В российский прокат вышла третья полнометражная картина Андрея Звягинцева «Елена», посвященная простой и работящей русской женщине, терпению которой тоже есть предел. Отличный тематически и стилистически от предыдущих звягинцевских фильмов, этот триллер был отмечен в Каннах, куплен многими большими дистрибьюторами и теперь готовится к обширным мировым гастролям. В чем обаяние – как положительное, так и отрицательное – произведений этого режиссера, прозванного на Западе «современным Тарковским»? Почему стабильный фаворит ведущих фестивалей не добился равного признания у себя на Родине? Сумеет ли «Елена» выправить сложившуюся ситуацию?
Трудная тема
В этой колонке мы стараемся писать о самых разных проявлениях современной и не только современной кинематографии. Мы не дискриминируем кино по жанровым или, например, по возрастным признакам и в равной мере изучаем провокационные премьеры для взрослых и полезные картины для детей, не устаревающую (или устаревающую) классику и модный артхаус , новинки широкого проката и герметичные, иной раз откровенно трудные для восприятия ленты.
Какие только темы ни встречались – бывали среди них коварные, и скользкие, и неподъемные, но, кажется, впервые ваш обозреватель оказался в ситуации, когда правда по-настоящему колет глаза; когда не хочется ее ни знать, ни говорить.
Свой среди чужих, чужой среди своих
Сложилось так, что отношение к картинам режиссера Звягинцева в России всякий раз заметно отличается от неизменно теплого приема этих же картин за рубежом, включая самые престижные площадки.
В 2003 г. звягинцевский дебют «Возвращение», снятый вчерашним театральным актером, был включен в главный конкурс Венецианского фестиваля и выиграл «Золотого Льва». А с ним еще пяток наград помельче. После чего триумфально прокатился по всему белу свету, собрав восторженные отзывы и, по некоторым подсчетам, свыше двадцати призов. Везде, но не в России.
У нас лиричная картина Звягинцева об отцовстве разделила искушенных зрителей на два достаточно непримиримых лагеря: тех, кто нашел картину вопиюще эпигонской, и тех, кто мудро счел ее вторичность и простительной, и даже симпатичной – подчеркивая в ней те или иные многочисленные плюсы.
Спустя четыре года вышел фильм «Изгнание», который стал, пожалуй, самым спорным опусом маэстро («непонятым», сказали бы поклонники). У наших критиков (включая самых тонких и авторитетных), картина вызвала реакции в диапазоне от кривых ухмылок и ироничного закатывания очей до приступов морального негодования. Тем временем «Изгнание», во-первых, угодило в главный каннский конкурс и, во-вторых, вернулось с призом за лучшую мужскую роль, исполненную Константином Лавроненко.
Премьера нынешней картины также состоялась на Лазурном берегу (не в основном, но тоже представительном и сильном конкурсе «Особый взгляд») – и снова Звягинцев был признан лучшим. Жюри – но не русскими критиками. Те ограничились признанием, что смена места действия (абстрактной глухомани на конкретную Москву) и интерес (для Звягинцева нетипичный) к проблемам социального порядка решительно пошли художнику на пользу.
Оптический обман
Фанаты, разумеется, заметят, что не найти лучшего примера к поговорке о пророке в собственном отечестве. Что не умеем мы ценить своих героев и национальных гениев. Что привези Андрей Петрович все трофеи мира – мы не изменим в ранее поставленном диагнозе ни строчки. Не созданы еще трофеи, мол, способные нас убедить в ошибочности некогда сложившегося мнения о человеке. В особенности, если это отрицательное мнение. И если это мнение о «нашем» человеке.
Но даже оставляя в стороне аргументацию фанатов – не выглядит ли это противостояние странным? Не кажется ли странным сам вопрос о том, кто прав: микроскопическая кучка русских или весь (нейтральный, непредвзятый, объективный) мир? Однако юмор или ужас в том, что правы обе стороны. А если уж по гамбургскому счету – мир, без сомнения, не нейтрален и не объективен. И предвзят. И в данном случае сильно ошибается.
Проблема или счастье Звягинцева в том, что минусы его драматургии, режиссуры, идеологических и эстетических пристрастий видны/слышны/понятны только россиянам – подобно тому, как оценить фальшь или натуральность диалогов способен лишь носитель языка. Однако в нулевые именно и только Звягинцев – не из холодного, причем, расчета штамповать кино на экспорт, а токмо по велению души – сегодня лучше всех иных российских режиссеров удовлетворяет западному представлению о загадочной русской душе с ее (тут уж иностранец будет проверять по списку) склонностью к волюнтаризму и патриархату, к вечной угрюмости и еще более страшному веселью, к мелкой и крупной уголовщине, к архаическим ценностям и архаическому же символизму.
