«Я убила дядю Васю»

Братья, вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем. Смотрите, чтобы кто кому не воздавал злом за зло, но всегда ищите добра и друг другу и всем. [1 Фес.5:14-15]

Они сидят на диванчике. Перешептываются. Я представляла их несколько иначе. Я думала, что у них в лицах, в движениях, в словах должна быть выражена их криминальность… Нет, передо мной сидят дети, просто дети, которые возвращаются домой …из воспитательной колонии.

Есть у Комиссии по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете города Москвы такое направление работы – помощь освободившимся из мест лишения свободы. И в основном подопечные здесь – это подростки. Ведь, им гораздо тяжелее, чем взрослым.

Наталья Кузнецова-младшая (руководитель проекта): Они выходят – выглядят, как взрослые, им по 20 лет, например, но сели они в 16. По паспорту – взрослый. Но как сел в 15-16 лет – ничего не понимал, за него родители, детские учреждения все решали, так и вышел – не понимает. А теперь уже никто не обязан их проблемами заниматься: Комиссия по делам несовершеннолетних до 18, Комитеты по делам семьи и молодежи тоже не достучишься…

Они оказываются совершенно неприспособленными к окружающим их реалиям, и чаще всего рядом нет людей, которые могли бы подсказать, дать совет, помочь. Вот взять хотя воспитанниц Новооскольской колонии, многие из которых после освобождения проходят через Комиссию.

Михаил Агафонов (доброволец): Это девочки, огромный процент из них – детдомовки. Если и есть семья, то чаще всего асоциальная, фактически не существующая в реальности. Достаточно редкое явление – девочка из благополучной семьи. Я даже с такими не сталкивался, собственно потому, что таких девочек родители «пасут» и по выходу встречают. А так это дети, многие из которых первый раз в жизни на поезде ехали на зону. Из дальних районов, из сельских детских домов. Девочки, которые сформировались как личности в заключении. А там их «строят»: они ходят строем, встают по расписанию. Такое взрослое важное качество как инициатива, если есть, то значит, приобретено во время бурной жизни до посадки. И эта инициатива в том, чтобы залезть в ларек, подраться, напиться… А так, они, конечно, маленькие девочки, которые мало что умеют, мало что понимают.

Наталья Кузнецова просматривает справки об освобождении. К одной из девочек – маленькой, худенькой, с совсем еще детским лицом, но при этом уже с золотым зубом – она обращается с вопросом: «Так, Валентина, и кого же ты убила?» Девочка, потупив глаза, отвечает: «Дядю Васю». Убила на какой-то пьянке кого-то из собутыльников своих родителей. Она оказалась в колонии четыре года назад, условно-досрочно освобождена. Сейчас ей 18. В областном центре, до которого у нее билет, она была один раз, по дороге в колонию. Из областного центра ей каким-то образом надо добраться до своей деревни. Пока Валя была в заключении, ее мать умерла от цирроза печени. В последнем письме отец сообщил, что он сейчас не пьет, но встретить дочь не может – у него давно уже нет паспорта. И ребенок, который широко открытыми глазами смотрит на «движущиеся лестницы» – эскалаторы, с трудом понимает разницу между метро и вокзалом, и при всем своем криминальном прошлом не знает, что документы и деньги в общественных местах надо держать так, чтобы их не вытащили, отправляется в самостоятельное плавание по этой жизни… И подобных ситуаций множество.

Священник Александр Доколин в храме святого благоверного царевича Димитрия совершил крещение р.Б. Ольги, прибившей в Москву из Новооскольской колонии

Наталья Кузнецова: Это же не рецидивисты с уголовным опытом. Это несчастные дети, упущенные, в том числе нами с вами. Потому что кто-то смотрел на бесхозное дите, но не пошел и не поинтересовался: а есть ли у ребенка паспорт, например, а прописан ли ребенок? Вот сейчас они сидят и многим из них даже паспорта не могут сделать, потому что гражданства нет. Родителям было все равно, соседям было все равно, социальным службам было все равно, пока ребенок не «загремел»… А когда он «загремел», то хорошо, если у него есть свидетельство о рождении, а бывает, что оно потеряно, и прислать копию некому, и гражданство трудно подтвердить… По гражданству родителей. А если родители кочевали, не были прописаны? Заморочек масса.

