В августе 1992 года у моего отца, Константина Львовича Цветкова, трагически погибла жена, моя мама. Он остался один с тремя детьми — мной и двумя моими сестрами. Несмотря на множество трудностей, отцу удалось не просто поднять нас, но и сохранить нашу дружбу.
Сегодня, много лет спустя, он продолжает заботиться о своей семье, или, как он сам говорит: «продолжает родительское служение», — помогает старшей дочери растить двоих внучек.
А я наконец-то решился поговорить с отцом о том, через что он сам прошёл, чтобы помочь нам справиться с гибелью мамы.
Мы говорим в комнате отца, заставленной книгами, — он, преподаватель экономики в вузе, всю жизнь читает, а с середины 90-х сам пишет книги. Многое из того, что отец говорит мне сейчас, я слышу впервые.
Маму сбил поезд
— Мама (моя бабушка – прим. Авт.) срочно вызвала меня в Обнинск. Ничего не объяснила. Мы поехали куда-то (потом выяснилось, что в морг), и дорогой мама рассказала, что Марина вчера погибла. Давай, дальше спрашивай.
— Что ты почувствовал в первый момент? (впервые задаю отцу этот вопрос)
— В первый момент ничего, кроме жалости к ней и потрясения, я не почувствовал. Потом несколько дней у меня слёзы лились сами собой, не переставая.
Пока вы, дети, были на даче, я полностью ушел в хозяйские вопросы, разбирал ваши вещи, готовился к новому школьному году. Роптаний не было. Я дал себе обещание что-то сделать для детей. Помочь матери, тёще, ведь она потеряла единственную дочь.
Прошёл месяц, вы пошли в школу, но правду о маме еще не знали. И всё чаще подходили с вопросами: где мама? почему её нет? Я понял, что нужно рассказать.
И в какой-то момент собрал детей (отец вдруг переходит из собственной категории в нарицательную – прим. Авт.) вокруг себя в большой комнате и сказал, что мы будем жить сами, что мамы с нами нет. Дети заплакали, прижимались ко мне. Младшая дочь потом несколько дней и на уроках в школе плакала.
Я детей потом ещё попросил, чтобы, по возможности, мне никого из них не пришлось хоронить, потому что это слишком тяжело.
Согнувшаяся свечка и ангельские крылья
– Прошла ли сейчас боль той трагедии?
— Время лечит, но боль в глубинном смысле не проходит. Это обратная сторона любви. Если человек любит, он навсегда с этими переживаниями.
За две недели до гибели жены я ходил, по её просьбе, в Елоховский собор, и поставил свечку у чудотворной иконы Богородицы. И вдруг свеча согнулась почти до подсвечника, продолжая гореть.
Я пытался ее выпрямить, а она всё равно сгибалась. Я жене ничего не сказал, но подумал, что будет сложное испытание, хотя, такого, конечно, и представить не мог.
В первые дни после смерти Марины, я чувствовал поддержку свыше. Оборачивался и словно видел ангельские крылья. И дальше всегда ангел поддерживал меня, направлял, если я ошибался. Мне это помогало жить.
Я рос в семье коммунистов-сталинистов. Но в них не было яростного, ленинского отрицания религии. Меня уже в два года окрестили. Семья отмечала Пасху, и студентом я время от времени посещал церковь.
А первой книгой, которую купил на свободном рынке в годы перестройки, была Библия.
Бог всегда присутствовал в моих мыслях. Ещё при жизни Марины мы стали водить детей в церковь, читать закон Божий, детскую библию и обсуждать сюжеты из Писания. