В Санкт-Петербурге всего 4 школы приемных родителей, однако специалисты говорят, что и это уже хорошо, так как специалистов в этой области сравнительно немного. О том, как специалисты работают с мотивациями кандидатов в приемные родители и о других нюансах рассказывает ведущий специалист службы подготовки и сопровождения приемных семей Северо-Западного благотворительного фонда помощи детям, оставшимся без попечения родителей, «Дети ждут» Татьяна Дорофеева.
– Чем меньше времени тратится на обучение приемных родителей, тем разнообразнее могут быть результаты. Комитет по социальной политике Санкт-Петербурга определяет максимальный срок обучения, а также срок с момента подачи человеком заявления в органы опеки и попечительства, в течение которого он должен обратиться и в школу приемных родителей.
Но с момента обращения в школу приемных родителей может пройти и год, прежде чем человек возьмет ребенка. Это похоже на беременность. Срок подготовки кандидата – от полугода до 9 месяцев. Как бы ни хотел человек взять приемного ребенка, у него должно образоваться пространство, куда этот ребенок может поместиться – и в эмоциональном, и в социальном плане.
Например, люди должны подумать, как они будут работать – ведь ребенок очень сильно изменит их образ жизни. Эмоциональное состояние приемных родителей тоже не должно мешать адаптации ребенка. Так что школа приемных родителей – это для них процесс изучения самих себя.
У нас проводится психологическое консультирование. Если кандидат нуждается в психотерапевтической работе, то проводится и она. Это касается людей, переживающих утраты – либо смерть родственников, либо смену места жительства, и людей, имеющих другие серьезные психологические нарушения, например, ненормативно протекающие возрастные кризисы. Но для психотерапии должен быть запрос – человек должен быть к ней готов. Если в процессе психологического консультирования семьи в ней выявляется человек с некоторыми трудностями, готовый работать, то психотерапия возможна.
– Смена места жительства – это тоже утрата?
– Люди иногда с трудом адаптируются на новом месте, и усыновление ребенка может стать способом избавиться от одиночества. Даже если переезжает семья, то ей нужен новый круг знакомств, новые занятия.
– А такая мотивация, как попытка пережить таким образом какую-то утрату – это плохо?
– Попытка замены – это не конструктивная мотивация. Замена разрушительна и для ребенка, и для приемного родителя. У приемного родителя в таком случае нет сил на то, чтобы услышать реальные потребности конкретного ребенка – он слышит в основном свои нужды. И тогда он не эффективный родитель – рассеянный, невнимательный, напряженный. Он хочет быть очень хорошим родителем, но у него на это нет ресурсов.
Есть еще такой миф у кандидатов в приемные родители: якобы хорошо, когда ребенок – сирота, у которого родители погибли, например, в автокатастрофе, что в таком случае он будет лучше адаптироваться в приемной семье. Но это самые тяжелые детки, потому что они очень любили своих кровных родителей, и когда они попадают в приемную семью, им долго никто не нужен. Таких детей мало в сиротских учреждениях, чаще их берут к себе другие члены их кровной семьи.
Созидательная, конструктивная мотивация – это когда кто-то хочет не взять, а отдать, когда кто-то хочет помочь ребенку. Например, некоторые мамочки сидят дома и готовы воспитывать много детей – им это нравится, у них это получается. Или когда муж и жена между собой хорошо ладят, но своих биологических детей иметь не могут, а хотят испытать родительские чувства, хотят растить ребенка.
Мы говорим родителям: «Ребенок – это отдельное существо, которое вам не принадлежит полностью, он вам дается на время». Родители сами проходят предварительные тесты на предполагаемый тип воспитания, а результаты этого тестирования мы потом с ними обсуждаем индивидуально – так они понимают свои тонкие места.
– Есть случаи, когда бездетные пары приходят в школу приемных родителей и после психологической или психотерапевтической работы у них появляются свои биологические дети. Такие пары все-таки берут и приемных детей? Или отказываются от этого намерения?
– Да, у нас после каждого тренинга случаются беременности. Потому что снимаются тревоги, люди начинают больше обдумывать свою жизнь. И мы поддерживаем любые положительные изменения. Иногда в таких случаях люди отказываются от намерения взять приемного ребенка, но это тоже хороший результат – ведь у них появился свой ребенок.
Однако тема детей-сирот многих из них не перестает волновать, такие пары – очень хорошие волонтеры, они помогают детям адресно, конкретно, не ожидая от детей благодарности. Некоторые из них потом берут и приемных детей – через несколько лет, когда уже подрастут и их кровные.
