Казнь «женки Фетюшки»
Шел 1677 год. На торговой площади города Владимира проходила показательная казнь «женки Фетюшки», как именовали ее документы того времени. Обвинение было тяжким – мужеубийство. Фетюшка отрезала своему законному супругу, Логинку Гаврилову, голову. Для этого она воспользовалась остро наточенной косой. То, как довел ее до преступления, новопреставленный Логинк, в расчет, ясное дело, не бралось.
В соответствии с действовавшим законодательством, женку Фетюшку прямо посреди площади закопали по плечи в землю. Снаружи осталась одна голова. Есть и пить голове не давали. Впрочем, еда особо и не требовалась – Фетюшка должна была скончаться не от голода, а от холода и жажды.
Прошел день. Фетюшка все не умирала. Игуменья ближайшего монастыря, не выдержав этого зрелища, отправилась в губную избу, где попросила об освобождении женки Фетюшки. Игуменья пользовалась во Владимире уважением. К просьбе ее отнеслись снисходительно – Фетюшку откопали и отправили в тот монастырь на исправление.
Напомним: дело было во второй половине семнадцатого века. От Ивана Грозного с ужасами его правления отделяло целых два столетия. На историческом горизонте отчетливо маячил Петр Первый со своими прогрессивными реформами. Бедная Фетюшка, в ужасе от пережитого, спешно принимала вынужденный постриг во владимирском Княгинином монастыре.
Ужасы отечественного застенка
Среди заключенных представительницы прекрасного пола пребывали в очевидном меньшинстве, однако же и их было достаточно. По большей части дамы попадали за решетку за мошенничество, воровство, хранение и сбыт краденного, попрошайничество и проституцию. Тяжкие преступления, в частности, убийства, были редкостью.
В 1817 году в Россию прибыл англичанин Вальтер Венинг, один из первых тюремных правозащитников. На протяжении двух лет изучал русские тюрьмы, после чего подал записку на имя императора.
В ней, в частности, были такие слова: «Нужные места, не чистившиеся несколько лет, так заразили воздух, что почти невозможно было сносить зловоние. В сии места солдаты водили мужчин и женщин одновременно, без всякого разбора и благопристойности. В камерах было также темно, грязно, а пол не мылся с тех пор, как сделан. Сидело в одной комнате 200 человек, и вместе с величайшим, например, преступником, окованным железом, несчастный мальчик за потерю паспорта».
Вывод делался неутешительный: «Невозможно без отвращения даже и помыслить о скверных следствиях таких непристойных учреждений: здоровье и нравственность должны гибнуть здесь, как ни кратко будет время заточенья».
После этого визита в России наконец-то обратили внимание на явное несоответствие кошмаров застенка и даты на календаре. Для исправления ситуации было спешно создано Общество попечительства о тюрьмах, а при нем – Санкт-Петербургский дамский комитет. Впоследствии такие органы возникли практически по всей империи.
Широкий размах тюремной благотворительности
Комитетская канцелярия расположилась в доме № 44 по Фурштатской улице. Сразу же ввели ограничение – мужчин среди сотрудников этой благотворительной организации должно быть не более четверти. Все остальные – дамы. Председательница (не председатель – категорически) назначалась лично императором. Им же утверждался состав комитета. Таким образом, были сразу же расставлены все точки над «i». В функции комитета входит забота о здоровье узниц, их снабжение лекарствами, пищей, теплой одеждой, обувью, радение о нравственном исправлении осужденных женщин.
И никакой правозащитной деятельности. Якобинцы Александру Первому – при всем его либерализме – были ни к чему. Царь выступил с наказом комитету: «Наставлять заключенных в религиозных и нравственных предметах и занимать их умственной, а где окажется возможным, и физическою работою».
Этим и следовало ограничиться.
Под патронирование попали Литовский тюремный замок, пересыльная тюрьма и десять столичных полицейских частей. В 1871 заботой комитета пользовались 8890 заключенных петербурженок.
