Прп. Севастиан Карагандинский: я вас прошу, чтобы вы утешали друг друга
Наследник оптинских старцев прп. Севастиан Карагандинский основал тайный монастырь среди угольных шахт и лагерей. Что рассказали очевидцы его подвига? Чем живет монастырь сегодня? 18 апреля - память святого.
Въезд в Караганду со стороны Долинки - поселка, где располагалась администрация Карлага
Не было не только дров для обогрева, но даже и воды для питья. Зимой, чтобы утолить жажду, люди ели снег
В Караганде, в самое тяжелое для Церкви послевоенное время, был устроен тайный монастырь – монашеская община при молитвенном доме, а затем при приходском храме. Общину основал прп.Севастиан Карагандинский – один из последних оптинских старцев, келейник преподобных Иосифа и Нектария Оптинских. Чтобы понять как и для кого в казахской степи ему удалось сохранить оптинские традиции и возродить старчество, надо углубиться в историю.
Караганда - город в Казахстане - была построена всего 70 лет назад заключенными и спецпереселенцами - крестьянами-кулаками, пригнанными из центральной России. В начале 30-х годов их привозили в телячьих вагонах и выгружали в голой степи. На месте будущего города, в землю были воткнуты колышки с названиями "улиц" и номерами "домов". Люди копали на своих участках ямы и жили в них.
Не было не только дров для обогрева, но даже и воды для питья. Зимой, чтобы утолить жажду, люди ели снег. Вместо стекол использовали льдины (можно представить, какая температура была внутри землянок, если окна делали из льда!) А климат в Казахстане суровый: температура зимой опускается до -50, а летом поднимается до +40.
Караганда - город в Казахстане - была построена всего 70 лет назад заключенными и спецпереселенцами - крестьянами-кулаками, пригнанными из центральной России. В начале 30-х годов их привозили в телячьих вагонах и выгружали в голой степи. На месте будущего города, в землю были воткнуты колышки с названиями "улиц" и номерами "домов". Люди копали на своих участках ямы и жили в них.
Не было не только дров для обогрева, но даже и воды для питья. Зимой, чтобы утолить жажду, люди ели снег. Вместо стекол использовали льдины (можно представить, какая температура была внутри землянок, если окна делали из льда!) А климат в Казахстане суровый: температура зимой опускается до -50, а летом поднимается до +40.
«Кто с хороших земель, те семьями вымирали»
Вспоминает Василий Иванович Самарцев:
Мы жили в Оренбургской области. Родители наши были глубоко верующие люди. В 1931 году отца раскулачили, посадили в тюрьму, а нас, шестерых детей и нашу маму, в мае 31-го года привезли на 9-й поселок близ Караганды в открытую степь.
Старшему брату было 11 лет, за ним шел Геночка, мне — четыре года, меньше меня были Иван — три года, Евгений 2-х лет, а младший Павлик был грудным ребенком. С собой у нас были кошма и сундук. Мы вырыли в земле яму, постелили кошму, сломали сундук и поставили его вместо крыши. Это был наш дом. Когда шел -дождь или снег, мы накрывали яму кошмой. И вот, шестеро детей, мы как цыплята возле матери жались.
Нам, детям, паек давали очень скудный. Ручеек там был маленький, он пересыхал, воды не хватало. Зима в 32-м году была очень суровая, и я своими глазами видел, как целые семьи лежали мертвыми. От голода умирали люди, от холодам и от болезней.
Оренбургские, сибиряки — те были покрепче. А кто с хороших земель — Тамбов, Воронеж, Пенза, те послабей, те семьями вымирали. Хоронили как? Копали ямы метра три шириной, мертвые семьи из бараков вытаскивали, кидали на телегу, везли и в ямы сваливали, как дрова.
И у нас на одной неделе в эту зиму умерли братики Павел, Иван и Евгений. А как умер Геночка, мы даже не слышали. Стали звать его кушать, а Геночка мертвый. Детям маленькие ящички сделали, а грудного Павлика завернули в тряпочку, в железную трубу положили, могилку подкопали и похоронили. Нас выжило двое братьев и мама. В 33-м году приехал наш отец, но вскоре умерла от голода мама.
Верующие спецпереселенцы собирались группами на молитву. А когда освободились из Карлага монахини Марфа и Мария, они рассказали, что из Долинки скоро освободиться оптинский старец отец Севастиан. И мы стали ждать его.
Вспоминает Василий Иванович Самарцев:
Мы жили в Оренбургской области. Родители наши были глубоко верующие люди. В 1931 году отца раскулачили, посадили в тюрьму, а нас, шестерых детей и нашу маму, в мае 31-го года привезли на 9-й поселок близ Караганды в открытую степь.
Старшему брату было 11 лет, за ним шел Геночка, мне — четыре года, меньше меня были Иван — три года, Евгений 2-х лет, а младший Павлик был грудным ребенком. С собой у нас были кошма и сундук. Мы вырыли в земле яму, постелили кошму, сломали сундук и поставили его вместо крыши. Это был наш дом. Когда шел -дождь или снег, мы накрывали яму кошмой. И вот, шестеро детей, мы как цыплята возле матери жались.
Нам, детям, паек давали очень скудный. Ручеек там был маленький, он пересыхал, воды не хватало. Зима в 32-м году была очень суровая, и я своими глазами видел, как целые семьи лежали мертвыми. От голода умирали люди, от холодам и от болезней.
Оренбургские, сибиряки — те были покрепче. А кто с хороших земель — Тамбов, Воронеж, Пенза, те послабей, те семьями вымирали. Хоронили как? Копали ямы метра три шириной, мертвые семьи из бараков вытаскивали, кидали на телегу, везли и в ямы сваливали, как дрова.
И у нас на одной неделе в эту зиму умерли братики Павел, Иван и Евгений. А как умер Геночка, мы даже не слышали. Стали звать его кушать, а Геночка мертвый. Детям маленькие ящички сделали, а грудного Павлика завернули в тряпочку, в железную трубу положили, могилку подкопали и похоронили. Нас выжило двое братьев и мама. В 33-м году приехал наш отец, но вскоре умерла от голода мама.
Верующие спецпереселенцы собирались группами на молитву. А когда освободились из Карлага монахини Марфа и Мария, они рассказали, что из Долинки скоро освободиться оптинский старец отец Севастиан. И мы стали ждать его.
Отец Севастиан через несколько месяцев после освобождения из лагеря вместе с монахинями Варварой, Февронией и Агриппиной, приехавшими к нему в ссылку из Тамбовской области. Это они купили первый саманный домик в Караганде, с которого началось образование общины
За первую же зиму умерло 4/5 от всех, кого привезли на поселение.
Власти срочно нуждались в рабочей силе, чтобы начать угольные разработки. Поэтому в 1931 году было принято решение открыть небывалый по размерам исправительно-трудовой лагерь - филиал ГУЛАГа - Карлаг. Территория Карлага - это степь и полупустыня 200 на 300 километров. К своему расцвету Карлаг состоял из 26 отделений-поселков, в ведении которых располагались 192 зоны, связанные друг с другом единой инфраструктурой.
Власти срочно нуждались в рабочей силе, чтобы начать угольные разработки. Поэтому в 1931 году было принято решение открыть небывалый по размерам исправительно-трудовой лагерь - филиал ГУЛАГа - Карлаг. Территория Карлага - это степь и полупустыня 200 на 300 километров. К своему расцвету Карлаг состоял из 26 отделений-поселков, в ведении которых располагались 192 зоны, связанные друг с другом единой инфраструктурой.
