С разницей в 26 лет
Юлия Вревская родилась в 1841 году в городе Лубны Полтавской губернии. Отец – герой Бородина, генерал-лейтенант Петр Евдокимович Варпаховский. Мать – Каролина Ивановна, урожденная Блех. Просто мать. Родная и любимая, без титулов и званий.
Она была прекрасна южной красотой – высокий рост, черные волосы, густые брови. Отлично вписывалась в коллектив воспитанниц сначала Одесского института благородных девиц, а затем Ставропольского среднеучебного заведения Святой Александры для воспитания женского пола.
И уже в 1857 году она – супруга сорокадвухлетнего генерал-лейтенанта, барона Ипполита Александровича Вревского. То есть, в 16 лет.
Барон счастлив невероятно. Еще до венчания пишет брату Борису: «Я еще не известил о моем очень скором браке с Юлией Варпаховской. Я уверен, что ты примешь живое участие в моем счастии, и я хочу надеяться на твое любезное отношение к Юлии, которая со своей стороны расположена к Вам.
Жюли будет шестнадцать лет, она… выше среднего роста, со свежим цветом лица, блестящими умными глазами, добра бесконечно. Ты можешь подумать, что описание это вызвано моим влюбленным состоянием, но, успокойся, это голос всеобщего мнения».
Секретарь же барона, штабс-капитан Зиссерман писал в книге воспоминаний: «В последнее время моего пребывания при нем он женился на дочери генерала Варпаховского, сиявшей молодостью, красотой, образованием и всеми качествами, способными вызвать полнейшую симпатию. С тех пор домашняя обстановка отчасти изменилась… и сам барон стал как будто мягче и приветливее».
Как говорится, совет да любовь.
Безответное чувство Ивана Тургенева
Проходят два года – и Вревского смертельно ранят в бою. Юная вдова в Санкт-Петербурге, при дворе. Императрица Мария Александровна, венценосная супруга Александра Второго, прозванного впоследствии Освободителем, назначила ее своей фрейлиной. В первую очередь благодаря заслугам героического мужа, при жизни знакомого лично с Александром Вторым.
Будучи заядлой путешественницей, Мария Александровна постоянно перемещалась по Европе, и за ней повсюду следовала Юлия Петровна. Европой дело далеко не ограничивалось – Сирия, Палестина, Африка.
В то время каждое такое путешествие было хорошим приключением. Деньги и титул делали его, конечно, более приятным, но не менее опасным.
Впрочем, такой стиль жизни полностью соответствовал мятежному и авантюрному характеру вдовствующей фрейлины.
Будучи в Петербурге, Вревская по большей части общалась с питерской богемой – Тургенев, Григорович, Соллогуб, Полонский, Айвазовский, Верещагин.
Соллогуб писал о Вревской: «Ведя светский образ жизни, Юлия Петровна никогда не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла никому злословить, а, напротив, всегда в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны.
Многие мужчины за ней ухаживали, многие женщины ей завидовали, но молва никогда не дерзнула укорить ее в чем-нибудь, и самые злонамеренные люди склоняли перед ней головы. Всю жизнь она жертвовала собой для родных, для чужих, для всех.
Юлия Петровна многим напоминала тип женщин Александровского времени, этой высшей школы вкуса, утонченностью, вежливостью и приветливостью. Бывало, слушая часто незатейливые, но всегда милые речи, я думал: как желательно в нашем свете побольше таких женщин и поменьше других».
Действительно, редкие, очень редкие качества. Особенно в мире придворных интриг.
Среди приятелей особо выделяется Тургенев. Да что там лукавить, автор тогда уже нашумевшего рассказа «Муму» влюблен в нее безумно. Он готов на все ради своей избранницы.
Но у Юлии Петровны свои представления о чести. Она верна памяти мужа, пусть это было давно и всего лишь два года. Брак, заключенный в церкви, не имеет срока давности.
На долю Ивана Сергеевича остаются лишь дружба и романтическая (с его стороны) переписка: «С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески – и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) – чтобы просить Вашей руки – к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade…
Вы пишете, что Ваш женский век прошел; когда мой мужской пройдет – и ждать мне весьма недолго – тогда, я не сомневаюсь, мы будем большими друзьями – потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?»
Но баронесса была непреклонна.
Счастье придворной мадам
А между тем в апреле 1876 года в Болгарии поднимается знаменитое национально-освободительное Апрельское восстание. Горят Панагюриште и Копривштица. Следом за ними поднимаются Велико-Тырново, Трявна. На вооружении болгарских повстанцев – кремневые ружья, самодельные пики и самодельные же пушки, стрелявшие в совершенно непредсказуемом направлении.
Естественно, восстание было подавлено, притом очень жестоко. Россия попыталась договориться с Османской империей об облегчении участи братьев по вере, но ответного энтузиазма не встретила. И в результате спустя год после Апрельского восстания началась Русско-турецкая война.
Еще в 1876 году российские благотворительные организации принялись, по мере сил, помогать братскому балканскому народу. В частности, Дамское отделение при Московском славянском комитете обратилось к русскому консулу в Пловдиве с предложением приютить пятнадцать болгарских сирот.
К этому почину присоединились монастыри, воспитательные учреждения и обычные русские семьи.
