Кто и почему протестует против строительства храма в Екатеринбурге? Как будет реагировать Церковь? За чей счет запланирована стройка? Кто будет решать судьбу сквера? О чем протестующие спрашивают у священника? На эти и другие вопросы порталу Милосердие.ru ответил протоиерей Максим Миняйло – старший священник Храма на Крови, глава отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Екатеринбургской епархии, каждый день посещавший место проведения протестной акции.
– Какова сейчас ситуация в Екатеринбурге?
– С одной стороны, обещание мэра сделать еще один, дополнительный опрос, кого-то обнадежило и успокоило. С другой – там есть люди, которые не согласятся ни с одним легитимным решением. Будут результаты опроса в пользу сторонников храма – скажут, что он неправильный, будет референдум – не признают и его. Но для многих горожан, с которыми мы там встречались и общались, разумные доводы могут быть очень даже приемлемыми.
Самое важное – мы разъясняем, что не будет никакого уничтожения сквера, и противопоставление сквера и храма – это обман и ложь. Конечно, какая-то часть сквера будет занята зданием. Но остальная часть будет облагорожена, благоукрашена. Это территория, намного превышающая по размерам сегодняшний сквер.
Там будет проведено благоустройство, озеленение, в том числе – и с учетом пожеланий тех, кто собирался там на отдых, включая молодежь.
Мы говорим об этом, и люди это слышат. Мы надеемся, что в ближайшее время они это и увидят – будет готова визуализация такого проекта. Эта идея – достаточно свежая, ей всего несколько недель. Там каждый найдет что-то для себя приемлемое, и я думаю, что большинство горожан она должна удовлетворить.
Картинку, где будет показан нынешний и будущий вид сквера и храма, мы сейчас ждем от архитектора. Мы хотим показать, что храм строится не только для священников и общины – это общегородская святыня, памятник в честь святой Екатерины – покровительницы города. Мы хотим сделать большую мультимедийную презентацию, думаю, в том числе, и с онлайн-голосованием.
Мы хотим, чтобы горожане стали участниками проектирования этой территории. Можно было бы составить общий проект, который учитывал бы интересы всех – молодежи, скейтеров, тех, кто там танцует, и т.д. Чем ни во что не верить, не надеяться, подозревать – лучше помочь нам изменить это место к лучшему.
Планируемый объем работ на набережной – весьма значительный. Городской бюджет выделять такие деньги на реконструкцию в этом месте не планировал. Это будет очень серьезный вклад в городское благоустройство.
– Говорилось, что вместе с храмом должны быть построены жилые дома Как обстоит дело в действительности?
– Жилые дома и офисные здания там уже строятся, и будут строиться – это оживленная, центральная часть города. В том числе этим занимаются и те компании, которые участвуют в строительстве храма. Основной их профиль – металлургия, но у них есть и строительные проекты.
Но это строительство ведется параллельно с храмом, и ведется давно. Насколько я знаю, это не связано с ним ни юридически, ни территориально. Я лично присутствовал на торгах по отчуждению участка в аренду для религиозных нужд, и видел площадь этого участка. Он сформирован исключительно под храм и сквер вокруг него, и никак не привязан к другим строениям.
– За чей счет будет построен храм?
– За наш счет – за счет горожан, богатых и бедных. Будет объявлен общий сбор пожертвований. Нам очень важно, чтобы как можно больше людей хотя бы понемногу приняли участие в этой стройке.
Но официальные гарантии того, что храм будет построен быстро, что он не станет долгостроем, берут на себя два больших металлургических предприятия – Русская медная компания и УГМК.
Стройка не финансируется государством. В нашей области такого не бывает почти никогда, даже если речь идет о памятниках старины. Те храмы, что остаются в федеральной собственности иногда получали на восстановление минимальные средства. Новый храм будет строиться на деньги прихожан, на пожертвования.
– Земля была предоставлена безвозмездно, или за плату?
– Аренда участка платная. Стоимость аренды была определена на конкурсе, в соответствии с законами. Ее оплатила организация, специально созданная для строительства – ООО «Храм Святой Екатерины», ее учредили РМК, УГМК и другие компании, вошедшие в пул благотворителей. Они гарантируют своими средствами и своим именем, что этот проект действительно будет закончен. Часто церкви у нас не разрешают строить, боясь, что стройка превратится в долгострой. Когда будет подписан акт приемки здания, то эта компания передаст храм и землю под ним Русской Православной Церкви в лице Екатеринбургской епархии.
Церковь ведь в большинстве случаев не имеет каких-то особенных льгот по сравнению с другими структурами. И у тех, кто взялся за это дело, было горячее желание сделать его безупречно с точки зрения закона. Потому что у нас есть десятилетний опыт изгнания нашего храма – с исторического места, затем нам не дали построить его на пруду. Конечно, они боялись малейших нарушений – и по срокам, и по согласованию, и т.д. Не торопились, шаг за шагом шло оформление проекта с учетом всех необходимых формальностей.
– Как теперь предлагает действовать Церковь?
– Мы хотели бы, чтобы замеры общественного мнения проводились после масштабной, детальной презентации проекта. Не в пылу борьбы, не в накале эмоций, а успокоившись, на трезвую голову. В двадцатых числах мая можно сделать презентацию, разместить ее в открытом доступе. После этого мнение горожан, наверное, будет более взвешенным и объективным.
Исходя из тех данных, которые у нас есть, по опросам, которые уже делались – мне, честно говоря, сложно предположить, что будет отвергнут уникальный и крайне выгодный с точки зрения городского благоустройства проект. Встречаясь с недовольными, я видел, как им не хватает информации. Из за этого возникают страхи и опасения. Наша общая задача – власти, Церкви, всех, кто в этом участвует – приложить все усилия, чтобы объяснить реальную ситуацию каждому, предложить приемлемые аргументы. Если делать это с терпением, с любовью – думаю, что все будет хорошо.
– Сколько людей участвует в протестах, что это за люди?
– Около тысячи. Есть и школьники, среди задержанных были те, кого потом отпускали из полиции с родителями. Есть молодежь, люди старшего поколения, среднего возраста. Они попадают сюда по разным причинам, связанным с разными видами недовольства. В том числе и социального: меня спрашивают, например, что я думаю про пенсионную реформу, про выделение пособий – есть социальные запросы, и недовольство проецируется на эту стройку.
Эти вопросы адресуют мне, как будто я представитель власти. Мы стараемся развенчать этот миф, разъясняем, что Церковь – совсем не власть, это общественная религиозная организация. В представлении некоторых людей, раз государство выделило этот участок, значит Церковь влиятельна и в других, социальных и прочих вопросах. На это я могу ответить, что государство обязано обеспечить выполнение прав своих граждан, относящихся к религиозным группам, в том числе – и на строительство храмов.
Кто-то это слышит, до кого-то доходит разумная логика. Но, повторю, есть и те, для кого протест уже стал частью их жизни. И все-таки могу сказать, что каждый раз, когда мы общаемся с собравшимися там людьми, ряд участников отказывается от дальнейшего противостояния, после объяснений, как будет обустроена эта территория. Можно будет здесь, оказывается, и на гитаре поиграть, и скамейки будут. Даже если на газоне, допустим, поставят небольшой мангал и будут жарить шашлыки – к храмовой территории газон не относится, забора там не будет, эта территория остается общественной, и не священники будут регулировать то, что там будет происходить.
– Известно ли, кто организует протесты, насколько велика роль организаторов?
– Даже чтобы, например, сводить ребенка в зоопарк, это надо как-то организовать. Удивляет, когда кто-то пытается представить эти протесты как хаотично возникшие. Безусловно, там есть какие-то центры организации, один или несколько – не знаю, я все-таки священник, а не детектив.
Но я могу логически рассуждать, и видеть то, что я вижу. По крайней мере, там, где я находился, я видел и простых обывателей, простых горожан – и организационную группу, группу реагирования. Эти две категории участников четко разделены. Понятно, что аппарат управления в любой структуре всегда будет относительно невелик – в районе 10, 15, 20 процентов, здесь, может быть, меньше. Не буду приводить сейчас все детали, но управление там, безусловно, существует, я тому свидетель. Не первый год живу на свете, могу заметить явные признаки.
Через некоторое время мы обнародуем дополнительную информацию, которая сейчас проверяется – пока у нас нет достаточных подтверждений. Когда они появятся, вы сразу узнаете об этом. Анатомия этого процесса, безусловно, будет показана.
– Церковь обвиняют в том, что были вызваны некие спортсмены, чтобы избивать протестующих. Что тогда произошло?
– Произошло следующее. Когда пришедшие к стройке начали ломать забор, полиция от этой ситуации дистанцировалась. У меня в связи с этим к полиции большие претензии – она не должна допускать такого, это невозможно, это очень опасно. Группа охраны осталась в крайне тревожной ситуации, в меньшинстве. Спортсмены – их друзья, которые приехали их защитить.
– Друзья охранников, или руководителей?
– Честно говоря, не знаю таких подробностей. Спортсмены были очень разные. Некоторые из этих ребят мне знакомы, там не все принадлежат к одному спортклубу. У них своя корпоративная солидарность, они очень быстро друг друга обзвонили – по тревоге за 30 минут приехало несколько сот человек.
Зачинщиками конфликта были противники храма. Со стороны спортсменов, как я узнал, к сожалению, были грубые, жесткие действия. Этого я не оправдываю. Но могу указать на причину – нарастание градуса конфликта в результате действий наших оппонентов. На видеозаписях это есть – как возле палатки плечом к плечу стоит маленькая группа охранников, а над ними издеваются окружившие их люди. В том числе – с непристойным подтекстом, глумясь над верой, над Крестом.
По опыту других стран, где я бывал, и видел, как проводят там массовые мероприятия – могу сказать, что роль полиции при этом исключительная, она незаменима. Когда полицейских при этом пытаются как-то уязвить, спровоцировать – это преступление. Полиция представляет власть, у нее есть санкции и монополия на насилие. А кровавое месиво может получиться и в результате простой давки.
Могу сказать, что я сам недавно на месте событий подошел к полицейским слишком близко. Когда они оттесняли людей, то мне в спину толкнули чем-то довольно сильно, до сих пор чувствуется боль в позвоночнике. Но вместо того, чтобы как-то там проклинать их, я отошел и призвал отойти других, сказал, что мы должны увеличить дистанцию, не давать повода к каким-то действиям полиции.
Каждый пишущий, снимающий человек, должен понимать, как подавать информацию об этом. Не надо демонизировать полицейских. Я видел их работу в эти дни. Протестующие перед ними и на заборе висели, и снова пытались его уронить, провокации продолжаются каждый день. Они стоят хладнокровно. Конечно, кого-то задерживают, и для людей неприятно оказаться в полиции – но все же это лучше, чем сгоряча нанести вред себе или другим.
Несогласованная акция – сама по себе источник большой опасности. А ведь кто-то из протестующих догадался приводить с собой детей. Это ужасно, родителей хочется умолять не делать этого, не подвергать их угрозе.
– В чем были главные ошибки со стороны Церкви и власти?
– Главная наша ошибка – не было достаточного информирования. Позитивная, созидательная информация не вызывает особого интереса – интересен конфликт, а не что-то там, что предлагают священники.
Тем не менее, наверное, можно было бы больше рассказывать, больше показывать – даже и о деятельности нашей епархии. Многие совершенно не знают о том, что уже сделано – например, что первый хоспис у нас был открыт на уровне епархии, и на уровне страны первый детский хоспис открыл священник в Санкт-Петербурге, и т.д. Многие думают, что Церковь может только брать, не давая ничего людям. О наших миссионерских проектах мы не рассказываем – а теперь я думаю, что надо говорить о них людям, и чтобы привлекать их к участию, и просто, чтобы об этом знали.
Честно скажу, ошибкой является и то, что в прошлом мы согласились перенести стройку собора на другое место. Мы надеялись вызвать этим уважение, понимание, поддержку. Но это было воспринято нашими оппонентами не как великодушие, а как слабость, неспособность отстоять свои позиции, которые были абсолютно законными – но мы сами от них отказались.
А самая главная общая ошибка и Церкви, и власти – то, что мы не нашли для нашего народа большого общего дела. Которое делало бы всех нас участниками чего-то значимого, великого, устремленного в будущее, освещало бы наш завтрашний день. Чтобы мы с надеждой вставали утром и знали бы, что идем на работу не просто зарабатывать кусок хлеба, а делаем что-то важное. Отсутствие такого дела вызывает чувство одиночества, невостребованности, нереализованности. Особенно это касается молодежи, для нее это состояние очень болезненно.
Нужно укреплять авторитет государства. Нужно создавать возможности для участия в общем деле. Создавать социальные лифты. То, в чем человек не участвует, он не понимает и не принимает, иногда даже ненавидит. Это большая проблема для государства.
Сейчас священников начинают спрашивать о социальных вопросах, как они относятся к пенсионной реформе, например. Для кого-то ответ на этот вопрос – индикатор «свой/чужой». Если я отвечу, что это хорошо –значит, я на стороне «продажной, коррумпированной власти», которая дует в одну дудку с богатыми, а бедных не защищает. А воспитание – кто им занимается? Семье некогда, школа от него дистанцировалась. Для молодежи, которая может быть очень умной, творческой, креативной – очень много соблазнов направить свою энергию не на созидание, а на разрушение, на ниспровержение традиционных, общественных, религиозных норм.
Устойчивость нашего социума, а значит – и государства, зависит от наших сегодняшних решений. Это проблемы не одного Екатеринбурга – это общенациональные задачи и вопросы, ответ на которые необходимо найти.