В Казахстан снова потянулись вереницы поездов, на этот раз - с политическими заключенными. Первые партии, как говорят местные жители, состояли из монахов и священнослужителей. Они строили первая жилые бараки, административные здания, дороги для будущего лагеря. Затем были этапы с деятелями культуры, учеными и инженерами. Кроме добычи угля, совхоз «Гигант», как еще назывался Карлаг, кормил армию, давал государству зерно, мясо, оружие и одежду.
Эшелоны с заключенными, общий вид лагеря, работа заключенных и вольнонаемных на шахте
Архивные хроники ГУЛАГа
Сбор урожая капусты на лагерных полях
Карлаг был настоящим адом: Пытки, зверства, холод, голод, болезни, расстрелы, изнасилования. Детей, родившихся в лагере в результате «следственных мероприятий» хоронили неподалеку на «Мамочкином кладбище». Через Карлаг (с 1931 по 1956 год) прошло более 1 млн заключенных. Но точных данных о погибших и выживших нет - архивы до сих пор закрыты.
Безымянная могила на "Мамочкином кладбище", где хоронили детей, родившихся в Карлаге
На молитву
собирались
по ночам
собирались
по ночам
Заключенные отбывали в Карлаге сроки от 3 до 25 лет, но и после освобождения часто оставались в Караганде. Они продолжали работать «вольнонаемными» на тех же шахтах. Это называлось остаться «на вечное поселение». Многие из них были верующими людьми. Среди заключенных в Карлаг был оптинский иеромонах Севастиан (Фомин) - келейник последних оптинских старцев: преподобного Иосифа (Литовкина) и преподобного Нектария (Тихонова).
Монахи, оказавшиеся тогда в Караганде, одевались в мирскую одежду и работали на мирских работах - в больницах, колхозах, на шахтах. Иногда, о постриге выяснялось только на их собственных похоронах, когда какая-нибудь известная всем Марина Петровна или Вера Никитична лежала в гробу в монашеской одежде, приготовленной и припрятанной заранее на этот случай.
Узнав от других верующих, что в лагере находится священник отец Севастиан, несколько монахинь разыскали его и стали помогать. Навещали в воскресные дни, привозили продукты, чистое белье, епитрахиль и поручи. Если удавалось выйти на прогулку, они вместе молились, исповедовались.
По слабости здоровья отца Севастиана поставили работать хлеборезом, затем сторожем складов в зоне лагеря. В ночные дежурства он всегда молился. И начальство, приходя с проверкой, неизменно заставало его бодрствующим. Отец Севастиан рассказывал, как иногда в зону привозили кинофильмы и всех заключенных сгоняли в клуб. «Я в кино не ходил, — вспоминал он, — все идут, а я скажу напарнику: «Ты иди за меня в кино, а я за тебя подежурю».
Отсидев свой срок, отец Севастиан остался в Караганде. Он поселился рядом с навещавшими его монахинями в небольшом саманном домике (из глины, навоза и соломы). «Люди здесь другие, сознательные, хлебнувшие горя. Будем жить здесь», - говорил он им.
Монахи, оказавшиеся тогда в Караганде, одевались в мирскую одежду и работали на мирских работах - в больницах, колхозах, на шахтах. Иногда, о постриге выяснялось только на их собственных похоронах, когда какая-нибудь известная всем Марина Петровна или Вера Никитична лежала в гробу в монашеской одежде, приготовленной и припрятанной заранее на этот случай.
Узнав от других верующих, что в лагере находится священник отец Севастиан, несколько монахинь разыскали его и стали помогать. Навещали в воскресные дни, привозили продукты, чистое белье, епитрахиль и поручи. Если удавалось выйти на прогулку, они вместе молились, исповедовались.
По слабости здоровья отца Севастиана поставили работать хлеборезом, затем сторожем складов в зоне лагеря. В ночные дежурства он всегда молился. И начальство, приходя с проверкой, неизменно заставало его бодрствующим. Отец Севастиан рассказывал, как иногда в зону привозили кинофильмы и всех заключенных сгоняли в клуб. «Я в кино не ходил, — вспоминал он, — все идут, а я скажу напарнику: «Ты иди за меня в кино, а я за тебя подежурю».
Отсидев свой срок, отец Севастиан остался в Караганде. Он поселился рядом с навещавшими его монахинями в небольшом саманном домике (из глины, навоза и соломы). «Люди здесь другие, сознательные, хлебнувшие горя. Будем жить здесь», - говорил он им.
До официального открытия Богородице-Рождественского монастыря в 1997 году, монахини, жившие в общине, ходили в мирской одежде. На фото огород при храме
Разрешения служить не было, поэтому для совместной молитвы верующие во главе с отцом Севастианом собирались тайно по ночам. Каждый раз требы совершались в новом доме. И каждый раз дом этот был набит битком. Люди приходили и уходили по одному или парами, чтобы не привлекать внимания. Окна наглухо завешивались одеялами. И никто ни разу не выдал. Люди в Караганде надежные.
Все это происходило не так давно - в 50е годы - и очень еще много тех, кто до сих пор помнит эту сплоченность, это единение, эту общую молитву, напоминавшую молитву первых христиан. Об этом времени много вспоминает Вера Афанасьевна - сирота, которую отец Севастиан удочерил маленькой девочкой и поселил в домике с несколькими монахинями. В юности у нее был красивый голос и она помогала петь на требах, а со временем стала келейницей, постаревшего отца Севастиана.
Все это происходило не так давно - в 50е годы - и очень еще много тех, кто до сих пор помнит эту сплоченность, это единение, эту общую молитву, напоминавшую молитву первых христиан. Об этом времени много вспоминает Вера Афанасьевна - сирота, которую отец Севастиан удочерил маленькой девочкой и поселил в домике с несколькими монахинями. В юности у нее был красивый голос и она помогала петь на требах, а со временем стала келейницей, постаревшего отца Севастиана.
Вера Ткаченко рано осталась сиротой. Преподобный Севастиан взял ее к себе и поселил ее в домике недалеко от храма вместе с несколькими монахинями. Вера пела вместе с другими женщинами на службах, а когда преподобный состарился - стала его келейницей
«Если бы я не был сиротой, я бы так не сочувствовал другому»
Вспоминает Вера Афанасьевна Ткаченко, келейница:
Познакомилась я с батюшкой Севастианом в 1939 году. Мне было восемь лет, а Батюшка только освободился из тюрьмы. Я жила у своей тетки. Она была верующей, и часто вместе с Батюшкой мы ходили по домам и молились. А когда умерла моя мама, он взял меня к себе - поселил к одной монахине. Он говорил: «Если бы я не был сиротой, я бы так не сочувствовал другому».
Когда я подросла, отец Севастиан взял меня к себе келейницей. В те годы церковь наша была еще не зарегистрирована мы лет десять ходили молиться по домам. Вот, допустим, на Федоровку надо идти молиться и Батюшка говорит: «Утром встаем в половине пятого и идем на Федоровку». И мы все встаем и идем пешочком на Федоровку. Через плечо книги, Батюшка с батожочком, мать Варя, мать Груша — это батюшкин хор. Там помолимся, и в половине восьмого Батюшка благословлял меня идти на работу (не работать нельзя было, преследовали тех, кто не работал). А с работы прихожу — опять надо идти молиться. С одного конца Караганды идем в другой, потому что нельзя было служить на одном и том же месте.
Батюшка был исключительный человек. С плачущими он плакал, с радующимися — радовался. Он всегда держал умную молитву, она была в. его сердце. Но жизнь его души была сокрыта.