Справиться с этими заморочками и стараются руководитель проекта по поддержке освободившихся Наталья Кузнецова (младшая) и несколько добровольцев. И в их опыте работы огромное количество примеров.

Наталья Кузнецова: Ну, вот одна ситуация, которую очень тяжело сознавать. Девочка в общем не очень развитая, но добросердечная, простая, здесь, когда была проездом, крестилась. Приехала домой, там мама еще с кучей детей, мама пьет, местные органы ничего не делают, паспорт девочке до сих пор не сделали. А она осенью родила. Свидетельство о рождении на ребенка получить не может, потому что у нее самой нет документов. Вот так это происходит. А парень в Москве, которому мы помогаем, сел в 16 лет, сейчас вышел – отец за это время пропал, дед умер, дома одна бабушка, которая никуда не выходит. Мы с ним приехали: декабрь, зима, на дверях подъезда домофон, соседи почти все поменялись. Его никто не знает, бабушку тоже практически никто не знает. Как домой попасть парню? Ну попал он домой, а завтра выйдет из дома… Хотя бы куда идти за ключом от домофона – он не понимает. Простые вещи…

Простые вещи, но их же должен кто-то объяснить, ведь кто-то им должен научить…

Суровость убивает добрые чувства (Блез Паскаль)

Чем больше жестокости к наказуемому, тем меньше у него шансов сохранить остатки человеческого достоинства. Жестокость порождает жестокость. Милосердие порождает милосердие. Эффект бумеранга. (Рубен Гальего)

Многие задаются вопросом – почему надо быть милосердными к людям, совершившим преступление? Ведь они не были милосердными к своим жертвам! Помимо просто жалости и попытки понять их ситуацию, вникнуть в их проблемы, есть также и рациональное объяснение – почему тюремное служение необходимо, особенно в современном мире.

Михаил Агафонов: Чем хуже к ним относится общество, тем хуже они относятся к обществу. А поскольку отечественная тюрьма не исправляет, а скорее учит нарушать законы и учит злу, то, конечно, чем лучше они научатся этому злу, тем хуже будет нам всем потом.

Если эти люди, оказавшиеся в тюрьмах, видят только грубое к себе отношение, если они чувствуют себя изгоями в обществе, то откуда же у них возьмутся какие-то добрые чувства к окружающим? Если они привыкли к равнодушию по отношению к себе, то почему их должны волновать чужие проблемы? И вместо исправления современная тюремная система часто толкает людей на новые преступления. «Только любовь может исправить человека», – уверен Председатель Комиссии по церковному социальному служению протоиерей Аркадий Шатов.

Отец Аркадий Шатов: Даже если человек преступник, даже если он такой плохой, чем он хуже, чем преступнее, тем больше нужно любви, чтобы его исправить. Невозможно его исправить злобой, местью, судом. Суд не исправляет человека. Бог пришел на Землю, чтобы нас исправить, но Он же пришел нас не судить, а любить, и Он умирает ради нас на кресте. И это может исправить нас. Так и любого человека. Наказание может быть только в контексте любви – если человека люблю, то могу его наказывать. Но наказание должно быть реакцией на какое-то зло, проявляющееся в нем. Если я его не люблю, то не имею права наказывать, не имею права делать для него что-то плохое. Так что, прежде всего, нужна любовь.

Оттого, что они истосковались по любви, оттого, что им тоже нужна забота, участие, помощь, в большинстве случаев воспитанники колоний довольно легко идут на контакт.

Михаил Агафонов: Они хотят получить то, что мы можем им дать, и поэтому ведут себя соответственно. Не надо питать иллюзий – они не шелковые и не исправившиеся, очень часто, – но при этом они принимают наши правила игры просто из рациональных соображений.

