные силы, они вновь зажигали в нас пламя мысли, едва тлевшее под тяжким гнетом ужаса», - писала она.
Мать Мария старалась посещать и тот барак, где находились узницы из Советского Союза. Она обнимала и утешала их, как детей, рассказывала о жизни в Западной Европе, об истории России, читала вслух Евангелие.
О творчестве: «Это акт абсолютного общения с Богом и со всем миром»
Ангелы трубящие. Рисунок Матери Марии (Скобцовой). Репродукция с сайта mere-marie.com
«Движущая сила земного творчества в мире есть Дух истины! Он научает, возвещает и сохраняет постоянную связь с первоисточником всякого творчества. Творчество — это акт некоей соборности, абсолютного общения не только с Богом, но через Него и со всем миром»
Мать Мария занималась творчеством всю жизнь, причем понимала его предельно широко. Для нее спасение душ тоже было творчеством – церковным. Но и искусство являлось частью каждого ее дня. В России она была известна как поэтесса и художница. В Париже украшала росписями, иконами и вышивками домовые церкви в общежитиях на ул. Вилла де Сакс и на ул. Лурмель. Даже в годы войны она находила время для сочинения стихов.
В Равенсбрюке она рассказывала другим женщинам, что после освобождения напишет книгу о концлагере. А 16 апреля 1944 года украсила к Пасхе окна своего барака художественными вырезками из бумаги. Известно, что мать Мария работала в заключении, по крайней мере, над двумя вышивками, выменивая нитки на хлеб, которого и так критически не хватало. На одной из вышивок (не сохранившейся) была изображена Богородица с Младенцем Христом.
В Равенсбрюке она рассказывала другим женщинам, что после освобождения напишет книгу о концлагере. А 16 апреля 1944 года украсила к Пасхе окна своего барака художественными вырезками из бумаги. Известно, что мать Мария работала в заключении, по крайней мере, над двумя вышивками, выменивая нитки на хлеб, которого и так критически не хватало. На одной из вышивок (не сохранившейся) была изображена Богородица с Младенцем Христом.
«Как вы думаете, выйдем мы все же живыми?»
Мать Мария, 31 марта 1945 года погибшая в газовой камере. Фото: YouTube.com
«Я не только к Отцу хочу в вечность, я хочу нагнать моих любимых братьев и детей, которые уже родились в смерть, т. е. в вечность, я хочу вечного и неомраченного свидания с ними»
Печи крематория в лагере никогда не остывали, и из труб все время шел дым. Мать Мария, показывая на этот страшный дым, говорила: «Он такой только вначале, около земли, а дальше, выше делается все прозрачнее и чище и, наконец, сливается с небом. Так и в смерти. Так будет с душами».
К марту 1945 года, по словам одной из бывших заключенных, Жакелины Пейри, мать Мария «достигла предела человеческих сил»: «Она всегда лежала в промежутках между перекличками. Она больше не говорила, или почти не говорила, а предавалась бесконечному созерцанию. Она уже больше не принадлежала царству живых».
В таком состоянии она вернулась из «Югендлагеря», филиала Равенсбрюка, куда ее отправили на некоторое время в начале 1945 года. Хлебный паек там составлял 60 г в день, свирепствовала дизентерия, не было медикаментов. У заключенных в разгар зимы отобрали одеяла, пальто, и даже ботинки с чулками.
«Как вы думаете, выйдем мы все же живыми?» — спросила ее соседка по бараку. Мать Мария ответила: «Я глубоко уверена, что, может быть, мы не выйдем, а нас вынесут, но живыми мы все же останемся. Это несомненно».
31 марта мать Мария погибла в газовой камере. По одной из версий, она добровольно пошла на смерть, чтобы спасти жизнь другой узницы, обреченной на казнь.
К марту 1945 года, по словам одной из бывших заключенных, Жакелины Пейри, мать Мария «достигла предела человеческих сил»: «Она всегда лежала в промежутках между перекличками. Она больше не говорила, или почти не говорила, а предавалась бесконечному созерцанию. Она уже больше не принадлежала царству живых».
В таком состоянии она вернулась из «Югендлагеря», филиала Равенсбрюка, куда ее отправили на некоторое время в начале 1945 года. Хлебный паек там составлял 60 г в день, свирепствовала дизентерия, не было медикаментов. У заключенных в разгар зимы отобрали одеяла, пальто, и даже ботинки с чулками.
«Как вы думаете, выйдем мы все же живыми?» — спросила ее соседка по бараку. Мать Мария ответила: «Я глубоко уверена, что, может быть, мы не выйдем, а нас вынесут, но живыми мы все же останемся. Это несомненно».
31 марта мать Мария погибла в газовой камере. По одной из версий, она добровольно пошла на смерть, чтобы спасти жизнь другой узницы, обреченной на казнь.