У меня забота была такая: смотрю с клироса в алтарь — ага, Батюшка разоблачается, мне нужно скорее идти в келью, приготовить, чтобы Батюшка пришел, и все было уже на столе. Батюшка покушал — надо чтобы скорее лег отдохнуть. А здесь народ идет — то один, то другой, а Батюшка уставший, иногда скажет: «Не могу принять». «Батюшка, как же мне сказать им?» «А вот так и скажи и не обидь, и найди, как сказать. Если необходимо, пусть подождут». Я иду: «Батюшка — говорю — отдыхает». Вот Батюшка отдохнул, книжечку читает. Опять: «Батюшка, женщина пришла». «Пусть ждет». А сам все читает. Опять идешь, объясняешься. А народ ропщет: «Э-э, да это ты сама не хочешь к Батюшке пустить!» Я — к нему. Он: — «Нет, пусть подождут, еще время не пришло». «Батюшка, они говорят, что это я к Вам не пускаю». А он: «Любишь кататься, люби и саночки возить. Я ведь и сам у старца жил в Оптиной Пустыни». Бывало, я совсем к нему не допускала, потому что Батюшка скажет: «Я не могу сегодня принять, я очень плохо себя чувствую». И люди говорили: «Вера очень строгая, поколотить может».
Вспоминает Вера Афанасьевна Ткаченко, келейница:
Познакомилась я с батюшкой Севастианом в 1939 году. Мне было восемь лет, а Батюшка только освободился из тюрьмы. Я жила у своей тетки. Она была верующей, и часто вместе с Батюшкой мы ходили по домам и молились. А когда умерла моя мама, он взял меня к себе - поселил к одной монахине. Он говорил: «Если бы я не был сиротой, я бы так не сочувствовал другому».
Когда я подросла, отец Севастиан взял меня к себе келейницей. В те годы церковь наша была еще не зарегистрирована мы лет десять ходили молиться по домам. Вот, допустим, на Федоровку надо идти молиться и Батюшка говорит: «Утром встаем в половине пятого и идем на Федоровку». И мы все встаем и идем пешочком на Федоровку. Через плечо книги, Батюшка с батожочком, мать Варя, мать Груша — это батюшкин хор. Там помолимся, и в половине восьмого Батюшка благословлял меня идти на работу (не работать нельзя было, преследовали тех, кто не работал). А с работы прихожу — опять надо идти молиться. С одного конца Караганды идем в другой, потому что нельзя было служить на одном и том же месте.
Батюшка был исключительный человек. С плачущими он плакал, с радующимися — радовался. Он всегда держал умную молитву, она была в. его сердце. Но жизнь его души была сокрыта.
У меня забота была такая: смотрю с клироса в алтарь — ага, Батюшка разоблачается, мне нужно скорее идти в келью, приготовить, чтобы Батюшка пришел, и все было уже на столе. Батюшка покушал — надо чтобы скорее лег отдохнуть. А здесь народ идет — то один, то другой, а Батюшка уставший, иногда скажет: «Не могу принять». «Батюшка, как же мне сказать им?» «А вот так и скажи и не обидь, и найди, как сказать. Если необходимо, пусть подождут». Я иду: «Батюшка — говорю — отдыхает». Вот Батюшка отдохнул, книжечку читает. Опять: «Батюшка, женщина пришла». «Пусть ждет». А сам все читает. Опять идешь, объясняешься. А народ ропщет: «Э-э, да это ты сама не хочешь к Батюшке пустить!» Я — к нему. Он: — «Нет, пусть подождут, еще время не пришло». «Батюшка, они говорят, что это я к Вам не пускаю». А он: «Любишь кататься, люби и саночки возить. Я ведь и сам у старца жил в Оптиной Пустыни». Бывало, я совсем к нему не допускала, потому что Батюшка скажет: «Я не могу сегодня принять, я очень плохо себя чувствую». И люди говорили: «Вера очень строгая, поколотить может».
Преподобный Севастиан и Вера Ткаченко (справа)
Храм под землей
После 10 лет тайной церковной жизни, община получила возможность открыть в Карагандинском районе Михайловка молитвенный дом. В 1955 году была зарегистрирована религиозная община, все вместе купили два саманных домика, стоявших рядом, и объединили их под одну крышу. Хотели поднять потолок, но власти не дали такого разрешения.
Тогда все прихожане взялись за лопаты и за одну ночь тайно выкопали пол на метр вниз (вывезли на машинах 50 кубометров земли), покрыли пол досками и утром в храме уже совершался молебен. Отец Севастиан говорил, что в Караганде люди живут под землей (в саманных землянках), работают под землей (в шахтах), а теперь и молятся под землей.
Тогда все прихожане взялись за лопаты и за одну ночь тайно выкопали пол на метр вниз (вывезли на машинах 50 кубометров земли), покрыли пол досками и утром в храме уже совершался молебен. Отец Севастиан говорил, что в Караганде люди живут под землей (в саманных землянках), работают под землей (в шахтах), а теперь и молятся под землей.
Храм Рождества Богородицы был устроен преподобным Севастианом из двух саманных домиков, объединенных под одной крышей. Власти не разрешили поднять потолок, тогда прихожане, вместе с преподобным, за одну ночь выкопали пол на метр в глубину. Многие иконы для храма были написаны старицей монахиней Агнией
Вскоре молитвенный дом освятили, как церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Местные жители несли в храм сохранившиеся у них чудом иконы. Начались церковные службы. Монашеская община давно существовала, а теперь рядом с действующим храмом начали селиться и миряне - отец Севастиан сам покупал им домики в этом районе. Храм и церковные службы были общей радостью, общим делом для всего прихода. Пережив страшные годы лагерей, травли, одиночества люди сплотились и обрели семью в церковной общине.
Церковная жизнь была устроена по Оптинскому уставу. В храме соблюдались и соблюдаются до сих пор традиции, взятые отцом Севастианом из старой Оптины. Например, Великим постом священники служат в зеленом облачении, а на Троицу в белом. Поют на два клироса, но не нотным, а монашеским молитвенным распевом. Службы никогда не сокращаются. В храме читается неусыпаемая Псалтырь. Отец Севастиан строго за этим следил и, чувствуя близкую кончину, часто напоминал, чтобы на священнические и руководящие должности ставили хотя слабых и немощных, но своих. Тогда все будет без изменений, как было при нем.
Удивительно, как разоренная и опустевшая Оптина пустынь, которая была закрыта и уничтожена на своем историческом месте, вдруг проросла своим уставом, традициями и даже старчеством в далекой Караганде. Уникальность карагандинской общины в том, что внутри нее живут оптинские традиции и дореволюционный оптинский дух, которые в современной Оптиной пустыни монахи заново открывают по книгам.
Удивительно, как разоренная и опустевшая Оптина пустынь, которая была закрыта и уничтожена на своем историческом месте, вдруг проросла своим уставом, традициями и даже старчеством в далекой Караганде. Уникальность карагандинской общины в том, что внутри нее живут оптинские традиции и дореволюционный оптинский дух, которые в современной Оптиной пустыни монахи заново открывают по книгам.
Монахиня Анастасия - одна из двух блаженных стариц, которые были знакомы преподобному Севастиану еще по Оптиной пустыни
Агния и Анастасия
Отец Севастиан был не единственным оптинцем в Михайловке. В 50-х к общине прибились две блаженные старицы Анастасия и Агния. Обе монахини были знакомы отцу Севастиану по Оптиной пустыни и он прислушивался к их советам. Мать Агния была иконописицей, а мать Анастасия несла подвиг юродства и странничества, на который ее еще в юности благословил оптинский старец преподобный Анатолий (Зерцалов).
Монахиня Анастасия (в центре) и Таисия Фомина (справа) - племянница преподобного Севастиана
Матушка и огурцы
Вспоминает Таисия Владимировна Фомина о монахине Анастасии:
С матушкой Анастасией я была очень близка. Мать Анастасия — это была истинная любовь. На кого-то она нашумит, а меня жалела всю жизнь. Она шла путем юродства, ее трудно было понять. Вот, родной ее брат (в Петербурге жил), он считал, что она сумасшедшая. В семье ее очень любили, а когда она стала чудить, все о ней плакали.
Что ей принесут — все ей нужно, все возьмет, а через пять минут у нее уже ничего нет, все раздала. А тех, у кого провидела большую нужду или горе, ублажала больше остальных. Кто-то поропщет, что она другого так ублажает, а у того случится такое горе, что ничему не обрадуешься.
При церкви матушка работала не покладая рук, все мыла, все убирала. Она варила очень вкусный квас и кисель из овса. Куда идет за отцом Севастианом и кисель с собой несет. Батюшка едет на Мелькомбинат, и она за ним. Она и пешком могла пойти, и знала все дома, в которые он заходил.
Раз он поехал на Мелькомбинат к Александре Софроновне — у ее мужа был рак пищевода, и отец Севастиан поехал причастить его и отслужить молебен. И пока они в доме молились, матушка пошла на огороде хозяйничать. И когда Софроновна вышла и поглядела на огород, ей плохо стало. Матушка все огурцы, которые должны были уже зацвести, повырывала, верхушками воткнула в землю, корнями наверх. «Мать! Да что ты наделала! Хоть бери палку и лупи тебя!» А на следующий день ударил такой мороз, что все на огороде померзло. А матушка заранее у Софроновны на огороде убрала, но никакого убытка ей не причинила.
А то, бывало, она придет, человеку поработает, все, что может, сделает, а потом, чтобы ее не хвалили, чужие валенки наденет и пойдет. «Мать, что ж ты чужие валенки надела?» — «Ах, тебе валенки жалко?» Бах! Один валенок в одну сторону кидает, другой — в другую, и пошла разутая. Благодарить ее или ругать? Все в недоумении — очень сложное дело.
Вот еще вам случай расскажу. Идет матушка по церкви, всех расталкивает. Подошла к матери Тамаре, сбросила ее со стула: «Ну-ка, вставай, я больного человека посажу!» Старую мать Тамару согнала, а тетю Лизу, которая была намного моложе ее, посадила. Сестры ворчат: «Ну что ты, мать, дурака валяешь?» И что вы думаете? Тетя Лиза вскоре заболела. Все плохо ей, плохо, в больницу положили, и там плохо. Потом обнаружили рак. Матушка на операцию не благословила, она предвидела, что человек умрет. И молодая, здоровая тетя Лиза через полгода умерла. А мать Тамара прожила еще пятнадцать лет. Вот и все. Нам кажется это чудачеством, а у нее свой закон. Но матушка — это была такая любовь, таким человеком была она, каких уж нет.
Вспоминает Таисия Владимировна Фомина о монахине Анастасии:
С матушкой Анастасией я была очень близка. Мать Анастасия — это была истинная любовь. На кого-то она нашумит, а меня жалела всю жизнь. Она шла путем юродства, ее трудно было понять. Вот, родной ее брат (в Петербурге жил), он считал, что она сумасшедшая. В семье ее очень любили, а когда она стала чудить, все о ней плакали.
Что ей принесут — все ей нужно, все возьмет, а через пять минут у нее уже ничего нет, все раздала. А тех, у кого провидела большую нужду или горе, ублажала больше остальных. Кто-то поропщет, что она другого так ублажает, а у того случится такое горе, что ничему не обрадуешься.
При церкви матушка работала не покладая рук, все мыла, все убирала. Она варила очень вкусный квас и кисель из овса. Куда идет за отцом Севастианом и кисель с собой несет. Батюшка едет на Мелькомбинат, и она за ним. Она и пешком могла пойти, и знала все дома, в которые он заходил.
Раз он поехал на Мелькомбинат к Александре Софроновне — у ее мужа был рак пищевода, и отец Севастиан поехал причастить его и отслужить молебен. И пока они в доме молились, матушка пошла на огороде хозяйничать. И когда Софроновна вышла и поглядела на огород, ей плохо стало. Матушка все огурцы, которые должны были уже зацвести, повырывала, верхушками воткнула в землю, корнями наверх. «Мать! Да что ты наделала! Хоть бери палку и лупи тебя!» А на следующий день ударил такой мороз, что все на огороде померзло. А матушка заранее у Софроновны на огороде убрала, но никакого убытка ей не причинила.
А то, бывало, она придет, человеку поработает, все, что может, сделает, а потом, чтобы ее не хвалили, чужие валенки наденет и пойдет. «Мать, что ж ты чужие валенки надела?» — «Ах, тебе валенки жалко?» Бах! Один валенок в одну сторону кидает, другой — в другую, и пошла разутая. Благодарить ее или ругать? Все в недоумении — очень сложное дело.
Вот еще вам случай расскажу. Идет матушка по церкви, всех расталкивает. Подошла к матери Тамаре, сбросила ее со стула: «Ну-ка, вставай, я больного человека посажу!» Старую мать Тамару согнала, а тетю Лизу, которая была намного моложе ее, посадила. Сестры ворчат: «Ну что ты, мать, дурака валяешь?» И что вы думаете? Тетя Лиза вскоре заболела. Все плохо ей, плохо, в больницу положили, и там плохо. Потом обнаружили рак. Матушка на операцию не благословила, она предвидела, что человек умрет. И молодая, здоровая тетя Лиза через полгода умерла. А мать Тамара прожила еще пятнадцать лет. Вот и все. Нам кажется это чудачеством, а у нее свой закон. Но матушка — это была такая любовь, таким человеком была она, каких уж нет.
Община собирается в храме не только на праздничные и воскресные богослужения, но и на ежедневное чтение вечернего правила, после которого все желают друг другу доброй ночи. Эта традиция особенно любима приходскими детьми
Некнижное
старчество
старчество
Последующие 60 лет этой приходской общины (и до сегодняшнего дня) не похожи ни на что другое в современной церковной жизни. В Караганде, на месте мученичества и исповедничества сотен тысяч безвинно осужденных, сохранилось живое, не книжное старчество. Оно так органично вошло в жизни уже трех поколений прихожан, что люди даже не представляют себе какой-то другой духовной жизни.
Все привыкли, что при храме живут старцы и старицы, которые сменяют друг друга, но не изменяют ставшего традиционным, хода церковной жизни, и в любой беде, перед любым решением, помолившись Богу, люди привыкли брать благословение у старца. В каждой приходской семье есть десятки историй божественной помощи по его молитвам или наоборот - историй вразумления, вследствие непослушания духовнику.
Все привыкли, что при храме живут старцы и старицы, которые сменяют друг друга, но не изменяют ставшего традиционным, хода церковной жизни, и в любой беде, перед любым решением, помолившись Богу, люди привыкли брать благословение у старца. В каждой приходской семье есть десятки историй божественной помощи по его молитвам или наоборот - историй вразумления, вследствие непослушания духовнику.
С самого начала община была задумана и устроена, как большая семья. Поэтому и заботы об общем доме распределяются на всех - на клир, на сестер, на паломников и на прихожан
Мишенька
Вспоминает Ольга Сергеевна Мартынова:
У меня заболел шестилетний племянник — упал с велосипеда и стал хромать. Родители не обратили на это внимания. Я решила сама показать его врачу. Хирург осмотрел и сказал: «У него гниет бедро». Сделали операцию и неудачно. Во второй раз вскрыли, зачистили кость, но опять неудачно. Тогда я пошла в церковь, и вдруг отец Севастиан сам меня спрашивает: «Ольга, у тебя кто-то болеет?» «Да, — отвечаю — племянник» — «А ты переведи его в Михайловскую больницу, у тебя ведь там хирург знакомый». Я договорилась и перевела племянника в эту больницу.
Врачи как глянули: мальчик едва, живой — и быстро его опять под нож, сделали срочную операцию, уже третью. Воскресенье подходит, я прихожу в храм. Батюшка спрашивает: «Привезла мальчика? Что же ты до дела не доводишь? Почему ко мне его не несешь? Люди ко мне из Москвы, Петербурга едут, а ты рядом и не несешь его ко мне. Вот прямо сейчас иди в больницу и на руках неси его ко мне».
Я пошла в больницу, там была с мальчиком его мать. Мы взяли Мишу и на руках по очереди донесли его до церкви. Дело было перед вечерней. Занесли в храм, поднесли к отцу Севастиану. Батюшка его зовет: «Ми-ишенька, Ми-ишенька!» А он только глазами повел и лежит, как плеть, весь высох, безжизненный.
Батюшка говорит: «Поднеси его к иконе Святой Троицы в исповедальной». Я поднесла. Батюшка попросил, чтобы поставили стул и говорит: «Поставь Мишеньку на стул!» Я — в ужасе! У ребенка руки и ноги как плети, как он встанет, он ведь уже полумертвый! Батюшка тогда зовет мать и говорит: «Вы его с двух сторон держите и ставьте. Смелее, смелее!» Поставили его, ножки коснулись стула, а мы с двух сторон держим, вытягиваем его в рост. Затем отец Севастиан позвал еще монахинь и сказал им: «Молитесь Богу!» — и сам стал молиться. Мы держим Мишу и я смотрю: он твердеет, твердеет, прямеет, прямеет, выпрямился и встал на свои ножки!
Батюшка говорит: «Снимайте со стула, ведите его, он своими ножками пойдет». И Миша пошел своими ножками. Все — в ужасе! А отец Севастиан помазал его св. маслом и говорит матери: «Ты останься здесь с ним ночевать, мы его завтра причастим, он и хромать не будет». Но мать не осталась, уехала с Мишей на радостях домой. И еще отец Севастиан просил ее привезти мешок муки в благодарность Богу, а она привезла только маленький мешочек. И вырос наш Мишенька, стал такой хорошенький, но на одну ножку хромал — ведь мать не послушалась, не оставила его причастить.
Вспоминает Ольга Сергеевна Мартынова:
У меня заболел шестилетний племянник — упал с велосипеда и стал хромать. Родители не обратили на это внимания. Я решила сама показать его врачу. Хирург осмотрел и сказал: «У него гниет бедро». Сделали операцию и неудачно. Во второй раз вскрыли, зачистили кость, но опять неудачно. Тогда я пошла в церковь, и вдруг отец Севастиан сам меня спрашивает: «Ольга, у тебя кто-то болеет?» «Да, — отвечаю — племянник» — «А ты переведи его в Михайловскую больницу, у тебя ведь там хирург знакомый». Я договорилась и перевела племянника в эту больницу.
Врачи как глянули: мальчик едва, живой — и быстро его опять под нож, сделали срочную операцию, уже третью. Воскресенье подходит, я прихожу в храм. Батюшка спрашивает: «Привезла мальчика? Что же ты до дела не доводишь? Почему ко мне его не несешь? Люди ко мне из Москвы, Петербурга едут, а ты рядом и не несешь его ко мне. Вот прямо сейчас иди в больницу и на руках неси его ко мне».
Я пошла в больницу, там была с мальчиком его мать. Мы взяли Мишу и на руках по очереди донесли его до церкви. Дело было перед вечерней. Занесли в храм, поднесли к отцу Севастиану. Батюшка его зовет: «Ми-ишенька, Ми-ишенька!» А он только глазами повел и лежит, как плеть, весь высох, безжизненный.
Батюшка говорит: «Поднеси его к иконе Святой Троицы в исповедальной». Я поднесла. Батюшка попросил, чтобы поставили стул и говорит: «Поставь Мишеньку на стул!» Я — в ужасе! У ребенка руки и ноги как плети, как он встанет, он ведь уже полумертвый! Батюшка тогда зовет мать и говорит: «Вы его с двух сторон держите и ставьте. Смелее, смелее!» Поставили его, ножки коснулись стула, а мы с двух сторон держим, вытягиваем его в рост. Затем отец Севастиан позвал еще монахинь и сказал им: «Молитесь Богу!» — и сам стал молиться. Мы держим Мишу и я смотрю: он твердеет, твердеет, прямеет, прямеет, выпрямился и встал на свои ножки!
Батюшка говорит: «Снимайте со стула, ведите его, он своими ножками пойдет». И Миша пошел своими ножками. Все — в ужасе! А отец Севастиан помазал его св. маслом и говорит матери: «Ты останься здесь с ним ночевать, мы его завтра причастим, он и хромать не будет». Но мать не осталась, уехала с Мишей на радостях домой. И еще отец Севастиан просил ее привезти мешок муки в благодарность Богу, а она привезла только маленький мешочек. И вырос наш Мишенька, стал такой хорошенький, но на одну ножку хромал — ведь мать не послушалась, не оставила его причастить.
«Одного требую –
любите друг друга»
любите друг друга»
Несколько месяцев перед смертью старец Севастиан болел. Два алтарника, будущие священники - прот. Александр Киселев и архим. Петр (Горошко), носили его в храм на складном креслице. Старец их ласково называл «мои коняшки». Он был очень исполнительным и терпеливым пациентом. Безропотно исполнял все назначения. А медиков вокруг было много, так как когда к нему приходили за благословением на учебу - он обычно благословлял в медучилище или мединститут, а если спрашивали куда пойти работать - то чаще всего он благословлял идти санитаркой в больницу.
Петр Горошко (слева) и Александр Киселев (справа) - алтарники преподобного Севастиана, будущие священники, клирики Богородице-Рождественского храма. "Мои коняшки" - ласково называл их преподобный Севастиан, так как в последние месяца его жизни они носили его в храм на складном креслице
«У прп.Севастиана не было пустых слов»
Рассказывает отец Александр Киселев, бывший алтарником у прп.Севастиана:
Мне было пятнадцать, когда в 1956 г. мы по благословению прп.Севастиана из Тамбовской области приехали в Караганду. На Воздвижение Креста Господня он благословил меня в алтарь и благословил стихарь. И с того времени по праздничным дням я стал прислуживать в алтаре.
Первые четыре года наша семья проживала в небольшой землянке, а в 61-м году, по благословению прп.Севастиана, мы купили домик побольше. И когда он пришел его освящать, остался у нас ночевать. Надо сказать, что когда прп.Севастиан приезжал на Мелькомбинат (район Караганды), сразу собирался народ, человек шестьдесят и более. Не надо было никого приглашать, все оставляли свои дела и приходили, чтобы помолиться и потрапезничать с ним. Преподобный освятил наш дом, народ уже разошелся, мы сидели с ним за вечерним чаем, и он говорит: «Шура, вам бы нужно на окна ставни сделать». Я говорю: «Батюшка, да здесь много кое-чего нужно», — и не обратил во внимания на его слова. Месяца через два, в вечернее время в окно комнаты, где жил наш дедушка, хулиганы бросили кирпич, который пролетел рядом с головой дедушки и упал в углу. Тогда я вспомнил, что надо ставни сделать. У прп.Севастиана не было пустых слов, а что скажет, то нужно выполнять.
Был еще случай очень интересный. В один год в Караганде был неурожай на картофель, и прп.Севастиан своим чадам давал осенью картофель по мешку или по два на семью. В том числе дал мешок картофеля нашему дяде, семья которого состояла из трех человек. Прошла зима, и перед Пасхой дядя пришел домой и говорит своей жене: «Шура, у наших соседей по батюшкиному благословению картошка не убывает. Им дали мешок, они всей семьей ели, и картошка не убывает». — «А мы-то с тобой, — говорит жена, — тоже картошку не покупали, а всю зиму ее варили, и у нас-то, посмотри, еще картошка есть». Вот такое было чудо.
После смерти преподобного я поступил в Троице-Сергиеву Лавру - закончил там семинарию и академию. В Лавре было много торжеств, различных форумов, собор — избрание Патриарха Пимена. Я был непосредственным его участником - курьером при соборе. Но я не ощутил больше того духовного настроения, той духовной благодати, что ли, умиротворения души, что я ощущал, находясь, будучи еще молодым человеком, при преподобном. Казалось бы, и сонм архиереев, и все торжественно и празднично, все это, несомненно, хорошо было, но это другое… Той тихости, того мира в душе, который я ощущал при преподобном, его уже не было.
Рассказывает отец Александр Киселев, бывший алтарником у прп.Севастиана:
Мне было пятнадцать, когда в 1956 г. мы по благословению прп.Севастиана из Тамбовской области приехали в Караганду. На Воздвижение Креста Господня он благословил меня в алтарь и благословил стихарь. И с того времени по праздничным дням я стал прислуживать в алтаре.
Первые четыре года наша семья проживала в небольшой землянке, а в 61-м году, по благословению прп.Севастиана, мы купили домик побольше. И когда он пришел его освящать, остался у нас ночевать. Надо сказать, что когда прп.Севастиан приезжал на Мелькомбинат (район Караганды), сразу собирался народ, человек шестьдесят и более. Не надо было никого приглашать, все оставляли свои дела и приходили, чтобы помолиться и потрапезничать с ним. Преподобный освятил наш дом, народ уже разошелся, мы сидели с ним за вечерним чаем, и он говорит: «Шура, вам бы нужно на окна ставни сделать». Я говорю: «Батюшка, да здесь много кое-чего нужно», — и не обратил во внимания на его слова. Месяца через два, в вечернее время в окно комнаты, где жил наш дедушка, хулиганы бросили кирпич, который пролетел рядом с головой дедушки и упал в углу. Тогда я вспомнил, что надо ставни сделать. У прп.Севастиана не было пустых слов, а что скажет, то нужно выполнять.
Был еще случай очень интересный. В один год в Караганде был неурожай на картофель, и прп.Севастиан своим чадам давал осенью картофель по мешку или по два на семью. В том числе дал мешок картофеля нашему дяде, семья которого состояла из трех человек. Прошла зима, и перед Пасхой дядя пришел домой и говорит своей жене: «Шура, у наших соседей по батюшкиному благословению картошка не убывает. Им дали мешок, они всей семьей ели, и картошка не убывает». — «А мы-то с тобой, — говорит жена, — тоже картошку не покупали, а всю зиму ее варили, и у нас-то, посмотри, еще картошка есть». Вот такое было чудо.
После смерти преподобного я поступил в Троице-Сергиеву Лавру - закончил там семинарию и академию. В Лавре было много торжеств, различных форумов, собор — избрание Патриарха Пимена. Я был непосредственным его участником - курьером при соборе. Но я не ощутил больше того духовного настроения, той духовной благодати, что ли, умиротворения души, что я ощущал, находясь, будучи еще молодым человеком, при преподобном. Казалось бы, и сонм архиереев, и все торжественно и празднично, все это, несомненно, хорошо было, но это другое… Той тихости, того мира в душе, который я ощущал при преподобном, его уже не было.
Умер старец Севастиан в 1966 году. Перед смертью он попросил вынести его из кельи в храм, чтобы попрощаться со своими духовными чадами:
«Прощайте, дорогие мои, ухожу я уже. Простите меня, если чем огорчил кого из вас. Ради Христа простите. Я вас всех за все прощаю. Жаль, жаль мне вас. Прошу вас об одном, об одном умоляю, одного требую: любите друг друга. Чтобы во всем был мир между вами. Мир и любовь. Вот я вас всех прошу, чтобы вы утешали друг друга, жили в любви и мире, голоса бы никогда друг на друга не повысили. Больше ничего от вас не требую. Это самое главное для спасения. Здесь все временное, непостоянное, чего о нем беспокоиться, чего-то для себя добиваться. Все быстро пройдет. Надо думать о вечном».
«Прощайте, дорогие мои, ухожу я уже. Простите меня, если чем огорчил кого из вас. Ради Христа простите. Я вас всех за все прощаю. Жаль, жаль мне вас. Прошу вас об одном, об одном умоляю, одного требую: любите друг друга. Чтобы во всем был мир между вами. Мир и любовь. Вот я вас всех прошу, чтобы вы утешали друг друга, жили в любви и мире, голоса бы никогда друг на друга не повысили. Больше ничего от вас не требую. Это самое главное для спасения. Здесь все временное, непостоянное, чего о нем беспокоиться, чего-то для себя добиваться. Все быстро пройдет. Надо думать о вечном».
Келья преподобного Севастиана. Все в ней сохранилось так же, как и при его жизни. Сестры и паломники любят бывать в этой келье, чтобы помолиться преподобному
После смерти отца Севастиана народ продолжал ездить в Михайловку, теперь уже на могилу к старцу. И по его молитвам, Господь помогал и помогает: исцеляет, утешает всех, кто этого просит. Чудеса продолжались, как будто старец по-прежнему присутствовал среди своей паствы. Продолжалась и жизнь прихода. В храме служили священники, которые помнили преподобного, бережно относились к уставу и настрадавшимся людям.
Преподобный еще при своей жизни часто направлял людей, искавших волю Божию, к блаженным матушкам Анастасии и Агнии. Старицы пережили преподобного на 10 лет. Все это время они жили при монастыре, молились, принимали народ. Мать Анастасия умерла в 1977, а мать Агния - в 1976 году.
Преподобный еще при своей жизни часто направлял людей, искавших волю Божию, к блаженным матушкам Анастасии и Агнии. Старицы пережили преподобного на 10 лет. Все это время они жили при монастыре, молились, принимали народ. Мать Анастасия умерла в 1977, а мать Агния - в 1976 году.
Великопостное богослужение в Богородице-Рождественском храме
«Я приехал ругаться»
Вспоминает игумен Николай (Карпов):
С матерью Агнией я познакомился в 1973 году. Я был тогда совсем светский человек, невоцерковленный и приехал к ней ругаться (это касалось моей личной жизни). И так получилось, что при общении с матушкой все переменилось в моей жизни и умирилась моя душа.
Это была старушка под девяносто лет, но с такими чистыми, ясными, голубыми глазами. Казалось бы, что может знать бабушка, которая нигде не училась, жила с четырнадцати лет в монастыре, и что она может рассуждать о жизни после монастыря? И тем не менее, на все мои вопросы она давала такие ответы, что и образованный человек не сможет так ответит, как отвечала она.