Но только вот дело в том, что хоть какое-то внимание к судьбе осужденного, выходящего на свободу, чаще всего проявляют определенные социальные слои.

Наталья Кузнецова: Вот он вышел за ворота колонии: ему дали денег в руки и он на свободе! А вокруг столько «хороших» людей, таких приветливых, которые говорят: «О! Супер! Пойдем отметим!» Вот если бы его кто-то здесь ждал и сказал бы: «Здорово, что ты вышел! Поедем скорее домой!», тогда бы он доехал до дома, пусть с этой небольшой, но все-таки, суммой денег. Хотя бы доехал, а ведь многие и не доезжают… Это же неправда, что человека вообще никто не ждет – это мы с вами не ждем, а криминальный мир очень даже готов его принять.

Привыкшие за несколько лет в колонии ходить строем, оказавшись в одиночестве на воле, многие девочки теряются – и в переносном и в прямом смысле этого слова

А еще этих людей ждут в Комиссии по церковному социальному служению. Так, например, девочек из Новооскольской колонии рано утром встречают на вокзале в Москве – в большинстве случаев их путь домой пролегает через столицу. Здесь, чтобы несколько часов до поезда они не болтались непонятно где и непонятно с кем по улицам и вокзалам, с ними общается доброволец – прогулка, просмотр каких-то достопримечательностей – многие из них кроме пьянок в своей семье, а потом жизни за высоким забором ничего и не видели – обед, и расставание возле вагона. По возможности в населенном пункте, куда едут бывшие воспитанницы колонии, пытаются найти человека, который бы их встретил, который бы как-то помог на первых порах.

Наталья Кузнецова: Главная задача – это сформировать им замещающий круг общения, пока они сидят. Потому что, когда они выходят, у них либо никакого, либо, что чаще всего, прежний. Нового уж точно не появляется. А если складывается какой-то круг общения – по переписке, например, – тогда уже немного легче. Человек приходит, и ему есть на кого опереться. Есть кто-то, кто к нему неравнодушен, кто может помочь, пойти с ним к какому-то чиновнику.
Чтобы разрушить схему: отсидел – вышел – опять совершил преступление – снова сел, надо попытаться сделать так, чтобы человек перестал чувствовать себя отверженным и совершенно одиноким.

Наталья Кузнецова: Граждане! Посещайте темницы, являйте милосердие, показывайте, что вы готовы человеку помогать, что он не брошен, чтобы он не озлобился. Пока он сидит – переписывайтесь, приезжайте на свидания, если можете, посылайте какие-то небольшие посылочки. И человек вам ответит добром, теплом и участием, и будет знать, что есть какая-то душа, которая за него молится и беспокоится…

Тюрьмы – это огромное невозделанное поле, где надо пахать, сеять и жатву убирать. (Протоиерей Глеб (Каледа))

С одной стороны, ничего сложного. Надо просто проявить участие к одному или нескольким заключенным.

Михаил Агафонов: Это не тяжело! Раз в месяц после зарплаты человек идет в магазин со списком и покупает – тут надо только не перебрать себе слишком много народу – на четверых, например, девочек: прокладки – две пачки на человека, макароны – десять пачек на человека, чай… Составить этот список, раз в месяц его закупать, паковать четыре посылки и отправлять. Отвечать на письма вообще легко, потому что письма почти что одинаковые. У девочек не происходит совершенно ничего, но они же не могут писать: «здравствуй, я сегодня встала в 5.30 утра, я сегодня поела в 9 утра, я сегодня сшила столько-то ночных рубашек», поэтому их письма в основном состоят из трех блоков. Первый – у меня все как обычно, второй – расскажи как у тебя, третий – пришли мне, пожалуйста…

Швейный цех в Новооскольской колонии

С другой стороны, есть серьезные сложности, и заключаются они в том, что надо выработать правильный подход. Как и к любому делу надо подходить с умом. И понятно, что у людей, которые может быть и хотели бы помогать тем, кто оказался за решеткой, возникают некоторые опасения. Вообще, в нашей стране тем, что человек сидел никого не удивишь, но понять, кто сидел за дело, а кто по несправедливости, нелегко. Поэтому страшно. Ничего нет страшного, если соблюдать правила безопасности.

