Служба паллиативной помощи во Второй инфекционной больнице Москвы работает с осложнениями ВИЧ. Андрей (имя изменено) лежал здесь раньше как пациент, а потом вернулся волонтером.
В одной смене пьют, в другой – колются
Во Вторую инфекционную Андрей попал в 2012 году. К этому времени он колол себе наркотики 20-30 раз в сутки, в компании, где были ВИЧ-положительные люди, и встречался с девушкой, у которой был ВИЧ.
«Курить травку я начал еще в школе, это были 90-е. Помню, ребята, уже коловшиеся, долго не хотели меня сажать на «настоящие наркотики». Говорили: «Тебе это не надо. Кури, пей пиво, но не колись».
В армии я тоже курил. В то время там был беспредел и страшная дедовщина. И вот поедешь в увольнение, привезёшь дозу «старикам», они хотя бы две недели тебя не трогают, сидят под кайфом. Себе и младшим я тоже привозил. Служили мы в Коломне, пронести дозу в часть было элементарно».
После демобилизации Андрей, «как взрослый», укололся в первый раз. «Пришел к своим: «А я уже». А они мне: «Ну, и дурак». С тех пор мы кололись вместе».
Особого выбора друзей у Андрея и не было. После армии отучился в строительном училище, вместе с парнями, которых знал с детского сада. Вышел на работу – а там две смены: в одной пьют, в другой – колются:
«В смене, где кололись, меня понимали, там всё движение жизни шло вокруг наркотиков. И я знал, что там меня примут и поддержат».
Некоторое время «потребление» удавалось скрывать. Милиция уже строго следила за теми, кто летом, закрывая следы уколов, ходил в одежде с длинным рукавом, поэтому первое время Андрей кололся в ноги. Впрочем, милиция боролась не с наркотиками, а «за показатели». «Помню, товарищи мои позашивали себе все карманы, потому что в карман легко могли подкинуть дозу и посадить на долгий срок.
В те времена я потерял кучу людей – в основном, от передоза. Придёт наркотик более чистый, а человек же жадный – он колет себе чуть больше, и всё, передоз».
Мать Андрея умерла, когда он был совсем маленьким. Мальчика пыталась воспитывать старшая сестра. Она долго не знала о том, что брат употребляет. А когда узнала, положила его в больницу.
«В компании наркоманов ты, даже если не употребляешь, уже наркоман»
Когда в больнице хирург перевязывал Андрею ноги, уже гнившие от инъекций наркотиков, медсестра обратила внимание, что у парня тяжелое дыхание. Сделали рентген и ахнули.
«Оперировали меня тут же в коридоре, на каталке, даже до операционной не довезли. Хирург пробил грудь. А оттуда как в потолок брызнет! И потом ведро подставили – сколько было жидкости во мне».
Тогда Андрей пролежал в больнице полгода. «Там я, понятно, не кололся. Ломка – ерунда, она проходит через две недели. Самое страшное – это тяга. Вот тяга проходит долго».
Приезжала сестра, взяла торжественное обещание, что Андрей завяжет. Он обещал, но через пять месяцев после выписки сорвался.
«Всё зависит от того, с кем ты общаешься. Некоторые даже ещё не колются, но если ты попал в компанию наркоманов – ты уже наркоман.
Даже разговоры про наркотик: где достать, какой именно, как действует – уже кайф. Когда в 2012 я вернулся из больницы, то даже не ходил. Но круг общения остался прежний. И меня опять «завело».
Верующим человеком я был всегда, хотя внешне и поддерживал разговоры про «попов на мерседесах». Разговаривал с Богом, протирал дома иконки. Но идти в храм в обколотом виде мне было стыдно».
«Господь дал мне второй шанс»
Через четыре месяца после выписки у Андрея снова началось ухудшение. Немела рука, потом ноги и, в конце концов, все тело стало неподвижно. Андрея повезли сразу в реанимацию, сделав, как положено, анализ крови.
«Наверное, Господь дал мне второй шанс. Долго не давал, и всё-таки дал. У меня нашли ВИЧ и перевели во Вторую инфекционную. Здесь, правда, сначала говорили – не выживет. Но что-то прокололи, стало лучше. Так я лежал несколько месяцев. Я уже приуныл, руки опустил. Вокруг все поумирали, сестра на меня тоже рукой махнула.
И тут пришли Ольга Юрьевна и тётя Люба (руководитель Ресурсного центра и службы паллиативной помощи ВИЧ-инфицированным Свято-Димитриевского сестричества Ольга Юрьевна Егорова и социальная сестра службы паллиативной помощи Любовь Зодбаевна Вороненко – прим. ред.) и как начали со мной возиться! У меня аж слёзы потекли: зачем? И ухаживали, и с сестрой моей помирили, и даже ремонт в моей квартире сделали! Врачи смотрят: «А жить-то он, похоже, будет. Ходить – вряд ли, а жить – да»».
К этому моменту во всём теле Андрея не было чувствительности (токсическая энцефалопатия – нарушение работы мозга, часто бывает осложнением наркомании – прим. ред). Сёстры делали Андрею массаж, принесли ходунки и начали «расхаживать».