Обычно и мы рекомендуем поступать именно так в случае, если женщина забеременела после наших тренингов: брать приемного ребенка после того, как пройдет кризис 3-х лет у кровного.
– Вы формулируете основные задачи вашей школы?
– Задача наших кандидатов: научиться строить долгосрочные принимающие честные отношения в семье, в том числе и с ребенком. У нас есть принципы, на которых мы строим обучение – то, как мы понимаем гармоничное воспитание ребенка. Эти принципы основаны на гуманистическом подходе к развитию личности.
Во-первых, это принцип надежды – то, что в человеке уже заложено все, что в нем есть замечательного. Никто не может никого кардинально переделать, мы только можем поспособствовать проявлению тех или иных черт и сочетать их со своими чертами. В каждом человеке есть нечто драгоценное. И родителей, и детей мы настраиваем на то, чтобы изучить себя и найти свои сильные и слабые стороны, научиться объяснять другим про свои слабые стороны, а сильные стороны выращивать и сочетать их с миром.
Никакой доктор не покажет пальцем – вот это хорошо, а это плохо, это придется изучать самим. Со специалистами можно проконсультироваться, но работать придется самим.
Во-вторых, это принцип баланса в мире. Мы исходим не из абсолютных понятий о добре и зле, а из конкретных семейных правил, и говорим о том, что равное количество внимания надо уделять четырем аспектам личности: психологическому, биологическому, духовному и социальному.
То есть родители должны заботиться об эмоциях ребенка, о его внутреннем мире, о его общении с другими людьми, о его играх или другой деятельности, о его здоровье. И так же они должны обращать внимание на эти аспекты своей жизни. То есть это личностно ориентированный подход.
И в-третьих, принцип семьи, как системы. Семья – это динамическое образование, которое живет своей жизнью, но на которое влияют внешние факторы. У некоторых родителей есть представление о том, что когда-то наступит некая стабильность, какой-то покой наступит. Мы развенчиваем этот миф – я сразу говорю приходящим к нам кандидатам: «Вы сегодня выходите из зоны комфорта». Потому, что на самом деле всегда есть динамика, всегда что-то происходит. Вообще с любым человеком всегда что-то происходит.
А здоровая предсказуемость появляется, когда есть конкретика: с одной стороны, что-то происходит, с другой стороны, у нас есть выработанный тип поведения. И что бы в семье ни случилось, все подлежит рассмотрению, из всего можно сделать какие-то полезные выводы.
– Вы считаете, что семейные отношения нельзя рассматривать сквозь призму чьей-то вины?
– Да, мы не ищем виноватых, мы рассматриваем ситуацию, смотрим, что каждый может сделать для того, чтобы ее исправить или как-то разрешить. Конечно, мы пытаемся понять причины происходящего, но главная причина проблемы: кто-то кого-то не понял, есть неправильное послание.
Есть такой расхожий термин – «зеленая лампочка»: кто-то что-то сделал, а у нас в сознании «загорелась зеленая лампочка», то есть мы придумали объяснение поступку другого человека, которое вообще никак не связано с его мотивами. Поэтому мы стараемся добиться того, чтобы послания людей были понятными, чтобы люди научились не думать за других.
Ко мне или к другим специалистам нашей школы может обратиться любой член семьи с просьбой поговорить – не дать совет, а именно поговорить. Почему я за долгосрочные и искренние отношения? Если что-то происходит, я настраиваю и родителей, и детей говорить об этом – что мы чувствуем, что мы будем с этими чувствами делать, как мы будем их проявлять.
– Разве это не очевидно, что нужно говорить об этом?
– Это не очевидно. Бывают долгосрочные, но неискренние семейные отношения. У нас большинство людей не умеют осознавать свои чувства. Есть такой термин в психологии – алекситимия. Это когда человек чувствует, но выразить свои чувства словами не может, и, соответственно, ему трудно понять, что чувствует другой человек. То есть это такая зацикленность на себе. Потому сейчас так много тренингов развития эмоционального интеллекта.
– Но ведь и человек, который говорит о своих чувствах, может быть зацикленным на себе.
– Конечно. И если мы узнаем это о ком-то из наших кандидатов, мы обращаем его внимание на это, выясняем, почему он говорит только о себе и не может слушать других. Но основная проблема детей – то, что они не осознают и не могут выразить свои чувства. И взрослый должен, во-первых, подавать пример ребенку, во-вторых, давать ему понять, что он примет его с любыми эмоциями и будет ему помогать с ними что-то делать.
Например, ребенок может сказать: «Я злой». Взрослый говорит ему: «Давай подумаем, откуда эта злость взялась, что с ней делать, как ее выразить так, чтобы никому не было больно».
Мы не делаем принципиальной разницы между семьей обычной, где есть родители и их кровные дети, и семьей, где есть приемные дети. Но наши кандидаты получают дополнительные знания об особенностях приемных детей, о том, чем приемный ребенок будет отличаться от их кровного. И кандидаты получают возможность измерить свои ресурсы, подумать, смогут ли они адаптировать этого ребенка.
Приемный ребенок гораздо хуже осознает свои эмоции и потребности. Из-за этого у него нарушено поведение, из-за этого он может подвергать свою жизнь опасности, из-за этого ему страшно, из-за этого он меняет всю жизнь семьи. У меня самой есть приемный ребенок, я стараюсь ему помогать. Мои кровные дети спрашивают: «А когда-то будет получше?» Я отвечаю: «Не знаю. Он может так, как может».
– К вам приходят и люди, которые не просто захотели взять какого-то ребенка из детского дома, а у которых уже есть история отношений с конкретным ребенком.
– Бывает. Мы изучаем историю этих отношений. Если позволяют условия, я знакомлюсь с ребеночком, с персоналом учреждения, где он находится. Мы смотрим на ситуацию и решаем, как поступить наилучшим образом в интересах ребенка.
Если обратившийся к нам взрослый почему-то все-таки не может стать приемным родителем этого ребенка, то он может стать его помощником – тьютором, волонтером… И параллельно для этого ребенка все-таки будет подыскиваться семья. Все очень индивидуально, нельзя сказать, что есть какие-то универсальные схемы. Очень многое зависит от личностного роста кандидата, который происходит во время занятий в школе приемных родителей: люди либо готовы многое менять в своей жизни, либо понимают, что не готовы, и отказываются от своего намерения. И мы считаем, что это тоже хороший результат. То есть важно, чтобы отношения были минимально травматичными для ребенка и максимально понятными для взрослого.
– Что вы делаете, если к вам обращаются приемные родители, которые хотят отказаться от ребенка?
– Мы приглашаем всю семью, смотрим на ребенка, выясняем у родителей, что происходит – так, чтобы ребенок слышал. Чаще всего всплывают и какие-то позитивные истории, к этому позитиву мы обращаемся и начинаем его выращивать. Чаще всего это желание – такой крик души, и после нашей работы реального отказа может не случиться.
Даже если отказ происходит, то перед этим – месяца три мы с людьми работаем. Если это обращение было просто следствием усталости, то такая работа приносит огромную пользу ребенку, потому что его не ругают, и огромную пользу родителям, потому что их тоже не ругают, каждый член семьи получает поддержку.
Отказы все-таки бывают. Вот в прошлом году был случай, когда пара отказалась от ребенка – за три месяца мы не смогли найти ничего, чтобы их объединило. Ребенок снова оказался в сиротском учреждении, но не настолько травмированный, так как получил поддержку во время работы с нами, а взрослые осознали свои истинные мотивы и продолжают с ним общаться.
Да, для всех участников ситуации это был болезненный опыт, но он не стал для них таким разрушительным, каким мог бы быть. Я работаю и в сиротских учреждениях и могу сказать, что дети после вторичного отказа часто очень снисходительно относятся к их несостоявшимся приемным родителям, говорят: «Ну, не получилось». Им, конечно, потом очень трудно снова идти в какую-то семью, но некоторые превозмогают эту историю и идут, некоторые какое-то время не идут – и это понятно.
– Поддерживаете ли вы связь с теми, кто прошел вашу школу и уже взял приемного ребенка?
– Да, у нас предполагается полное сопровождение с момента первичного обращения к нам кандидатов до совершеннолетия ребенка. Мы обсуждаем с людьми все вопросы – и на этапе поиска ребенка, и когда люди забирают его из учреждения, и в период его адаптации. Есть сложные периоды в жизни, есть нормативные кризисы. Но у нас многие родители – люди понимающие, и они, обращаясь к нам, говорят: «Мы понимаем, что происходит, но хотим проверить, все ли так».
Наша школа работает сравнительно недавно – с марта 2015 года, и у нас уже 24 семьи, которые взяли детей. И дети очень разные – от младенцев до 16-летних подростков. И приемные родители уже не задают нам первичных вопросов, они хорошо ориентируются в ситуации.
– С подростками ведь сложнее – в том числе и потому, что у них могут сохраняться связи с биологическими родителями…
– Мы работаем с этим. Я могу поехать в любое учреждение и после согласования со специалистами этого учреждения и с родителями подростка, подписав с ними соглашение, познакомиться с молодым человеком, с ситуацией и выяснить у кандидата в приемные родители, готов ли он поддерживать ребенка в его общении с кровными родственниками.
Чаще всего люди оказываются к этому готовы – они понимают, что это история человека и уважительно к ней относятся. Для ребенка очень важно, когда его приемные родители принимают его кровных родителей. И у нас не было случаев перебежки из одного лагеря в другой.
Если ребенок сам не хочет идти в приемную семью, объясняя, что любит своих кровных маму и папу, наши кандидаты это понимают и не стараются его переубедить.
– Если к вам приходит кандидат и говорит, что хочет усыновить ребенка с инвалидностью, что тогда?
– С ним проводится индивидуальная работа. У нас уже есть несколько семей, которые взяли детей-инвалидов. Мы с ними регулярно взаимодействуем, составляем для каждого ребенка индивидуальные реабилитационные программы. И кандидату, который заявляет о желании взять именно ребенка с инвалидностью, мы предлагаем встретиться с родителями, которые уже имеют такой опыт.
Эти встречи проходят в тех формах, которые людям удобны и не нарушают их границ. Но иногда ездим и к кому-то домой, как к кандидатам, так и к уже состоявшимся приемным семьям. Говорим о возможных последствиях, смотрим на имеющиеся ресурсы. Ведь одно дело, когда дети-инвалиды маленькие и их воспитывают еще не старые люди, другое дело, когда эти дети вырастают, и родителей рядом с ними уже не оказывается. Значит, в семье должен быть кто-то, готовый их сопровождать и дальше. Поэтому, например, с одинокими женщинами, которые хотят взять детей-инвалидов, проводится особенно долгая работа по изучению их ресурсов.
– И многие пожелавшие взять ребенка-инвалида, отказываются от этого намерения после ваших тренингов?
– Как правило, только очень разумные, трезвомыслящие люди берут детей-инвалидов. Некоторые из них – уже с соответствующим опытом. Например, у нас есть женщина, у которой свой ребенок сложный, и она взяла еще и приемного с таким же диагнозом. И у них большая семья, приемный ребенок чувствует себя хорошо. Также это люди, работавшие или работающие в соответствующих учреждениях и хорошо представляющие себе проблематику.
– Среди тех, у кого нет такого опыта, но кто все-таки хочет взять ребенка-инвалида, много ли у кого мифологизированные представления о тех или иных диагнозах?
– Нет. Все-таки чаще всего на такую сложную задачу замахиваются люди знающие. Кроме родителей, уже имеющих опыт воспитания своих детей-инвалидов, это либо работники социальной сферы, либо психологи.
Да, встречаются люди, которые говорят: «Я хочу спасти…» Но на первом или втором занятии, посвященном мотивации, они понимают, что спасти они могут только себя, оценив свои реальные возможности.
Мы взращиваем в человеке принятие, смирение и умение не торопиться. При воспитании ребенка-инвалида важно понимать и принимать ситуацию, понимать темпы его развития и соблюдать свои границы – чтобы ребенок понимал, что если он сделает так, будет то и то.
Это важно с любым ребенком, но с инвалидом это должно быть выражено особенно четко, потому что, если эти границы не установлены, инвалид может дать откат назад в развитии.
Например, должно быть правило: «Нельзя бить маму». Никогда нельзя разрешать ребенку бить маму, даже если он инвалид. Какая-то определенная линия поведения у родителей должна быть – чем четче поведение родителя, чем он понятнее себя ведет, чем он надежнее, тем легче ребенку-инвалиду.
В надежной среде любому ребенку легче развиваться. На наших занятиях мы даже репетируем какие-то моменты – я изображаю разных детишек, кандидаты в приемные родители играют в свою реакцию на их поведение. В процессе игры становится понятным, насколько все это сложно даже в смоделированной ситуации.
Ребенок-инвалид тяжело переносит перемены. Поэтому мы предупреждаем, чтобы, забрав ребенка из детского дома, родители какое-то время побыли с ним дома, не ехали сразу на юг или куда-то еще. Стараемся оговорить все, что, может ухудшить адаптацию ребенка. Я всегда говорю родителям: «Можно задавать любой вопрос, даже если он кажется очень глупым». Иногда очень глупый вопрос влечет за собой очень подробный и важный ответ.