Отец Аркадий Шатов: Здесь надо быть очень осторожными. Был такой замечательный старец отец Павел Груздев, и он говорил: «Всех люби и всех бойся». Напоминая слова Евангелия, говорил: «У меня простота голубиная и мудрость змеиная».

Наталья Кузнецова (младшая) считает, что страх – это может быть просто оправдание для того, чтобы ничего не делать, никак не участвовать.

Наталья Кузнецова: Встретьтесь с этим человеком, посмотрите на него, посмотрите ему в глаза, поговорите с ним, узнайте, почему он сюда попал… Фотографию хотя бы посмотрите. У вас снимется этот барьер страха, который, на самом деле, не у многих и существует. Просто люди не хотят вникать. Потому что, вникнешь – надо что-то с этим делать, уже не сбросишь, как рукавичку с руки. А так-то, в общем-то, это как прививка, совсем не больно.

Следующая проблема, человек со всей душой, а его добрым отношением и готовностью помочь просто начинают пользоваться. Читая письмо из зоны, не надо тут же бежать и покупаться все, что просит подопечный или подопечная.

Михаил Агафонов: Можно и нужно ограничивать их в каких-то требованиях и пожеланиях, потому что они, конечно, хотят чего-то особенного и от просьб каких-то насущных вещей переходят к просьбам того, чем можно похвастаться перед товарками, а впоследствии еще и увезти на волю и выгодно продать. Мне очень помогло то, что я несколько раз бывал у них на зоне и как-то уже представлял, как они живут и что это все такое.

И еще. Когда человек пытается кому-то помочь и делает это искренне, то ему нелегко видеть, что все его труды оказались напрасными. Надо понимать, что кто-то из подопечных сделает свой выбор вовсе не в пользу нормальной жизни и через некоторое время вновь вернется за решетку, только уже на взрослую зону. Разочарование, отчаяние, ощущение бесполезности своих действий – с этим надо справиться. И дальше делать свое дело.

Наталья Кузнецова: Да, очень часто девочки или мальчики попадают обратно. Но когда ты понимаешь, что ты служишь Христу, а у Бога ничего бесполезного нет, и Он из всего может извлечь пользу, и даже из ничего, если захочет, то тогда что значит «не получилось»? Не получилось то, что ты хотел, и что ты ожидал? Так ты не знаешь, что на самом деле надо, что полезнее…

Мы не знаем, где и когда появятся плоды какого-то доброго дела, но важно хотя бы то, что подростки видят какую-то альтернативу, видят другое к себе отношение. Важно то, что им хотя бы показывают и говорят, что есть другой путь.

Пасхальные подарки для воспитанниц колонии Нового Оскола

Дети-преступники уже как бы и не дети. Сложная грань между детством и взрослой жизнью уже перейдена. Они уже попали во взрослый мир. Взрослые дети либо инфантильные взрослые – сразу не понять. (Рубен Гальего)

Таня пробыла в Новооскольской воспитательной колонии год и девять месяцев. «За воровство. Ну, кража со взломом», – говорит. Ограбление было совершенно, что называется, «на зло»: «Просто соседка такая была, ну, такая она…», – объясняет, поморщившись. 9 классов она заканчивала в исправительном учреждении. Там худо-бедно получила профессию.

Таня: Я знаю, как все шьется. Куртки шила, штаны могу полностью. В общем, что надо – могу. Но я не пойду по этой профессии. Сейчас окончу десятый-одиннадцатый, посмотрю, может, куда-нибудь в магазин устроюсь работать. Не думала еще…

Только вчера, выйдя с территории колонии, она ждет не дождется, когда сбудется то, о чем она мечтала все это время.