«Тётя Люба говорила просто: «Давай, вставай! Чтобы я пришла – и ты стоял». Тёте Любе я обещал не пить, не курить и никаких наркотиков. И с тех пор завязал».
«Пациенты меняются часто: кто-то выписывается, кто-то умирает»
Во Второй инфекционной больнице Андрей провёл семь месяцев. Выписали его еле ходящим, к нему домой приходили волонтёры, готовили еду, ходили с ним гулять – расхаживали. А потом спросили: «Хочешь помогать – нужен человек на обзвон?» И Андрей начал работать на телефоне. По мере того, как он расхаживался, появлялись другие поручения.
«Работы, кроме волонтерства, у меня сейчас нет. У меня до сих пор плохо работают ноги, дали вторую группу инвалидности, так что, если я устроюсь на работу, пенсии не будет. И ещё не факт, что работать смогу. Но зато я среди тех, кто меня спас, благодаря кому я двигаюсь!
Сейчас моя обязанность – возить больных в храм на коляске. И следить, чтобы пациент нигде по дороге не тормознул. Если про человека возникает подозрение, что «хочу в храм» – это для него способ выйти на улицу и достать наркотик, больше его не пускают.
Еще я мою и стригу пациентов. И разговариваю, особенно когда нужна строгость. Больница режимная, закрытая. Иногда больные просят купить сигарет, но это нельзя. И если кто-то не понимает – бывают наглые такие пациенты – с ними объясняюсь я, мне это проще, чем девочкам-волонтерам.
Еще обучаюсь уходу за больными. Хожу в отделение три раза в неделю – вторник, четверг, суббота, – и работа есть всегда. У нас пациенты меняются часто – кто-то выписывается, кто-то умирает.
Помню, везу девочку из храма. Она смеётся, уже в палате попросила меня принести святой воды. Я спустился в сестринскую, взял бутылку с водой, поднимаюсь – а её увезли в реанимацию. И на следующий день она умерла.
Страшно ли мне? Нет, мне не страшно. Я-то там практически уже был. Только когда ухаживаешь за людьми в реанимации, – тяжко. Бреешь человека и видишь, что он на исходе. И чувство такой тяжести, будто не побрил его, а вагон цемента разгрузил.
«Людей безумно жалко»
Не принимая наркотики с 2012 года, Андрей про себя говорит: «Я всё равно в группе риска.
Не зря люди в группах взаимопомощи начинают свои истории фразой: «Я – наркоман». И через пять лет после того, как они завязали, и через двадцать. Просто они понимают, что могут сорваться.
Я знаю историю, когда человек уже работал консультантом, выводил какого-то пациента, а тот его утянул и посадил обратно на наркотики. К счастью, сейчас разговоры о наркотиках меня не заводят – вызывают отвращение. Поэтому с пациентами из отделения я могу общаться спокойно.
Тех, кто ищет наркотик, мне жаль. Они не понимают, что делают. И могут этого даже никогда не понять. Человек лежит в отделении и умирает, он почти уже труп. А ведь он и жизни-то не видел, он про свой подвал, где кололся, думает, что это солнце, предел всего.
Что такое наркоман? Это человек, у которого нет ничего – ни друзей, ни мамы, ни папы, есть только кайф. И он сидит в подвале, и думает, что там солнце, море, леса, поля.
И человеку надо сказать: «Нет, не там ты ищешь, друг!» С некоторыми я пытаюсь об этом говорить. А кто-то говорить об этом уже не хочет. И я хочу понять о каждом пациенте: он уже всё, или ещё можно помочь.
Показать человеку, что он не прав и бывает по-другому, можно только любовью. Мне самому это так показывали – когда я уже был при смерти, как врачи сказали – безнадежен, за мной вдруг стали ухаживать, заботиться. Ну, казалось бы, зачем? Ведь есть более перспективные пациенты, у которых шансов на жизнь больше. И я не принц какой, а наркоман, принесший много зла другим. Я поначалу откровенно хамил в ответ на заботу, меня это раздражало, а сестры все равно бережно со мной обращались.
Я потом понял: главное в отношении с больными быть очень терпеливым, и верить. Они тебе плохо – ты им хорошо. Они тебе опять плохо – ты им опять хорошо.
Сил на это нужно, конечно, много, но с Божьей помощью как-то получается.
Когда в волонтеры приходит новый человек, я пытаюсь с ним поговорить: «Вы понимаете, как здесь будет тяжело?» Иногда люди говорят: «Да чего тяжелого? Мы все знаем, у нас дома такое было». А потом все-таки уходят, не выдерживают».
О том, что у Андрея ВИЧ, знают только волонтёры и – девушка Андрея.
«У Кати (имя изменено) тоже ВИЧ. Мы пока присматриваемся друг к другу. Я очень хочу семью, и специально выбирал человека с такой же проблемой. Сейчас, конечно, есть способы быть безопасным, но мы же ни от чего не застрахованы. Не хочется загубить чью-то душу».
Иллюстрации: Оксана Романова
