Субъективные мнения каких-то людей меняют мою жизнь
– Антон, в конце декабря 2018 года законопроект, с уже внесенными некоторыми поправками после активной общественной критики летом, был выставлен на публичное обсуждение. Сколько всего поступило предложений и замечаний?
– Минпросвещения говорит, что поступило около 800 предложений, и на каждое они должны ответить. Протест был скоординирован, многие сообщения похожи друг на друга, им это будет легко. Однако я убежден, что еще ни разу не было такого количества обращений граждан по законопроекту, который бы рассматривался по подобной процедуре. Такого объема критики законопроекты тоже не получали. Это было искренне.
Я не согласен с текстом законопроекта и до того, как он будет принят, буду высказывать свое мнение. Принимать закон в таком виде нельзя.
– Давайте обсудим самые спорные предложения, которые выносит законопроект. Как вы относитесь к пункту, в котором говорится, что в течение года можно будет усыновить или взять под опеку (попечительство) только одного ребенка?
– Как специалист по устройству детей, я замечу, что этот пункт вызывает у меня как раз наименьшее отторжение. Люди просто не видят остальных сложных моментов.
– Самое обсуждаемое – это, наверное, введение социально-психологического обследования приемной семьи, предлагаемое в законопроекте. Многие представители организаций, работающих в сфере социального сиротства, да и сами приемные родители соглашаются с тем, что это нужно. Вы наоборот против, и даже считаете, что этот подход будет иметь коррупционную составляющую. Почему?
– Сам тезис, что, мол, в детдомах остались только сложные дети, поэтому надо к ним тщательно готовить родителей, неправилен изначально. Банк данных действительно сильно похудел, но сказать, что там только инвалиды или подростки, нельзя. Да и потом, что такое ресурсная семья? Между собой психологи могут говорить на своем птичьем языке, но любой термин должен разъясняться в законе. И «ресурсная семья» тоже.
Кроме того, есть, например, ситуации, когда решение принимает суд (допустим, достаточно ли оснований для лишения родителей родительских прав) исходя из данных дела. Орган опеки, в свою очередь, может разрешить, например, сменить ребенку имя, у сотрудников органов опеки есть полномочия, а их решения можно оспорить.
А нам сейчас предлагают к каждому заключению опеки прикладывать такое социально-психологическое заключение, которое подписывает неясно кто.
Слова «юрист, врач, психолог» без определения в законе с юридической точки зрения – пустышка. В тексте законопроекта сформулировано так, что решение этого заключения принимает неясный круг лиц. Если врач, то какой? Если психолог, то какой?
Получается, что вы приходите в непонятное место, где вас тестируют, общаются с вами, а дальше решают, можете ли вы быть папой или мамой или нет. Во-первых, как они это проверят? Человек может демонстрировать разное эмоциональное поведение в разные дни. Да и потом, никто не может предсказать, как я уживусь с конкретным ребенком.
Один психолог скажет: «Девочка Маша медлительная, а вы – холерик, вы не сойдетесь». А мой сын, например, флегматик, я сам холерик, но мы прекрасно взаимодействуем, сыну уже 25 лет. И в отношении одного человека могут быть разные мнения разных психологов.
И еще: это же просто мнение! И как его потом можно оспорить? Кто будет отвечать за такие судьбоносные решения комиссии по итогам обследования, каков механизм его обжалования? Ответов нет.
Получается, что просто субъективные мнения каких-то людей меняют мою жизнь! Я пришел взять ребенка из детдома, а мне скажут, что у меня «пустота в сфере природы, красоты и искусства» – недавно такой вывод написали в результате обследования приемной маме троих детей.
Да, такие вещи уже происходят в реальности, хотя и закона об обязательном обследовании еще нет.
Психологи, готовьтесь. Поставили подпись под обследованием – будете отвечать.
– Представители общественности, в частности, говорят, что такое обследование поможет предотвратить возвраты детей, ведь дети будут попадать к действительно подготовленным, проверенным, ресурсным родителям.
– Недавно в одной из школ приемных родителей в Подмосковье провели тестирование. В результате у четверых пап выявили повышенную агрессивность. Но ведь это в природе мужчины. И что же, этим четверым мужчинам нельзя давать детей?
Это ерунда, делить качества характера на конструктивные и деструктивные. Родители бывают разные, и кровные, и приемные. Как какая-то тетя может сказать, хороший я папа или нет?! Критериев отбора быть не может.
В какой-то момент одни и те же качества могут быть хорошими, нужными, а в какой-то момент – мешать жить. Но кто скажет, что вам в жизни понадобиться с ребенком больше: решительность или рассудительность?