Я приехал (это было еще до армии), она поговорила со мной, попоила чаем и отправила в церковь: «Идите в церковь, молитесь». Как молиться? Ну, мама нас в детстве водила в церковь, причащала, и больше я в церкви никогда не молился.
Пришел в церковь, а народа там мало было, бабушки на меня оглядываются. Такое ощущение — все на тебя смотрят, ну как молиться? И я за столб встал и молюсь, как могу. Помолившись, пришел к матушке.
Она меня чаем поит, угощает, рассказывает о своем прошлом, как она жила, как в монастырь поступала, и говорит: «Был у меня знакомый дворянин, очень благородный человек, но как придет в церковь, все ему кажется, что на него все смотрят. Он встанет за столб и стоит». Я сперва не понял, спрашиваю: «Как фамилия этого человека?» — думал из истории какое-то знакомое лицо. А она мне не ответила и стала дальше рассказывать. Только после я понял — она про меня рассказывала.
Вспоминает игумен Николай (Карпов):
С матерью Агнией я познакомился в 1973 году. Я был тогда совсем светский человек, невоцерковленный и приехал к ней ругаться (это касалось моей личной жизни). И так получилось, что при общении с матушкой все переменилось в моей жизни и умирилась моя душа.
Это была старушка под девяносто лет, но с такими чистыми, ясными, голубыми глазами. Казалось бы, что может знать бабушка, которая нигде не училась, жила с четырнадцати лет в монастыре, и что она может рассуждать о жизни после монастыря? И тем не менее, на все мои вопросы она давала такие ответы, что и образованный человек не сможет так ответит, как отвечала она.
Я приехал (это было еще до армии), она поговорила со мной, попоила чаем и отправила в церковь: «Идите в церковь, молитесь». Как молиться? Ну, мама нас в детстве водила в церковь, причащала, и больше я в церкви никогда не молился.
Пришел в церковь, а народа там мало было, бабушки на меня оглядываются. Такое ощущение — все на тебя смотрят, ну как молиться? И я за столб встал и молюсь, как могу. Помолившись, пришел к матушке.
Она меня чаем поит, угощает, рассказывает о своем прошлом, как она жила, как в монастырь поступала, и говорит: «Был у меня знакомый дворянин, очень благородный человек, но как придет в церковь, все ему кажется, что на него все смотрят. Он встанет за столб и стоит». Я сперва не понял, спрашиваю: «Как фамилия этого человека?» — думал из истории какое-то знакомое лицо. А она мне не ответила и стала дальше рассказывать. Только после я понял — она про меня рассказывала.
Монастырь-
архипелаг
архипелаг
В 1997 году состоялось открытие мощей и прославление преподобного Севастиана и при храме официально зарегистрировали Богородице-Рождественский монастырь. Монашеская община существовала в Михайловке с самого основания - преподобный собирал и селил при храме монахинь, вышедших из лагеря или сосланных на поселение. Но теперь у монастыря появился официальный статус - он перестал быть тайным и монахини, ходившие в мирской одежде, смогли надеть апостольники.
Настоятельницей нового монастыря стала схиигумения Севастиана (Жукова), которая была во главе двадцатки еще при открытии храма в 1956 году. Она хорошо помнила преподобного и блаженных стариц. В течении сорока лет до своего игуменства матушка принимала деятельное участие в жизни храма: праздничные и воскресные трапезы, прием гостей, размещение паломников - все это было на ней.
Настоятельницей нового монастыря стала схиигумения Севастиана (Жукова), которая была во главе двадцатки еще при открытии храма в 1956 году. Она хорошо помнила преподобного и блаженных стариц. В течении сорока лет до своего игуменства матушка принимала деятельное участие в жизни храма: праздничные и воскресные трапезы, прием гостей, размещение паломников - все это было на ней.
Фотография схиигумении Севастианы (Жуковой) - первой настоятельницы монастыря
Матушка была человеком очень добрым, образованным, деликатным. Прихожане и сестры монастыря очень ее полюбили, а в последнее время приходили к ней, как к старице, за утешением, за духовным и житейским советом. Все вмещались в ее сердце, всех она называла «сына» или «доча» и каждому казалось, что именно его она любит больше всех.
Схиигумения Севастиана (Жукова) мирит двух сестер
После смерти схиигумении Севастианы в 2015 году открылось, что она обладала различными духовными дарами - даром непрестанной молитвы, даром прозорливости, по ее молитвам совершилось множество исцелений от рака. Есть подтвержденные медиками случаи, когда опухоль полностью рассасывалась. Практически в каждой приходской семье сохранились истории, связанные с прозорливостью матушки Севастианы.
Преподобный Севастиан с сестрами. На фото справа и слева от преподобного - родители будущей настоятельницы - схиигумении Севастианы. Традиция старчества передавалась от одного поколения к другому напрямую
«Она отогрела мою душу
своим участием»
Сергей, предприниматель рассказывает о схиигумении Севастиане:
Каждый день, перед работой, я заезжал к схиигумении Севастиане в монастырь и надоедал ей своими просьбами. И как только моя жена это терпела! То на склад отправляюсь, то на закупку и всегда заезжаю посоветоваться, а то и просто пожелать матушке доброго утра. Казалось бы, откуда она могла знать особенности моей работы, моих сотрудников, поставщиков? Но, я убежден, она обладала даром прозорливости. Сколько было случаев, когда она иносказательно, а то и прямо предсказывала мне что со мной произойдет, как пойдут дела в бизнесе. И в мелких бытовых и в серьезных жизненных вопросах.
Матушка предостерегала меня от ошибок, которые как я теперь вижу, могли бы привести к страшным последствиям. Я был неверующим человеком, но встретив матушку, пришел к Богу, начал ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Она отогрела мою душу своим участием, любовью, материнской заботой. Всегда была рада всем. Принимала меня и мою семью, как самых близких людей. Я верю, что она с Богом и по-прежнему прошу ее молитв!
своим участием»
Сергей, предприниматель рассказывает о схиигумении Севастиане:
Каждый день, перед работой, я заезжал к схиигумении Севастиане в монастырь и надоедал ей своими просьбами. И как только моя жена это терпела! То на склад отправляюсь, то на закупку и всегда заезжаю посоветоваться, а то и просто пожелать матушке доброго утра. Казалось бы, откуда она могла знать особенности моей работы, моих сотрудников, поставщиков? Но, я убежден, она обладала даром прозорливости. Сколько было случаев, когда она иносказательно, а то и прямо предсказывала мне что со мной произойдет, как пойдут дела в бизнесе. И в мелких бытовых и в серьезных жизненных вопросах.
Матушка предостерегала меня от ошибок, которые как я теперь вижу, могли бы привести к страшным последствиям. Я был неверующим человеком, но встретив матушку, пришел к Богу, начал ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Она отогрела мою душу своим участием, любовью, материнской заботой. Всегда была рада всем. Принимала меня и мою семью, как самых близких людей. Я верю, что она с Богом и по-прежнему прошу ее молитв!
В монастыре то и дело упираешься в какой-нибудь забор, но если внимательно оглядеться всегда можно найти калитку
Монастырь рос без определенного плана. Вокруг храма выкупались дома с участками и их, особенно не перестраивая, приспосабливали для монастырских нужд: где-то селили паломников, где-то был нужен сарай, где-то гараж, а где-то баня.
Монастырская территория сегодня - это архипелаг дворов, домов, заборов, калиток и ворот, соединенных между собой извилистыми и не всегда очевидными переходами. И хорошо, что нет в монастыре широких мощеных площадей и высоких храмов.
Монастырская территория сегодня - это архипелаг дворов, домов, заборов, калиток и ворот, соединенных между собой извилистыми и не всегда очевидными переходами. И хорошо, что нет в монастыре широких мощеных площадей и высоких храмов.
Преподобный Севастиан с сестрами и прихожанами
«Ничем не спасешься,
что снаружи тебя»
что снаружи тебя»
Атмосфера карагандинского монастыря совсем другая - это атмосфера семейного домашнего уюта, где миряне, сестры и паломники живут в мире и любви, по завету преподобного Севастиана:
«Прошу вас всех об одном: живите в мире. Мир и любовь - это самое главное. Если будете иметь это между собою, то всегда будете иметь в душе радость. Мы сейчас ожидаем наступления Светлой заутрени, наступления праздника Пасхи - спасения души для вечной радости. А как можно достичь ее? Только миром, любовью, искренней сердечной молитвой. Ничем не спасешься, что снаружи тебя, а только тем, чего достигнешь внутри души своей и в сердце - мирной тишиной и любовью. Чтобы взгляд ваш никогда ни на кого не был косым. Прямо смотрите, с готовностью на всякий добрый ответ, на добрый поступок. Последней просьбой прошу вас об этом».
«Прошу вас всех об одном: живите в мире. Мир и любовь - это самое главное. Если будете иметь это между собою, то всегда будете иметь в душе радость. Мы сейчас ожидаем наступления Светлой заутрени, наступления праздника Пасхи - спасения души для вечной радости. А как можно достичь ее? Только миром, любовью, искренней сердечной молитвой. Ничем не спасешься, что снаружи тебя, а только тем, чего достигнешь внутри души своей и в сердце - мирной тишиной и любовью. Чтобы взгляд ваш никогда ни на кого не был косым. Прямо смотрите, с готовностью на всякий добрый ответ, на добрый поступок. Последней просьбой прошу вас об этом».
Традиция старчества в монастыре не прервана. Духовник современной обители - архимандрит Петр (Горошко) - был одним из тех мальчиков-алтарников, кто носил преподобного Севастиана в храм на креслице, был у него водителем. После смерти преподобного он закончил семинарию и академию при Троице-Сергиевой Лавре, вернулся в Караганду, живет и служит при храме в Михайловке.
Преподобным Севастианом была заведена традиция особенного поминовения усопших. И после смерти самого преподобного, сестры ходили к нему на могилу в течении 40 лет каждый день
Архимандрит Петр (Горошко) служит панихиду
Архимандрит Петр (Горошко) - духовник обители, бывший келейник и водитель преподобного Севастиана
«Молиться можно на всяком месте, во всякое время: стоя, сидя, лежа, во время работы, в пути»
Рассказывает архимандрит Петр (Горошко), бывший алтарник прп.Севастиана, духовник Богородице-Рождественского монастыря:
Каким был прп.Севастиан? Стареньким он был. Святые они обычно скрывают свои дары. Прп.Севастиан был очень простым. Где просто, там ангелов со сто. Сейчас люди делают многое на показ, но это им ничего не дает. А надо все делать просто. Как и делал преподобный Севастиан. Как он молился? Он скрывал и это, никто не знает как он молился. Иногда, правда, я видел свет в его келье ночью и так понимал, что он не спит - молится.
О молитве он говорил, что молиться можно на всяком месте, во всякое время: стоя, сидя, лежа, во время работы, в пути. Только разговаривать в храме грешно. И делал строгие замечания разговаривающим в храме во время службы, особенно монашествующим. Иногда даже в облачении выходил из алтаря и делал замечание. Когда он служил, он сам исповедовал, сам причащал, сам крестил, все требы исполнял как положено и никогда ничем не хвалился. Все что доброго делал - все скрывал.
Как любить друг друга? В Евангелии сказано, что если допустил обиду в сердце - иди и примирись. Только мы читаем Евангелие, а к жизни применять не стараемся. Но без труда не вынешь рыбку из пруда. Преподобный Севастиан трудился всю жизнь и никогда ни в чем себя не оправдывал! Из любви к себе можно себя оправдать, но Господь-то все равно не оправдает. Понуждай себя потихоньку и хорошо. Сейчас полно книг, полно житий святых. Читай и трудись!
Рассказывает архимандрит Петр (Горошко), бывший алтарник прп.Севастиана, духовник Богородице-Рождественского монастыря:
Каким был прп.Севастиан? Стареньким он был. Святые они обычно скрывают свои дары. Прп.Севастиан был очень простым. Где просто, там ангелов со сто. Сейчас люди делают многое на показ, но это им ничего не дает. А надо все делать просто. Как и делал преподобный Севастиан. Как он молился? Он скрывал и это, никто не знает как он молился. Иногда, правда, я видел свет в его келье ночью и так понимал, что он не спит - молится.
О молитве он говорил, что молиться можно на всяком месте, во всякое время: стоя, сидя, лежа, во время работы, в пути. Только разговаривать в храме грешно. И делал строгие замечания разговаривающим в храме во время службы, особенно монашествующим. Иногда даже в облачении выходил из алтаря и делал замечание. Когда он служил, он сам исповедовал, сам причащал, сам крестил, все требы исполнял как положено и никогда ничем не хвалился. Все что доброго делал - все скрывал.
Как любить друг друга? В Евангелии сказано, что если допустил обиду в сердце - иди и примирись. Только мы читаем Евангелие, а к жизни применять не стараемся. Но без труда не вынешь рыбку из пруда. Преподобный Севастиан трудился всю жизнь и никогда ни в чем себя не оправдывал! Из любви к себе можно себя оправдать, но Господь-то все равно не оправдает. Понуждай себя потихоньку и хорошо. Сейчас полно книг, полно житий святых. Читай и трудись!
Монастырь - это много маленьких домиков, расположенных на соседних участках. Их покупали постепенно и располагали в них разные монастырские службы. В голубом домике с окошком - крестильная часовня
В настоящее время обязанности настоятельницы исполняет монахиня Антония (Лисицина) - на ней лежит непростая задача бережно сохранить дух общины, созданной преподобным старцем Севастианом для духовного окормления людей переживших тяжелейшие испытания и скорби. Современные карагандинцы - это в большинстве своем потомки тех переселенцев, кто выжил в землянках, или сидельцев, оставленных в Караганде на вечное поселение, или их охраннников. Других людей нет или очень мало. Залечить их раны, отогреть их можно только любовью, о чем и просил преподобный старец Севастиан.
Монахиня Антония (Лисицина), исполняющая обязанности настоятельницы Богородице-Рождественского женского монастыря г.Караганды:
«Масштабные торжества посвященные пятидесятилетию со дня праведной кончины преподобного Севастиана Карагандинского запланированы на 18 октября. В этот день празднуется память собора Казахстанских святых. Рядом с нашим монастырем сейчас строится новый большой собор - Троице-Севастиановский - и мы рассчитываем осенью собраться под его сенью, чтобы помолиться преподобному на первом торжественном богослужении. Запланирован большой крестный ход от монастыря до собора. В Караганду приедет много духовенства со всего Казахстана, а из России на торжества приедет отдельный железнодорожный состав с паломниками. Несколько дней они будут молиться вместе с нами, по традиции мы будем их кормить, а жить паломники будут в поезде».
© Екатерина Загуляева, Павел Смертин, Дмитрий Петров, 2016
