Ворота открываются, и человек со справкой об освобождении возвращается в нашу жизнь. Как он будет жить дальше? Почему так велика вероятность, что он опять свернет на скользкую дорожку?
В колонии
В обществе подчас бытует мнение: если человек совершил преступление, то лишение свободы – это еще не наказание. Он должен страдать, терпеть лишения, ограничения во всем, он должен лишиться своего «я». Он должен жить по правилам тюремного отряда: если кто-то провинился, наказание понесут все. По этой логике, заключенный, нахлебавшись вдоволь такой жизни, не захочет повторения. Практика показывает – не получается, эта система не работает.
По данным ФСИН численность заключенных уменьшается, но пока остается в пределах миллиона человек. Это очень много, к тому же численность населения России неуклонно сокращается. Вот и выходит, что процент преступности остается на прежнем уровне. Такая высокая преступность, кроме страха за жизнь свою и близких, за безопасность в домах и на улицах, означает еще и колоссальные потери наших с вами денег, бюджетных средств. В среднем содержание одного заключенного обходится бюджету в 33 тысячи рублей в год. На начало 2012 года в колониях наказание отбывали 755 648 человек. Получается около 260 млрд рублей. А еще оплата труда работников колоний, штата, который по численности занимает второе место после «Почты России». Даже официальная статистика показывает огромную рецидивную преступность: 60% заключенных сидят по второму, третьему и более разу. Почему так получается?
Личность заключенного подавляется годами заключения. Он надолго выпадает из общества, его нужно социализировать. На воле он чувствует себя чужаком, не знает, в какое учреждение идти, как обратиться к чиновникам, работодателям. В колонии все было проще: за тебя думают, тобой командуют. На воле человек часто теряется и срывается. Вышел, погулял, совершил кражу, грабеж, а то и похуже – и снова в колонию. Так и крутится эта рецидивная карусель.
Как сделать реабилитацию бывших заключенных успешнее? Разговоров об этом много, а результатов мало. В колониях есть социальные работники. Они начинают работать с заключенным за шесть месяцев до освобождения, выясняют, куда человек поедет после освобождения, есть ли у него родные и близкие, имеет ли он жилье, где будет работать. Месяцы уходят на бесконечную переписку с РУВД, паспортными столами, службами занятости. Время идет, ответы приходят редко. Тогда освобожденному выдают справки о трудовой деятельности (если он работал), об обучении (если оно было), о медицинском осмотре, и главную – об освобождении из мест лишения свободы. Если заключенного отпускают «по сроку», то он – вольная птица и никому дела нет, куда он направится. Если освобождают по УДО, тут действует правило «сдал – принял». Таких освобожденных курируют уголовно-исправительные инспекции ФСИН по месту жительства.
Попробуем разобраться, откуда ждать помощи бывшим сидельцам? Кто их примет, выслушает, поможет?
Центр социальной адаптации лиц, освободившихся из мест лишения свободы № 2
Этот Центр – учреждение государственное, подведомственное комитету по социальной политике Санкт-Петербурга. Если освождаемый не может назвать места жительства, попросту говоря, ему негде жить, то колония направляет его в ЦСА. Анна Александровна Самодеенко, заместитель начальника ЦСА №2, рассказывает: «Со многими колониями Северо-Западного региона мы работаем напрямую. Я заранее знаю, кто и когда к нам приедет, даже иногда гороскоп смотрю, где ему койку отвести, Льва рядом с Козерогом никогда не поселю, мира не будет». Иногда осводившийся приезжает без паспорта. Ведь посадить человека можно без документов, достаточно опознания и решения суда. А в колонии паспорт оформлять никто не будет. Тогда за получение паспорта через суд берутся работники ЦСА. Пишут бумаги, ходят по инстанциям. За последние три года 17 подопечных Центра получили паспорта.