Дело было поставлено на широкую ногу. Комитет существовал по большей части на благотворительные деньги, но не только на них. В частности, из казны поступали ткань для пошива одежды, а также обувь и кое-что по мелочи.
Большое внимание, действительно, уделялось перевоспитанию узниц. Не только их обращение в православную веру (многие были христианками лишь номинально), но и воспитание привычки жить по законам веры, надежды и любви. Волонтерки (если пользоваться современным языком) следили за тем, чтобы день начинался с молитвы, чтобы в каждом арестантском коллективе была хотя бы одна грамотная узница, которая читала вслух Священное Писание, чтобы помыслы были благими, а поступки достойными.
Тем не менее, нельзя сказать, что члены комитета совсем не пытались воздействовать на пенитенциарную систему. Именно они добились того, что уже с 1819 года, с момента основания комитета, была отменена позорная практика сбора денег на прокорм заключенных на городских площадях. Ранее кандальников выводили на всеобщее обозрение, и любой обыватель мог с ними пообщаться и внести свою малую лепту.
Надо ли говорить, что подобное общение было не всегда корректным, а попросту являлось унизительным для и без того униженных узников.
В 1825 году усилиями комитета была строго запрещена передача заключенным алкогольных напитков – как ни странно, до того водка спокойно и совершенно официально поступала в камеры. Стараниями членов комитета с 1841 года несовершеннолетние узницы содержались отдельно от взрослых преступниц.
В 1865 году было отменено так называемое пеше-маятниковое этапирование – а ведь именно «на этапе» случалась большая часть смертей.
Еще раньше, в 1829 году Т.Б.Потемкина, тогдашняя председательница комитета, настояла на том, чтобы для юных барышень в тюремных робах организовали школу, обучающие мастерские.
Впрочем, школы для взрослых – одна для грамотных, а другая для неграмотных – тоже были заведены. Их обучали ходовым ремеслам – швейным, вязальным и прочим. А библиотека Литовского замка в семидесятые годы насчитывала около 500 книг, по большей части просветительского содержания. Правда, и романы тоже попадались.
Другая видная руководительница общества, Е.Ф.Нарышкина добилась организации в Литовском замке яслей, куда помещались младенцы, пока их бедолаги-матери находились на работах.
И, разумеется, дамы из комитета тщательно следили за тем, чтобы в тюрьме налажен был более или менее здоровый быт. Сами женщины-заключенные кололи дрова, топили печи, носили воду, чистили камеры, пекли хлеб, солили огурцы, квасили квас.
Гендерные проблемы российской тюрьмы
Отдельная тема – дети женщин-преступниц. Еще в 1822 году усилиями комитета была выбита смета на их содержание – до того несчастные детишки питались только из пайка своей мамаши. Когда дети подрастали, их передавали в специально созданные для этого приюты – один для девочек, другой для мальчиков. При этом два раза в неделю детей приводили в тюрьму – для свидания с мамами.
А для отбывших наказание пожилых, больных и неимущих женщин госпожа Потемкина на собственные средства организовала богадельню.
Главное же, чего довелось добиться комитету, – полной замены в женских камерах надзирателей-мужчин надзирательницами-женщинами. Это произошло в 1887 году, и ради этого пришлось по всей стране открывать школы надзирательниц. Выпускниц сразу же невзлюбила «старая гвардия» – она не без оснований опасалась потерять работу из-за конкуренции с молодыми и образованными «школьницами», как их пренебрежительно называли старослужащие. Тем более, что эти «школьницы» по окончании учебного учреждения обязаны были отслужить в тюрьмах не меньше двух лет.
При этом, как писал «Тюремный вестник» в 1911 году, «школьные ученицы, более развитые и получившие специальную подготовку к своему делу, принимались на службу с тем же окладом, который получали лица не подготовленные, взятые без надлежащего выбора и часто почти неграмотные». Но заключенным эта конкуренция в любом случае пошла на пользу.
Первые же специальные женские тюрьмы появились лишь в прошлом столетии и, опять-таки, не без влияния дам-общественниц из комитета. Примерно тогда же – снова по инициативе комитетчиц – нары для женщин заменили на кровати.
Как уже говорилось, отделения Дамского тюремного комитета действовали не только в российской столице. Провинция старалась в этом отношении не отставать. В середине позапрошлого столетия по всей стране создавались губернские дамские тюремные комитеты.
В провинции все было несколько проще. Члены комитета не столько занимались организационной деятельностью, сколько в прямом смысле волонтерили – сами обучали арестанток грамоте, арифметике, ремеслам и Закону Божию, ухаживали за больными и престарелыми узницами, жертвовали обувь и одежду, искали работу для освободившихся. Открывались ясли при каторгах – в Нерчинске, Канске, Акатуе. На Сахалине появлялись дома трудолюбия и приюты для вышедших на свободу.
Жизнь заключенных женщин, пусть и медленно, но изменялась к лучшему.
«Несчастье объединяет несчастных»
«Переезд до Перми был очень тяжел для Масловой и физически и нравственно. Физически – от тесноты, нечистоты и отвратительных насекомых, которые не давали покоя, и нравственно – от столь же отвратительных мужчин, которые, так же, как насекомые, хотя и переменялись с каждым этапом, везде были одинаково назойливы, прилипчивы и не давали покоя. Между арестантками и арестантами, надзирателями и конвойными так установился обычай цинического разврата, что всякой, в особенности молодой, женщине, если она не хотела пользоваться своим положением женщины, надо было быть постоянно настороже. И это всегдашнее положение страха и борьбы было очень тяжело. Маслова же особенно подвергалась этим нападкам и по привлекательности своей наружности, и по известному всем ее прошедшему. Тот решительный отпор, который она давала теперь пристававшим к ней мужчинам, представлялся им оскорблением и вызывал в них против нее еще и озлобление».
Это «Воскресенье», Лев Толстой, 1899 год. Счет до отлучения живого классика от Церкви идет на месяцы. Лев Николаевич скорее не романист, а пропагандист. Уже написан «Филиппок».
Но к фактам Лев Толстой относится все так же уважительно, и в этом плане верить ему можно.
А вот свидетельство одной из заключенных дам, воспроизведенное П.А.Кропоткиным: «Я была послана в Вильно вместе с пятьюдесятью арестантами, мужчинами и женщинами. С вокзала нас взяли в городскую тюрьму и там… продержали два часа, поздно ночью, на открытом дворе, под проливным дождем…
После бесчисленных ругательств и грязных окриков был зажжен свет и я увидела, что нахожусь в просторной комнате, где невозможно было ступить шагу в каком бы то ни было направлении, не наступив на спавших на полу женщин. Две женщины, занимавшие постель, сжалились надо мной и предложили мне поделиться ею…
Я провела неделю среди убийц, воровок и женщин, арестованных по ошибке. Несчастье объединяет несчастных… все были ко мне очень добры и делали, что могли, чтобы утешить меня.
Между тем надзирательница исполняла свои обязанности: она изрыгала такие бесстыдные ругательства, какие лишь немного пьяных мужчин решатся вымолвить».
Благотворительные дамы получали благодарности от власть имущих, выступали с прочувственными спичами, вешали друг другу бутоньерки. А в тюрьме, как сотню лет назад, была одна надежда – на собственный твердый характер и добросердечность товарок.
Но это вовсе не значит, что деятельность дам из тюремного комитета была абсолютно бессмысленной. Просто мы не имеем возможность заглянуть в альтернативную историю, которая сложилась бы без этого благотворительного начинания. Возможно, история с «женкой Фетюшкой» не вызывала бы негодования своей жестокостью, а была бы заурядным случаем, обыденностью, повседневностью.