Но наша героиня не была бы Юлией Вревской, если бы ограничилась чем-нибудь подобным. Она решается ехать на фронт.
Начинается период подготовки. Пройдены курсы медицинских сестер Елизаветы Александрновны Кублицкой-Пиоттух. Продано орловское имение, на эти деньги сформирован санитарный отряд. Притом сама Юлия Петровна поступает туда не начальницей, а самой обычной сестрой милосердия.
Она погружается в какое-то странное безвременье, вроде бы все еще придворная дама, но уже и солдат. Литератор Константин Петрович Ободовский писал о салоне Якова Полонского в Павловске: «Тургенев прибыл не один. С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Необыкновенно симпатичные, чисто русские черты лица ее как-то гармонировали с ее костюмом. Это была Вревская».
И летом 1877 года Юлия Петровна на войне. «Я утешаю себя мыслью, что делаю дело, не сижу за рукоделием, я скоро уезжаю в Яссы с другими сестрами Святотроицкой общины и буду работать там, в 45-й военной больнице».
В Яссах оказался сущий ад. Вревская писала: «Мы слишком утомились, дел было гибель: до трех тысяч больных в день, и мы в иные дни перевязывали до 5 утра не покладая рук».
Наконец-то сестрам дают отпуск. Можно уехать на целых два месяца. Повидаться со столичными друзьями, понежиться на ялтинском курорте. Но вместо этого Вревская отправляется туда, где весь ад еще гуще, туда, где стреляют, взрывают и гибнут. На линию фронта.
Итак, Юлия Петровна в селе Бяла. Она снимает дом у местных жителей («живу чуть не в лачуге»), в котором сама занимается уборкой («я встаю рано, мету и прибираю сама свою комнату с глиняным полом»). А затем – четыре километра пешком, на службу, в госпиталь.
«Раненые страдают ужасно, часто бывают операции. Недавно одному вырезали всю верхнюю челюсть со всеми зубами… На днях у нас при передвижении поездов у барака раздавило рельсами двоих раненых; я не имела духу взглянуть на эти раздавленные черепа, хотя беспрестанно должна была проходить мимо для перевязок в вагонах… Солдаты страдают ужасно».
И, как это всегда бывает на войне, многие не выдерживали и лишались разума: «мне дали одного сумасшедшего солдата, он очень страдает, его едва привязали к кровати в сумасшедшей рубахе, его едва укротили пять человек, но все бедный мечется. Так мне его жаль. Я его кормлю, он меня узнает».
В конце дня – ужин в миссии («ужин в Красном Кресте не роскошный: курица и картофель, все это почти без тарелок, без ложек и без чашек»), и опять пешком домой, где тоже нет успокоения: «не сплю ночи напролет, прислушиваюсь к шуму на улице, и поджидаю турок»).
При этом Юлия Петровна была счастлива: «Хотя я терплю тут большие лишения, живу чуть не в лачуге, питаюсь плохо, но жизнь мне эта по душе и мне нравится». И в недоумении писала Тургеневу: «Как Вы можете прожить всю жизнь на одном месте?»
При дворе не понимали Вревскую. Императрица обмолвилась: «Не хватает мне Юлии Петровны. Пора уж ей вернуться в столицу. Подвиг совершен. Она представлена к ордену».
Узнав об этом, Вревская сказала: «Как меня злят эти слова! Они думают, что я прибыла сюда совершать подвиги. Мы здесь, чтобы помогать, а не получать ордена».
И снова к насущным делам: «Заказала сегодня себе большие сапоги, надо завтра купить и еще кое-что теплое; я решила пробыть сестрой милосердия всю зиму; по крайней мере, дело, которое мне по сердцу».
Можно сказать, что фрейлина нашла себя.
А 5 февраля 1878 года Юлии Вревской не стало. Смерть героини наступила без геройства, не было ни красивых подвигов, ни других захватывающих, запоминающихся сцен. Сыпной тиф – обычное дело на фронте. Заразилась, кстати, от уже упоминавшегося «сумасшедшего солдата».
Ее смерть описывал Иван Тургенев: «На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке – с лишком две недели умирала она от тифа.
Она была в беспамятстве – и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка».
Мало кто из сестер милосердия, а также фрейлин снискал после своей смерти столько славы.
Яков Полонский посвятил ее памяти стихотворение «Под Красным Крестом», написанное как бы от лица раненого солдата:
А вот подошла и сестра милосердья! –
Волнистой косы ее свесилась прядь.
Я дрогнул. – К чему молодое усердье?
«Без крика и плача могу я страдать…
Оставь ты меня умереть, ради бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть, –
И раны промыть, и бинты наложить.
«Русская роза сорвана на болгарской земле сыпным тифом», – сказал Виктор Гюго, узнав о ее смерти.
Конечно же, Тургенев, «Памяти Ю.П.Вревской»: «Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез… Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия».
Именно образом Вревской вдохновлялся скульптор Антокольский, работая над композицией «Сестра милосердия». А по прошествии десятилетий, в 1931 году в Париже был основан «Союз русских сестер милосердия – участниц Великой войны 1914–1918 гг. имени баронессы Вревской».
В самой же Болгарии стоит памятник Вревской. И болгары действительно помнят о ней. Как не помнить?