В Центре живут 40 человек, освободившихся из колоний. Анна Самодеенко работает здесь уже много лет. Юрист, поработавший и в милиции, и в колонии, она знакома со спецификой этой непростой работы. Ее подопечные – крепкие орешки, в колонии они хорошо научились приемам манипулирования людьми, знают, что хочет услышать от них человек, обвести вокруг пальца для них «не вопрос». Но Анну трудно сбить с толку, она прекрасно знает их приемы. Главная задача Анны Самодеенко дать своим подопечным «мальчикам», как она их называет, работу и, по возможности, помочь устроиться с жильем. Ярлык «рецидивист», поясняет Анна Самодеенко, отпугивает работодателя, и если бывший заключенный обращается за работой напрямую, без направления службы занятости, то работодатель, скорее всего, «пробьет» его по базе данных (конечно, распространие таких баз незаконно, но все их имеют) и откажет под любым предлогом. А с временной регистрацией, которую бывшие заключенные получают в ЦСА, служба занятости не ставит их на учет.
Это несправедливо, считает Анна Самодеенко, нормативно-правовую базу надо скорректировать, иначе задача найти работу становится невыполнимой и человек, помотавшись без дела, может пойти на новое правонарушение. И еще. В колониях сейчас почти замерло производство: цеха, оборудование – это все уже в прошлом. Сейчас администрация может трудоустроить лишь малый процент заключенных (по официальным данным 30%, остальные слоняются без дела). Мало учебных центров, ПТУ, заключенные теряют квалификацию, и если кто и работал до вынесения приговора, за годы отбывания срока утратил знания и умение. Службы занятости должны направлять бывших заключенных, имеющих временную регистрацию, на бесплатное обучение, переподготовку, проводить тесты по профориентации.
В ЦСА №2 режим: отбой в 24 часа, к этому времени все должны быть на месте, запрещены спиртное и наркотики. После трех письменных предупреждений нарушителя выставляют за порог. Впрочем, бывшие заключенные стараются до этого не доводить, знают, потерять такое место для них – полный крах. Здесь – горячее питание, одежда (помогает центр гуманитарных связей), «мыльное-рыльное» – предметы сангигиены, постельное белье меняют раз в неделю, отличные душевые кабины, телевизоры, попугайчики, крыска в клетке, собаки – можно душу отвести. С работой устроиться помогут, Анна Самодеенко напрямую договаривается с работодателями, понимающими ситуацию, подыскивает рабочие места с общежитием. Деньгами тоже могут помочь, но разово. От 2 до 9 тысяч рублей, в зависимости от конкретных обстоятельств.
В ЦСА можно жить полгода, потом при хорошем поведении и отсутствии очереди на освободившееся место могут разрешить пожить еще. Вот собственным жильем обзавестись невозможно. Когда-то в федеральном законодательстве была правовая норма о предоставлении жилья бывшим заключенным вне очереди. Но действовала она только три года и была отменена. Теперь, встав в очередь, можно оставаться в ней до конца жизни.
Часто, продолжает Анна Самодеенко, вернувшиеся из заключения оказываются в изоляции в собственной семье, родные сторонятся их. Клеймо «семья уголовника» припечатывается намертво. Родные попрекают: «ты нам жизнь испортил». Нужна психологическая помощь квалифицированных специалистов. Но где их найдешь? В ЦСА №2 работают и за психологов, и за педагогов: рассказывают о другой, нормальной жизни, о том, что по-настоящему ценно. Сложно поломать стереотипы зоны, психологию зоны. На зоне не живут, а существуют одним днем, приспосабливаются к обстоятельствам, с этим и выходят на волю. «Можно вывести человека из зоны, но трудно убрать зону из человека», – говорит Анна Самодеенко. И это беда всей исправительной системы – наша тюрьма никого не исправляет, только портит. До похода на зону человек сожалеет о совершенном. А после общения с бывалыми сидельцами жалеет уже о другом – что попался по-глупому. Прогноз Анны Самодеенко на будущее «мальчиков» печальный, большинство, говорит она, опять попадет на зону.
