Близкий эмоциональный контакт с теми, кому помогаешь, приносит огромное удовольствие и делает жизнь осмысленной. Но врачи, учителя, спасатели, сотрудники НКО и волонтеры, ведомые состраданием и чувством долга, расплачиваются за свою вовлеченность собственным душевным покоем и здоровьем.
В прошлом году Евгений Глаголев, отец дочери с паллиативным диагнозом, бывший исполнительный директор «Ассоциации профессиональных участников хосписной помощи», а ныне директор фонда «Правмир», вдруг почувствовал необычную усталость:
– Я начал болеть почти каждый месяц, а к концу года уже два раза в месяц. Честно говоря, не относил это на счет эмоционального выгорания. Просто понимал, что со мной что-то не так. Потом все стало очень сильно раздражать – семья, коллеги. В какой-то момент я осознал, что больше не ощущаю себя собой.
Стена
Одна из главных причин, вызывающих эмоциональное выгорание, по опыту психологов, работающих с сотрудниками НКО, – ощущение бессилия перед системой, мешающей помогать людям. Это как стена, которую невозможно ни пробить, ни обойти.
«В моем случае я пыталась изменить, например, годами выработанное в нашем обществе отношение к детям с ограниченными возможностями в коррекционных учреждениях закрытого типа, – делится опытом Елена Любовина, бывший директор фонда «Абсолют-Помощь», проработавшая в благотворительной сфере 18 лет. – И вот посылаешь на обучение специалистов этих учреждений, проводишь семинары, круглые столы, а воз и ныне там – идеология не меняется. В ребенке не видят личность, формально относятся к своей работе. В конце концов, мои внутренние ресурсы истощились – я поняла, что помогая другим и борясь с системой, запустила свою семью, и мой сын оказался без моей поддержки».
Многолетние кропотливые хлопоты и отсутствие отдачи со стороны общества, когда чувствуешь, – что ни делай, все, как в черную дыру, – постепенно формирует у человека ощущение беспомощности и бессмысленности собственных усилий: зачем пытаться, если я все равно ничего не могу изменить?
Это самое страшное – так называемый феномен выученной беспомощности. Он хорошо изучен на собаках – когда животное понимает, что не может выбраться из клетки, в которой каждая попытка выйти на свободу сопровождается слабым ударом тока, то прекращает всякую борьбу и даже когда его сажают в другую клетку, из которой есть выход, ведет себя абсолютно так же. В то же время собаки, у которых нет выученной беспомощности, моментально выбираются на свободу.
«Наше общество быстро формирует у нас выученную беспомощность, – замечает Маргарита Жамкочьян, психотерапевт, социальный психолог, директор психологического центра благотворительного фонда «Виктория». – Бьет по рукам и отбивает у многих желание что-то делать. А человеку важно осознавать, что у его работы есть смысл. Выход в том, чтобы увидеть перспективу. Беспомощными мы становимся, когда упираемся в тупик, а это значит, что стена находится близко, поэтому дальше нее ты ничего не видишь. С ней нужно что-то сделать – отойти в сторону, или залезть на гору, или представить прозрачной, то есть увидеть отдаленный результат своих действий. Возможно, там, за стеной, – луга, полные цветов».
Проанализировав ситуацию, Елена Любовина изменила подход. Теперь она занимается проектной работой в удаленном режиме в фонде «Арифметика добра» – помогает семьям с приемными детьми четыре раза в неделю – и говорит, что гармония снова вернулась в ее жизнь:
– На последнем месте работы я потеряла ощущение радости от своей деятельности, потому что поняла, что приношу ей в жертву собственную семью. Прошел всего месяц после увольнения, но я уже замечаю, что наши отношения с сыном укрепились, он стал лучше учиться. Ему так не хватало меня дома – не мамы-руководителя, а просто мамы, которая утром готовит кашу и провожает в школу. Я поняла, что приоритетом для меня должно быть личное пространство и моя семья.
Еще одна важная подсказка: беспомощность означает, что нам не хватает знаний и профессионализма. «Это хорошо видно на примере учителей, – поясняет Маргарита Жамкочьян. – Спустя время преподаватель замечает, что знакомые методики, которые он с таким энтузиазмом применял вначале, перестают действовать – он или она больше не может влиять на детей, установить с ними нормальные отношения и, соответственно, не может учить. Перед учителем – стена и беспомощность. Тогда надо подняться на более высокую ступень – овладеть новыми знаниями, поломать голову, поискать другие способы, привлечь людей, и понемногу снова начнет получаться».
Не позволять себе растворяться в чужой боли
Вторая причина эмоционального выгорания – неумение выстраивать границы во взаимодействии с другими людьми, когда все воспринимается слишком лично. С окружающими, подопечными, коллегами создается удушающе тесная связь. В ситуации эмоционального потрясения, которых невозможно избежать, – смерть, острый конфликт – удары ощущаются особенно болезненно, потому что наносятся непосредственно по нашему Я.