Это какая-то евгеника! Родителем может быть каждый. Другое дело, что при устройстве конкретного ребенка надо учитывать, сойдутся ли эти люди.
И еще. Не забывайте, что закон рождался ведь не для того, чтобы возвраты профилактировать или вообще кого-то поддержать. Его идея – бороться с жестокостью в приемных семьях, ведомства решили действовать после истории семьи Дель и подобных, прижать родителей.
И это обследование, идею которого многие поддерживают, – это вовсе не в помощь вам, приемные родители, в поиске ребенка, а расширение круга людей, которых будут привлекать к ответственности, если что-то случится.
Сейчас, если с ребенком в приемной семье что-то случается, опека получает статью 286 УК «Халатность». Минпросвещения не делает ничего, чтобы помочь своим коллегам, а ведь какая там 286-я статья, они выполняют свою работу по закону! Но как могут органы опеки отвечать за ситуацию, когда, допустим, мать в аффекте ударила ребенка и не рассчитала силы, какие психологи могут что-то сделать, когда эта ситуация развивалась в течение нескольких минут, при чем тут органы опеки?
Но сотрудников опеки сливают в пять минут. Психологи, готовьтесь. Поставили подпись под обследованием – будете отвечать.
При этом посмотрите на цифры. В 2017 году пострадали 22 ребенка от рук опекунов, из 430 тысяч детей, находящихся под опекой. Да, это проблема. Но можно ли из-за этого ущемлять права миллионов людей?
Нет доказательств, что это поможет, и статистика по насилию над детьми в приемных семьях изменится. Кстати, замечу, что любое обследование любой психопат пройдет лучше вас, он сумеет сыграть.
Перед специалистами надо ставить задачу увеличить количество этих семей, а не наоборот. В итоге этот законопроект сильно бьет по детям.
1 ребенок в год
– Есть мнение, что такое обследование поможет уберечь семью в адаптационный период или в ситуации эмоционального выгорания. Не всегда родители могут сами правильно оценить свой ресурс в текущий момент, когда хотят брать в семью очередного ребенка.
– А что такое эмоциональное выгорание и адаптационный период? Мы не можем это жестко определить в законе, описать юридически эти термины.
К тому же ведь уже есть готовые инструменты, когда можно сделать вывод, что конкретно этому ребенку – Васе, Маше – нельзя переходить в эту конкретную семью. Орган опеки уже сегодня должен устраивать детей в семьи только в их интересах. Именно так написано в законе.
Можно отказать в устройстве конкретного ребенка, если это не в его интересах. Но предлагается не более внимательно смотреть на взаимодействие с ребенком, а сразу каким-то волшебным образом делить потенциальных опекунов на «хороших» и «плохих».
Кстати, сейчас в законе уже есть требование, что у каждого опекуна может быть только один подопечный, это статья 10 закона об опеке и попечительстве. Исключение – сиблинги. А по факту в приемных семьях много детей. То есть норма есть, но ею не пользуются, закон не читают. Зачем вводить новые изменения в законах, если имеющиеся вы выполняете только когда хотите?
Вспомним о пилотном московском проекте по выделению квартиры приемной семье на 10 лет, если вы берете 5 детей. При этом вы их не выбираете, их вам дают. Вы 10 лет живете с этими детьми. Когда кому-то из них исполняется 18 лет, через 3 месяца вам снова должны дать ребенка взамен вышедшего из вашей семьи.
Я считаю, что выдержать такое безэмоционально можно только если вам плевать на результат. А если вам не все равно, вы в конце концов умрете без сил. Тут об интересах детей никто и не думает.
Но вот почему-то хотят прописать правило «1 ребенок в год», утверждая, что это – в интересах детей. Как это правило стыкуется с проектом «5 детей в семье»? А потом случаются истории типа семьи Дель, потому что люди не выдерживают.
Например, 13 детей в семье – это за пределами моего понимания. Это семейный детский дом, давайте уже честно, тогда будут другие стандарты.
В крестьянских семьях не было одновременно 13 несовершеннолетних детей, одни вырастали, другие рождались. Да, понятно, что когда у мамы все хорошо с ребенком, который появился в семье, гормоны играют, хочется спасти весь мир, и вот приемные родители берут второго, третьего и так далее…
Но это неправильно. И надо не забывать: мамы-то готовы взять хоть весь мир под опеку, а кто им дает? Не на базе же торговой выдают? Органы опеки решают. А виноватыми остаются лишь родители?
– Вот и говорят, что обследование, в частности, поможет таким семьям притормозить свои желания, осознать момент своей ресурсности и потом уже брать следующего, если это возможно.
– Убедить такие семьи этого не делать можно и без обследования. Например, воспользовавшись тем же требованием статьи 10 закона об опеке «1 опекун – 1 подопечный». Зачем придумывать что-то новое?
Кстати, может быть, вообще стоит изменить в законодательстве понятие приемной семьи? По сути, сегодня приемная семья – это ведь семья профессиональная, такие приемные родители – на договорах, они получают вознаграждение.
В таком случае, можно просто вносить необходимые требования в договор с приемной семьей, в том числе и пункт, сколько детей в год можно брать. Пожалуйста: согласна семья, подписывается под этим, и хорошо. Но механизм не работает.
Квадратные метры ничего не меняют
– Законопроект предлагает учитывать жилищные возможности приемных семей, хотя, вроде бы, и сейчас органы опеки обследуют условия жизни будущих приемных родителей. Как вы относитесь к введению пункта о «квадратных метрах»?
– Да, по этому законопроекту, если гражданин проживает в помещении, где на одного человека приходится «менее учетной нормы площади жилого помещения», установленной в жилищном законодательстве, то стать усыновителем или опекуном (попечителем) он не сможет. Но я считаю, что к этому надо подходить индивидуально.
Например, у моих родителей – 39 кв. м общей площади, небольшая квартира, но зато 3 комнаты. Нас там прописано трое, получается, что ребенка мы взять не можем, хотя фактически место для него есть. Но мы формально не проходим, 1 квадратного метра не хватает.
А в другой квартире у нас большая студия, объединенное пространство, есть две небольшие спальни. Она 100 квадратных метров, но мы опять же не можем принять в эту квартиру детей, потому что обе спальни заняты. Мы с коллегами прикинули свои возможности, и из 16 человек смогли бы взять приемных детей только 2 человека, хотя вовсе не все стеснены в жилье.
То есть требование по квадратным метрам ничего не меняет. А органы опеки все равно будут ходить, как и раньше, и проверять, есть ли куда положить ребенка.
И потом, ведь при опеке ребенок живет у меня до 18 лет. При чем тут мои квадратные метры, я же ему не предоставляю после совершеннолетия квартиру? А к успешности процесса воспитания детей это не имеет отношения.
Просто придумывают, как бы упростить жизнь органам опеки. Сейчас им надо смотреть и принимать решение по ситуации, а в случае принятия закона они будут просто оперировать цифрами.
– А как вы оцениваете предложение запретить приемным семьям менять место жительства без разрешения органов опеки?
– Такое ощущение, что авторы закона думают, что опекун – это их подневольный человек. А ведь этот человек добровольно взял опеку на себя, он не чей-то подчиненный или сотрудник.
Но чиновники считают, что у опекуна, видимо, нет семьи, мужа или жены, других детей, на их интересы наплевать, будем «бессмысленно и беспощадно» защищать интересы приемного ребенка.
Допустим, семья живет в Красноярском крае. Они покупают домик в Краснодарском крае и переезжают туда. Сейчас это происходит так: семья переехала, прописалась, поставила в известность органы опеки, сотрудники опеки пришли и осмотрели помещение.
А нам предлагают так: сначала надо купить новое помещение, облагородить – сделать ремонт, потом туда приедет комиссия и скажет, созданы ли там условия для проживания приемных детей, и после этого туда семья поедет. Но это нереально. Может, у нас нет средств, и чтобы переехать, надо сначала продать старое жилье.
А еще, бывает, люди женятся или в семье появляются новые дети – жизнь течет. И эти обстоятельства тоже влияют на переезды.
Приемные дети живут в семье, опекун не может разодрать свою семью так, чтобы часть жила в одном месте, а он с ребенком в другом, обеспечивая требуемую «в цифрах» жилплощадь и оставаясь «крепостным» и не переезжая. Это нарушает права человека на семью.
Если будет принят такой закон, то есть Конституционный суд и Европейский суд по правам человека, видимо, приемным родителям придется обращаться туда.
– Законопроект вводит понятие «сопровождение». Многие – и психологи, и приемные родители – говорят, что такая поддержка семьям нужна. Вы же полагаете, что это превратится в контроль за приемной семьей?
– Многие думают, что это будет помощь для них. Однако в законопроекте же написано, что орган опеки может вас обязать проходить сопровождение. И из доброго психолога тетя превратится в строгого контролера, который будет ходить к вам раз в месяц.
Выбрать психолога вы тоже не сможете. А что потом? Пока это не является обязаловкой, это не страшно. Но когда эти люди будут принимать решения, это ведь написание отчетов в опеку и так далее, это уже может повлиять на семью.
При этом для опеки не прописывают в качестве обязанности предоставлять такое сопровождение. То есть заставить меня ходить к психологу опека может, даже если он мне не нужен, а я запросить такую помощь не могу.
И опять возвращаемся к терминологии, с юридической точки зрения. Педагог-психолог – он больше кто, педагог или психолог? Кто будет сопровождать семью, конкретно? А в регионах и вовсе нет нужных специалистов. Утверждают, что все подробности они пропишут позже в стандартах, но это неправильно. Все должно быть понятно в самом законе.
То, как будут решать судьбы людей, считается тайной
– Законопроект предлагает важный пункт о том, что статус усыновителя или опекуна можно будет восстановить. То есть если у приемных родителей забрали их приемных детей по каким-то причинам, то они смогут поработать над своей проблемой, и дети вернутся в семью. Многие оценивают это предложение положительно. А вы?
– Если мы в лоханку с гадостью нальем стакан меда, это не изменит результат. Ну как можно сказать, что это хорошо, если все остальное ужасно? Лучше пусть не восстанавливают опекунов, которых примерно десятки тысяч, чем издеваются над остальными миллионами, кого может коснуться законопроект.
– Как в целом вы оцениваете возможность публичного обсуждения законопроекта, которая предоставлена общественности?
– В марте пройдут нулевые чтения законопроекта, но это еще один вариант поговорить. Дискуссия должна строиться так: эксперты высказывают разные точки зрения, задают друг другу публично вопросы, а люди, принимающие решение, это слушают.
У нас же рабочая группа делает попытку свести позиции. Там нет никого, кому можно было бы задать вопросы, мы не знаем конкретных авторов законопроекта. Да, я тоже участвовал в написании этого законопроекта, но я не автор. Кто разработал саму концепцию – неизвестно. Мне бы хотелось задать ему много вопросов.
А пока нам просто говорят: «Спасибо за ваше мнение».
Я попросил показать нам методики этих вводимых социально-психологических обследований, но нам сказали: «Не покажем, это ноу-хау. Если покажем, это перестанет работать». То есть то, как будут решать судьбы людей, считается тайной.
Ну, тогда это как с лекарством «кагоцел» и прочими «фуфломицинами» – перестал верить в лекарство, и оно перестало работать.
Мы спрашиваем, а где доказательства эффективности методик? Нам говорят: «Мы их апробировали». Как? С помощью пробных обследований удалось выявить энное количество маньяков среди приемных родителей? Нет.
Оказалось, например, в ХМАО провели 84 таких обследования в 2017 году, и 1 человека отсеяли (он не был преступником, но его сочли не годным для приемного родительства). Как они проверяли свои выводы? Никак.
Это напоминает решение красить бордюры в Москве в желто-зеленый цвет. Без мотива и объяснений, а на самом деле это распил бюджета. Так же и с идеей продать и внедрить эти некие непроверенные методики.
К слову, я хочу сказать спасибо заместителю министра просвещения Татьяне Синюгиной. Если глава Минпросвещения Ольга Васильева явно совсем не разбирается в опеке, то Синюгина профессионал, она сама была сотрудником опеки. Но она никогда не была «по другую сторону баррикад», не знает, как вся эта ситуация выглядит с другой стороны.
И еще. Интересанты этого закона – не приемные родители. А дети. Их интересы надо поставить во главу угла. Приемный родитель к детям ближе, чем опека, поэтому, конечно, мнения приемных родителей в отношении законопроекта важны. Но в Общественной палате РФ, где в феврале мы собрались на обсуждение законопроекта, все в основном высказывались в ключе: «Мы за, но хотим, чтобы поправили в этом и в этом месте».
Я против компромисса в этой ситуации. Законопроект сфокусирован не на интересах детей. Дети должны жить в семьях! Лучше расширяйте количество приемных семей!
Исследования говорят, что во всех странах 1-2 процента человек готовы взять ребенка в семью. На 140 млн человек, живущих в России, у нас этот ресурс далеко не исчерпан! Но почему у нас до сих пор дети в детдомах? Зачем «пропалывать» приемных родителей, когда надо детей убирать из детдомов и отдавать в семьи!
Чиновники успокоились – сирот в учреждениях было 120 тысяч, а теперь 43 тысячи. Расслабились. Подумаешь, 43 тысячи. А ведь это конкретные судьбы. Нельзя успокаиваться! Дети появятся опять!
А мы хотим ужесточить подход к приемным семьям. С таким законом я не соглашусь никогда. Сейчас вы начнете «прополку», нормальные люди уйдут из опекунов, и цифры опять вырастут!
Я думаю, что законопроект отправят на доработку. У меня есть мечта провести настоящее обсуждение. Чтобы это был не обмен мнениями, а настоящая острая дискуссия. И ответы должны быть не чиновничьи, а человеческие.