Общество социальной реабилитации
Это некомерческое партнерство создано как федеральный проект в 2006 году по инициативе органов власти. Существует не на бюджетные деньги, а на средства крупных спонсоров, например, ОАО «РЖД». Коваленко Виталий Константинович, представитель Общества по Северо-Западу, рассказывает, что в колониях знают об Обществе. Выйдя на свободу, приходят сюда за небольшой материальной помощью, за работой, в запутанных случаях – за помощью юриста. Показывает толстую книгу отзывов. Много простых, понятных историй и благодарностей: лишился жилплощади, надо было восстановить документы, нашел работу. Все это хорошо. Пока мы беседуем и просматриваем книгу, приходит бывший заключенный, только что освободившийся.
Ему 38 лет, а пришел с матерью. Пять раз сидел за кражи, сейчас освободился по УДО. Мать – инвалид и пенсионерка, скорее всего, это и был главный довод в пользу УДО. Специальности, по сути, нет, на зоне не работал, занимался организацией спортивных соревнований. Лицо ярко-розовое, кончики пальцев распухли как барабанные полочки. На вопросы отвечает коротко и заученно: «Начать новую жизнь готов. К любой работе готов. Лопатой землю рыть готов». Мать все просит о материальной помощи и сетует, что сын сидел по дурости. Это пять-то раз! Они заполняют социальную карту, договариваются о следующей встрече и уходят. Виталий Коваленко объясняет, что такие пальцы и цвет лица – следы наркотической и алкогольной интоксикации. Уклончиво делает прогноз: «Если возьмется за ум, может быть и выкарабкается». Но верится с трудом. Жалко мать, но разве нет ее вины?
«Сегодня тихий день, а бывает, до 10 человек приходят», – говорит Виталий Константинович. Он не новичок в этой работе. Выезжает в колонии Мурманской, Вологодской, Псковской областей. Знает, каково заключенным отбывать срок и как тяжело начать новую жизнь. На свободе у них все знакомства растеряны, в семье отношения напряженные, кажется, все смотрят на тебя и «считывают» уголовное прошлое. Желанная свобода есть, хочется праздника жизни, а тебе говорят об усилиях над собой, о работе, о том, что каждый день надо подниматься на одну ступеньку вверх. Многие этого осилить не могут. «Назначу встречу на десять утра, – говорит Виталий Константинович, – а он к часу является. Спал. Сон на свободе так сладок». Большинство не хочет делать никаких усилий, чтобы начать новую жизнь. Проще уйти в апатию, задурманить голову алкоголем, пойти на преступление и «загреметь» снова. Редко, но бывает, когда бывший заключенный сам пытается «сбить масло», как та лягушка. Зайдет в жилконтору – там всегда много разовой работы и добросердечных женщин – вот и заработок, и новые полезные контакты. Или просто заглянет в ближайший магазин: «Хотите, я вам пол помою за 100 рублей?» Глядишь, завтра его позовут машину разгружать. Есть такие хорошие примеры, говорит Виталий Константинович, но это – исключения.
А кому труднее реабилитироваться на свободе, мужчинам или женщинам? «Трудно сказать. Женщина стремится вить гнездо при любых обстоятельствах. Смотришь, идет к нам к назначенному часу, в руках две сумки, в зубах цигарка. Поговорит с юристом или социальным работником и пойдет домой, обед готовить. Дом для женщины – это все».
Кризисный центр помощи женщинам
Адрес Центра знаком женщинам, бывшим заключенным. Преснова Инесса Владиславовна заведует специализированным отделением социальной реадаптации женщин, оказавшихся в трудной кризисной ситуации.
Центр – учреждение государственное, бюджетное и находится в ведении комитета по социальной политике Санкт-Петербурга. Как рассказывает Инесса Преснова, сотрудники Центра каждую неделю выезжают в женскую колонию в Саблино, единственную в Ленинградской области. В колонии проводят занятия-тренинги с теми, кто готовится к освобождению. Те, кто отбывает срок «за наркотики», часто не помнят, что с ними было до колонии: ни как оказались лишенными жилья, ни как подписали документы. Иногда приходится поднимать всю историю сделок с жильем, чтобы попытаться восстановить заключенную в правах. Женщины вели такую жизнь, что приходится учить их заново, как вести себя после освобождения: куда нужно пойти, какие документы оформить, как сформулировать свою просьбу, как вести себя в официальном учреждении.