Таня: Посидеть в ванной нормально – вот это вот мечта была! И отоспаться хорошо, а то в шесть утра встаешь, непривычно же.

В общем-то, понятно, что планы это одно, а что будет, когда она через день окажется дома, – может быть, совершенно другое. Родственники есть, но нельзя сказать, что они сильно озабочены судьбой девочки. Лучшая подруга тоже сегодня едет домой, только в другой город, за тысячи километров от Тани.

Таня: Ну, мы вместе приехали в колонию, и освобождаемся вместе, и все это время в колонии вместе держались. – Будете поддерживать отношения? – Ну да, писать друг другу. Звонить. – А в гости друг к другу? – Ну, нет. Это как получится уже, может, когда подрастем.

А пока девочки еще не подросли, Таня окажется в той же компании, в которой и была два года назад, в той же компании, которая придумала эту кражу. А что уж из этого выйдет – пока неизвестно.

У Вали поезд сегодня раньше всех. Остальные девочки с добровольцем продолжают прогулку, а мы расстаемся с ними на Красной площади. Это единственная достопримечательность, которую успела увидеть Валя в Москве. В колонии она рисовала кремлевские куранты. Вот и узнала, какие же они не на картинке. Девчонки прощаются с ней, говорят, мол, давай, будь умницей. Идем к метро, а на глазах у Вали слезы. Первый раз за 4 года она остается одна…

Едем на вокзал. Видно, что Валя нервничает. Хотя держится. Она не знает, что ждет ее впереди. Письмо от отца пришло давно, и если он за это время опять начал пить, то, может быть, девочка приедет домой, а там – ни дверей, ни окон. Спрашиваю: «Валь, страшно тебе?»

Валя: Ну, так, в половину страшно, в половину – нет. Какие-то ощущения есть. – Что делать-то будешь? – Работать, учиться пойду. Постараюсь. – О чем мечтала-то эти четыре года? – Быстрее освободиться, домой попасть… Начать новую хорошую жизнь…

Новую хорошую жизнь… А легко ли это – когда твоя жизнь только еще начинается, а ты совершенно одна в огромном незнакомом и не таком уж дружелюбном мире, и когда у тебя на душе такой тяжкий грех – убийство? «Я, – говорит Валя, – в Бога верю, потому что после такого как же не верить… Но, – говорит, – не понимаю ни церковных обрядов, ни зачем это все нужно…» Большинство воспитанников колоний для несовершеннолетних – крещеные. Но мало кто из них понимает, что же такое – вера…

Наталья Кузнецова: Они плохо себе представляют, для чего Церковь и кто такой Христос; то, что все наши грехи, если бросить в море Христовой любви, растворятся как песок, без следа, и ты можешь обновиться и переродиться, – вот это им, видимо, пока никто не рассказал. При чем не рассказал так, чтобы человек в это искренне поверил и захотел бы тоже в это море любви войти. Вот это и надо делать.

Надо делать, но людей, готовых этим заниматься не так много. Миша Агафонов, когда-то начинавший эту деятельность при Епархиальной комиссии по церковному социальному служению, после рождения третьего ребенка просто физически не успевает. Наталья Кузнецова и несколько добровольцев также физически не могут охватить всех-всех воспитанников исправительных учреждений для несовершеннолетних. В одной только Новооскольской колонии одновременно находится 300-350 девочек. Выходя из строя таких же, как они заключенных, эти дети вдруг попадают в совсем взрослую жизнь, и им уже некогда думать о том, что правильно, а что не правильно, что хорошо, что плохо. Им просто надо думать, как выжить. Часто проходя мимо таких ребят, мы бормочем себе под нос: «Ууу, малолетние преступники! Тюрьма по вам плачет!» И идем дальше. А что мы сделали для того, чтобы они были другими, и чтобы по ним не плакала тюрьма?

Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существует на земле предательство и убийство. (Ричард Эберхарт)

Не будьте равнодушными!

Александра Оболонкова