В благотворительности первыми попадают под удар волонтеры – в отличие от профессионалов, медиков и психологов, для них очень характерно быстрое выгорание. Наталья Суполкина, медицинский психолог высшей категории филиала №4 МНПЦ Наркологии города Москвы, младший научный сотрудник ГНЦ РФ ИМБП РАН, была одним из первых в стране специалистов, начавших создавать группы психологической работы с волонтерами в добровольческом движении «Даниловцы».
По ее опыту, неподготовленный волонтер может выгореть меньше чем за полгода, дойдя до клинической депрессии, когда он не в состоянии справляться со своими повседневными обязанностями.
«Девушки-добровольцы, которые работают клоунессами в больницах и общаются с детьми с онкодиагнозами, часто не выдерживают больше нескольких недель, – подтверждает слова коллеги Маргарита Жамкочьян. – Они не могут заставить себя прийти и снова пережить эти чувства, когда ты видишь ребенка, который скоро умрет. Ты платишь собой, своими нервами, ведь эмоции – это и есть ты. Человек бежит от боли, потому что непонятно, как от нее защититься. В этом смысле профессионалы намного лучше подготовлены к тому, что будет дальше».
В таком случае, подчеркивает эксперт, важно расширить границы своего Я, чтобы окружающие, с которыми мы взаимодействуем, попадали на дальние границы орбиты нашей личности.
Вероника Шутова, руководитель благотворительного фонда «Каждый», психолог Детского хосписа в Петербурге, говорит, что за 15 лет работы не раз переживала синдром эмоционального выгорания, но у нее никогда не было желания бросить свое дело. Она объясняет это навыком хорошо защищать личностные границы:
– Семья, друзья, отдых – фундамент моей работы. После пережитого горя мне нужно время для восстановления – месяц или два после смерти ребенка я не работаю с терминальными пациентами. Еще одно правило: с семьей пациента нельзя проводить более полутора часов (если ничего экстремального не случилось, конечно). Нужно четко помнить, что и когда ты делаешь, – например, волонтеры знают, что приходят в игровую комнату раз в неделю на два часа. На первом месте, в любом случае, должна стоять ваша собственная семья.
Простите, я сейчас кусаюсь
Третья причина эмоционального выгорания – накопившееся раздражение на окружающих. Руководство не признает и «гробит», коллеги сплетничают или завидуют, подопечные бесят. Кажется, что ты получаешь удары со всех сторон.
«В благотворительности в основном работают невротики со сложной жизнью и богатым внутренним миром, – замечает Владимир Берхин, президент благотворительного фонда «Предание». – Здесь пока немного менеджеров с холодными глазами. Можно по-человечески общаться и строить отношения. Но 70% моих коллег систематически употребляют антидепрессанты, у многих проблемы со сном и нередко неустроенная личная жизнь. Знаю случай, когда в фонде сотрудник бросился на другого со стулом».
Переход на личности может произойти очень быстро, соглашается Евгений Глаголев: «Я оказался к этому не готов – в коммерческой компании, где я работал раньше, понятные правила общения. Здесь, как оказалось, очень остро стоит вопрос личного. Во время выгорания перестают работать механизмы социальной блокировки, перестаешь понимать, когда и что можно сказать. Я говорил коллегам, ребята, простите, вот сейчас я кусаюсь, такое состояние души».
Маргарита Жамкочьян советует безотказный прием: «Допустим, тебе наносят удар, не напрямую, а неприятным намеком, укором. И задевают. Вместо того, чтобы ответить агрессией, можно сказать спокойно, не задираясь: «Ты сейчас хочешь меня обидеть?». Как правило, это вызывает замешательство, потому что никто из нас не считает себя плохим, а думает, что он хороший. И все, ты выигрываешь. Не грубя, без скандалов, ты устанавливаешь границы и учишь человека думать, прежде чем в следующий раз говорить гадости».
Если вы поймали себя на том, что вас раздражают окружающие, – возникает возмущение, может быть и справедливое, теми, кто не хочет помогать или помогает не так, как нужно, или просто не благодарен, – пора принимать меры против эмоционального выгорания.
Слушайте себя
«Первый и главный симптом выгорания – выраженное снижение интереса к делу, которое было любимым, – объясняет гештальт-терапевт Денис Новиков. – Второе – приступы усталости, раздражительность, сонливость днем и бессонница ночью, навязчивые мысли о деле. Отношения с работой становятся более поверхностными, человек теряет глубину переживаний. Хотя с ходу в себе это не так просто заметить, но эмоциональный строй становится более примитивным, возникают сильные колебания работоспособности и настроения».