Женщины колонию переносят тяжелее, чем мужчины. В дни разрешенных посещений у ворот мужских колоний собираются очереди: жены, матери, бабушки с тяжелыми сумками приехали навестить своего сидельца. А у ворот женской колонии – никого. Мужчина – он и в колонии мужчина. Если родных нет, так найдутся «заочницы», напишут чувствительное письмо, пришлют посылку, а то и встретят после окончания срока. Осужденная женщина никому не нужна. Муж с такой женщиной разводится, детей ее передают под опеку родственников. Все ниточки оборваны. Тянет она свой срок, а о будущем старается не думать. Инесса Преснова убеждена: нужно им помогать, дать почувствовать, что они могут изменить свою жизнь.
Жилье и работа – две самые важные проблемы для освободившихся из заключения. Центр имеет стационар и отделение реабилитации. В стационаре можно пожить какое-то время, правда, получить временную регистрацию нельзя, нет юридических оснований. В Центре работают психологи, психотерапевты, юристы, есть телефон доверия. Здесь готовы помочь, но и бывшая заключенная должна стремиться к переменам. Общение дается непросто, делать это нужно чутко и бережно. Случается, что женщина взбрыкнется, если станет ей не по себе от чрезмерных назиданий и косых взглядов. Тогда только ее и видели. Специалисты Центра ценят доверие своих подопечных, которое нарабатывается на каждой встрече. Ведь работников Центра эти женщины считают «своими», а «чужими» всех остальных, способных только осуждать.
В Центр освободившиеся из колонии приходят добровольно. Бывает, появляются через полгода, когда деньги, заработанные в колонии, кончаются и начинаются трудности. Важно, говорит Инесса Преснова, чтобы еще в колонии женщины поверили, что здесь их ждут, не оттолкнут, примут в любом состоянии. Работники Центра делят женщин на тех, кто «в употреблении» и «не в употреблении», и делают так, чтобы они не пересекались на тренингах и в группах поддержки.
Иногда Центр берет под опеку всю семью бывшей заключенной. И родителям, и детям наркозависимой нужна помощь, они – «созависимые». Пока женщина отбывала наказание, они получили передышку от постоянного напряжения. С возвращением горе-родственницы из колонии часто все начинается сначала.
Нужно найти ту ниточку, за которую бывших заключенных можно удержать в нормальной жизни, не потерять их снова, не отпустить обратно в преступный мир. Мотиваций к нормальной жизни у них мало: дети, как правило, находятся под опекой бабушек и дедушек, с жильем проблемы, нет востребованной специальности. «Работу мы им находим, рабочих мест много, – говорит Инесса Владиславовна, – но на работу надо ходить. В колонии был режим, хочешь – не хочешь, его нужно соблюдать. А на воле сама себя должна контролировать».
В Центре завязываются новые знакомства, новые связи. Бывают и праздники. На них собираются целыми семьями, родители бывших заключенных, их дети. Важно, чтобы люди увидели друг друга в нормальной обстановке, в атмосфере радости, это шаг к другим отношениям, к началу спокойного разговора между людьми в семье.
Работники Центра стараются помочь своим подопечными с жильем. Был случай, вспоминает Инесса Преснова, когда одной бывшей заключенной дома житья не давали, оскорбляли, чуть не выгнали. Помогли по суду разменять квартиру. Женщина обзавелась своей комнатой и вздохнула спокойно. «С регистрацией, пусть и временной, помочь никак не можем, а вот статус БОМЖ можем оформить, полезный документ», – поясняет Инесса Преснова. Оказывается, официальный статус БОМЖ помогает получить необходимые документы для жизни и работы: СНИЛС, ИНН, медицинский полис и другие. «Недавно, – продолжает она, – оформили статус БОМЖ молодой матери и ее ребенку. Она работает, зарабатывает неплохо, снимает жилье. Органы опеки (их бывшие заключенные боятся как огня) уже не могут предъявлять претензий матери в этой ситуации, она в состоянии обеспечить нормальную жизнь себе и своему ребенку».