Тех наших авторов, кто перечисленным квалификационным требованиям не соответствует, отборщики ведущих фестивалей (ответственные за презентацию «русской идеи» на Западе), как правило, в упор не замечают, считая их оптическим обманом. Тому примером «фестивальная судьба» Киры Муратовой и Алексея Юрьевича Германа, Бориса Хлебникова и Алексея Балабанова.
Русские идут
Собака лает, караван идет. «Елена» удостоилась завидно широкого зрителя. В течение ближайших месяцев картину покажут в 45 странах мира, во многих (как во Франции и в США) не ранее весны следующего года. В России фильм идет аж на 75 экранах (что для отечественного камерного фильма – цифра без шуток внушительная), причем, отметим, успешно идет! В первые же выходные «Елена» заработала больше остальных новичков уик-энда, включая голливудский ширпотреб (свыше 100 тыс. рублей на копию).
И этот (несомненно, радостный) успех российского кино и Звягинцева лично – еще одна весомая причина, по которой критиковать картину не хотелось бы.
Но надо.
Как мать и как женщина
Елена (Надежда Маркина) – домработница, жена и содержанка на шестом десятке – проживает с состоятельным супругом пенсионных лет (Андрей Смирнов) на Остоженке, в одном из тех так называемых «элитных комплексов» (с подземным гаражом, консьержем и т.д.), в которых нет «случайных» или «коренных» жильцов. Два этих взрослых человека познакомились и поженились относительно недавно – когда с Владимиром Иванычем случилось воспаление брюшины, и он был привезен в больницу, где медсестрой работала Елена. Перитонит вылечили, отношения зарегистрировали, любовь же – если и была – давным-давно прошла, а если и осталось нечто теплое, то разве что, по старой памяти, у доброй, ласковой и исполнительной Елены – солидной корпулентной женщины, если угодно – настоящей русской бабы, хозяйственной, заботливой и терпеливой.
От прошлых браков у обоих есть по взрослому ребенку, из которых каждый представляет нечто среднее между проклятием и наказанием для родителя. Циничная и про отца не вспоминающая месяцами бездельница Катя (Елена Лядова) – дочь Владимира Иваныча; и безработный обитатель Бирюлево сын Елены, занятый посасыванием пива, меланхоличным сплевыванием слюны с балкона и тем, что собственную многодетную семью – продолжающуюся увеличиваться на наших глазах – он содержит за счет маминой (или даже отчимовой) пенсии. Похож Сергей на Катю и Владимира Иваныча в одном – он так же фантастически не благодарен по отношению к своей матери, Елене, которая того гляди в лепешку разобьется ради благополучия сыночка и его семьи.
Терпения, порой напоминающего святость, у главной героини, впрочем, столько, что жизнь ее, поделенная между уборкой, кухней, сном и регулярными поездками на электричках в Бирюлево (с деньгами и продуктами), могла бы продолжаться бесконечно. Кабы не подросший внук Елены, которому вот-вот придет повестка из военкомата. Оболтус, гопник, копия отца, внучок закончил школу с аттестатом, который даже в самых розовых мечтах несовместим со званием студента. Таким выпускникам одна дорога – в армию. Родители, однако, — во всех иных вопросах бытия индифферентные — страшатся этой перспективы и разрабатывают план любыми правдами-неправдами засунуть сына в вуз. А как такого запихнешь без взятки? Так начинается проблема, ставшая центральным движущим сюжетом: сын требует у матери, а мать теперь должна просить у мужа-скупердяя необходимую для взятки кругленькую сумму.
Чуда, на которое надеялась Елена, не произошло: «Володя» не желает раскошеливаться на жениного внука. А кроме того – благополучно пережив инфаркт – с неосмотрительностью подлинного эгоиста он рассказывает Елене о планируемом завещании, согласно коему все имущество его достанется любимой дочери; Елена же останется на ежемесячном пособии, достаточном для скромного существования вдовы. Отказ дать деньги вкупе с этой наглой демонстрацией презрения (презрение, а вовсе не маячащая перспектива нищеты, оскорбляет героиню) переполняет, казалось, бездонную чашу Елениного терпения. Дальнейшее смотрите сами.
Найти и обезвредить
Обнадеженный хвалебными рецензиями, а пуще всего – клятвенными заверениями, что ничего подобного на тягомотное «Изгнание» увидеть не придется, ваш обозреватель отправился в кино с легким сердцем. Поступавшая отовсюду информация радовала и интриговала. О «Елене» благосклонно отозвались даже те, кто в пух и прах громил два первых фильма «нового Тарковского».
И в самом деле: если те картины можно при большом желании трактовать как цельную дилогию, «Елена» – фильм совсем иной: и с точки зрения жанра (если сверху: драма, как обычно; если в профиль: совершенно непривычный триллер), и в плане неожиданного внимания к классовому антагонизму (который, впрочем, предстает в «Елене» шире – как вечная грызня между различными исчадиями зла).
Однако вашему покорному слуге и в этот раз не удалось войти в растущее число фанатов. Да что фанатов – не получилось даже просто встретить заключительные титры без радостного чувства облегчения. Смотреть «Елену», не поглядывая на часы, возможно, если 1) вы любите в картинах живописность (заслуга Михаила Кричмана – соавтора всех звягинцевых лент); 2) вы цените достойную актерскую игру даже в тех случаях, когда играть актерам совершенно нечего; и 3) last, but not least – вы ненавидите российских люмпенов, как ненавидит их Андрей Петрович Звягинцев. Поскольку, как ни омерзителен герой Смирнова, он смотрится гораздо симпатичней «бесконтрольно размножающихся» бирюлевцев. К активам фильма также отнесу сюжет – победа одного зла над другим при неожиданном содействии добра, которое две трети фильма тщательно символизировала героиня Маркиной. На этом плюсы завершаются, а недостатки только начинаются.
Попробую вкратце перечислить некоторые. Во-первых, знаменитая неспешность планов. Есть замечательные режиссеры, гораздо более, чем Звягинцев, «статичные» – однако их медлительность фундирована или темой, или эстетическими выкладками, или, на худой конец, теоретическими завиральными идеями – всем, чем угодно, только не элементарным самолюбованием. У Звягинцева же это именно и только самолюбование: мы в этом убеждаемся уже в начале, во время эпизода пробуждения и утреннего туалета, когда Елена перед зеркалом нам тщательно и нудно намекает на то, что авторы картины не чуждаются классической живописи – и намеки эти тем более нелепы, что никак не встроены ни в основной сюжет, ни в общую идею фильма. Визуальная эстетика Звягинцева в «Елене» — основанная на классической живописи, на высокой культуре – никак не связана с повествованием; она – пустая, грустная декоративность.
Минимализм (понятие, которым часто злоупотребляют, оправдывая святотатственную и невосполнимую растрату нашего тающего времени) – везде, где он удачен или нужен – основан на сложнейшем парадоксализме, сжатом в некий уникальный, многограннейший объект, который всякий новый миг неповторим. Снимать в замедленном, дотошном, педантичном ритме – не меняющемся, между прочим, на протяжении всех 109 минут – простейшие, подчеркнуто типичные, мгновенно узнаваемые образы и вещи – значит искренне не понимать ни что такое есть кинематографическое время, ни что такое есть минимализм.
Еще одна печальная, хотя и малая нелепость – использование музыки Филипа Гласса. Включающаяся всего три или четыре раза – когда муж направляется в спортзал, когда Елена едет в Бирюлево и т.д. – она своим тревожным и торжественным характером готовит даже задремавшего чуть было зрителя к чему-то очевидно жуткому. Но в параллельных саундтреку действиях – поездках по Москве и в том, как сняты все эти поездки – нет совершенно ничего тревожного или ужасного. Отсюда вывод: режиссер и композитор знают очевидно больше нас и этой музыкой желают несколько нас как бы «подготовить». Использовать приемы такого рода – все равно что подстраховываться «Виагрой»; это значит расписываться то ли в собственном бессилии, то ли в отсутствии воображения, то ли в своем неверии в воображение зрителя.
Впрочем, Звягинцев – судя по своей привычке непременно разжевать любой намек – похоже, в самом деле в зрителя не верит. Есть в фильме замечательный момент, вызвавший нежданную, буквально электрическую радость: в момент, когда казалось, зло перешагнуло все пределы, в квартире, где находятся герои, гаснет свет, и наступивший мрак напомнил вашему обозревателю фильм Белы Тарра «Туринская лошадь» (снимавшийся с «Еленой» параллельно), в которой темнота символизирует конец времен. Но длилась радость от удачного, красивого решения недолго: герои тут же выбежали на лестничную (и тоже неосвещенную) площадку, где на вопрос, неужели свет выключен во всем доме, слышат многозначительный гогот подростков-петеушников: «Во всем мире выключили, хахахаха».
Таков фильм «Елена», который скоро станет визитной карточкой российского кино во всем мире. Радоваться тому или печалиться, вопрос дискуссионный. Будем лишь надеяться, иностранный зритель не прочтет хотя бы этой заметки и не увидит ничего из перечисленного. Подобному тому, как режущая слух фальшь диалогов в «Елене» будет надежно обезврежена английскими или региональными субтитрами.
Петр ГРИНЕВ мл.