Возьмите паузу, прислушайтесь к своим внутренним запросам. Приносит ли работа радость? Насколько цели и задачи организации соответствуют вашим жизненным ценностям? Поддерживают ли вас в коллективе, принимают ли ваши инициативы? Хватит ли у вас сил заниматься тяжелыми темами?
«Надо прорабатывать собственные переживания, чтобы уметь их вовремя распознавать и отделять – вот это я сам, а это – мои эмоции, и я могу их контролировать, – советует Маргарита Жамкочьян. – Нельзя позволять себе растворяться в чужой боли. Это работа над собой – ты должен как личность стать шире, чем есть сейчас».
Евгений Глаголев, столкнувшись с эмоциональным выгоранием, выработал свои правила:
– Ощущать землю под ногами. Чувствовать, что ты здесь и сейчас, не в еще не произошедшем завтра и уже не во вчера, а здесь. Сосредотачиваться на моменте: понимать, что именно ты ешь, чувствуешь, говоришь. Выстраивать границы. Бессилие помогло мне лучше осознать реальность, в том числе ограниченность собственных возможностей. Теперь я понимаю, что могу сделать и изменить, а что нет. Четко строить свой день по плану, не делать того, что не вмещается в день или мешает главному делу. Распределить вес усилий между работой, домом, отдыхом. Я больше не работаю по ночам. Запрет. Точно так же я выделяю время и на семью, и на себя. Делаю себе приятные вещи: провожу время, как хочу только я, какие-то небольшие покупки-радости. Это работает.
Разберитесь с комплексом спасателя
По опыту экспертов, большая часть людей идет в благотворительность, чтобы помочь себе, – чаще всего это психологически не проработанная потеря в прошлом. Вот почему психологи всеми силами стараются уговорить тех, кто недавно пережил опыт ухода близкого человека, подождать хотя бы два года – не брать приемного ребенка в семью или не работать в хосписе.
«Травмированные люди вообще опасны в этой профессии и они, к сожалению, в нее тянутся, – замечает Маргарита Жамкочьян. – Важно не бояться признаться себе, как же так, я свою потерю прорабатываю в чужих потерях? Ну да, прорабатываешь. Пройди до конца, освободись, и тогда будешь дальше работать с чистой душой. Нужно искать любовь в себе, понять, что именно для тебя дорого. Чтобы ребенок с паллиативным диагнозом уходил с улыбкой, умиротворенный, ты сам прежде должен почувствовать умиротворение».
Вероника Шутова уверена, что умение слышать себя критически значимо в помогающей сфере:
– Если я не могу услышать себя, то я не услышу другого. Если семья приходит с вопросом о разводе, а я сама против разводов и не проанализирую себя и это свое отношение, то не услышу клиента. Врач должен уметь слышать себя, потому что, например, за врачебным «прекратите плакать» часто стоит невозможность обратиться к собственной боли.
Лучшее лекарство от эмоционального выгорания – внутреннее согласие. «Когда вы мечтаете спасти мир, возникает очень сильный разрыв между этим благородным порывом и вашей собственной слабой природой, эмоциональными и физическими реакциями, вплоть до отвращения, – продолжает Маргарита Жамкочьян. – Вы мечтаете спасти мир, а себя не знаете. Это надо регулярно отрабатывать со специалистом-психологом и расценивать как вклад в повышение собственного профессионализма».
Сходите в храм
Елена Любовина уверена, что исповедь и беседы с батюшкой помогают ей вернуть душевное равновесие и быстрее восстанавливаться. Владимир Берхин в целом согласен:
– Воцерковленные люди в силу аскезы привыкли наблюдать свои чувства и иногда не давать им ходу, говорить «нет», поэтому меньше выгорают. Но это не просто верующие люди, а именно воцерковленные. Хотя у них другая ловушка. Неверующие сами назначают свой долг, а за верующим Господь смотрит. И если человек решит, что его религиозный долг – никому не отказывать, последствия могут быть очень печальными. Считая свое занятие сверхважным, ты взваливаешь на себя сверхответственность, которая рано или поздно начинает тебя пожирать.
Ожидайте признания только от руководства
Помогая, мы бессознательно ждем благодарности, и мы имеем право так чувствовать, но нужно осознать, что от подопечных и коллектива мы ее вряд ли получим. «Я перестала ожидать чего-то от окружающих, потому что даже в благотворительности они остаются обычными людьми, – говорит Елена Любовина. – Это задача руководителя фонда – выстраивать работу так, чтобы в людях проявлялись хорошие качества и сохранялся энтузиазм».
Скажем, если речь о проблемах, с которыми не может быть сиюминутного результата, например, работа с детьми с ОВЗ, синдромом Дауна, руководство НКО должно внедрить систему определения эффективности. Даже с детьми, которые кажутся необучаемыми, все равно каждый день есть маленькие победы, и сотрудник должен их видеть, получать благодарность, чтобы появлялись силы идти дальше.