И все же жилье – самый больной вопрос. Когда ты молод, можно помотаться и по общежитиям, и по съемным углам. А если тебе уже 60 лет? «Сейчас в соседнем кабинете как раз такая женщина пришла на консультацию, – говорит Инесса Владиславовна, – судимостей у нее выше крыши. С юности не задалась жизнь с мачехой, озлобилась на весь свет, и пошла кража за кражей. И вот сейчас надо бы остановиться, она уже устала от колоний, а жить негде. Тяжело в таком возрасте не иметь никаких перспектив, ничего постоянного в жизни. Что ждет эту женщину?»
Бывает, что женщин, освобожденных по УДО, посылают в Центр районные уголовно-исполнительные инспекции УФСИН с направлениями «просим оказать консультации психолога, юриста». Инесса Преснова сумела привлечь профессионалов, пусть на неполную занятость, пусть не каждый день, но помощь они оказывают.
И самим работникам Центра нужна помощь. Недавно все сотрудники проходили психологический тренинг по работе с наркозависимыми. Не простая это работа – помогать людям, которых общество считает потерянными.
Как еще им помочь?
Обсуждая проблемы российской пенитенциарной системы, мы часто смотрим на Запад. Да, европейские камеры в колониях по сравнению с российскими выглядят как гостиничные номера с решетками вместо стен. Но не в квадратных метрах дело и не в телевизоре. Разумеется, европейцы, как и мы, ограничивают свободу заключенных, но в то же время они системно занимаются индивидуальной реабилитацией и недопущением рецидива.
Дело не столько в гуманном подходе, сколько в экономической целесообразности. Например, в тюрьмах Великобритании работают волонтеры, создают там коммерческие предприятия для обучения заключенных перспективным специальностям. Получаются успешные проекты: студия документальных фильмов, радиостанция, типография. В результате рецидивная преступность в странах Европы снизилась за последние годы с 25 до 20%. Появился такой опыт и в России. Александр Любимов, менеджер в области медиа технологий, учит компьютерной анимации заключенных колонии № 32 в Перми. Но это, к сожалению, единичный проект.
У нас нет четкого представления, что делать с бывшими заключенными. Говорят о службе их социального сопровождения по примеру западных стран. Но когда начнут этим заниматься, кто, и на какие деньги – непонятно. Один хороший пример уже есть. В Пермском крае, который держит лидерство по числу колоний, а, значит, и по числу освобожденных, по инициативе региональных властей организована служба сопровождения. Бывшего заключенного там курируют социальные работники, решают вопросы жилья и работы. Результаты неплохие. Среди сопровождаемых подопечных рецидивная преступность резко снизилась.
Много разговоров ведется о том, что суд отправляет в колонии и тех, кто не представляет для общества опасности. Эксперты считают, что только в крайних случаях «первоходов» нужно осуждать на реальные сроки лишения свободы. Ведь есть штрафы, исправительные работы и прочие виды принуждения. Почему бы не оставить этих преступников отбывать срок по месту жительства, передав их уголовно-исправительным инспекциям ФСИН? Там могут наладить контроль личного расписания осужденного: время пребывания дома, время на выполнение исправительных работ, время прогулок. Современные технологии позволяют обеспечить такое круглосуточное наблюдение.
Мы уже говорили о том, что есть общественные организации, работающие с бывшими заключенными. Но таких организаций очень мало. На Западе на одного специалиста службы реабилитации приходится 8-10 бывших заключенных. Анна Самодеенко в петербургском ЦДА №2 управляется с 40. У нас, как всегда, не хватает ни специалистов, ни денег. Хорошие психологи, юристы, педагоги серьезно не рассматривают вакансии социальных работников. А те, кто соглашается, как правило, не профессионалы, заполняют лишь нужные бумажки.
До 90% преступлений, как говорят эксперты, совершается в состоянии наркотического или алкогольного опьянения. Нужны долговременные программы антинаркотической и антиалкогольной работы. Кроме того, многие специалисты считают, что нормы законодательства за сбыт наркотиков необходимо ужесточить.
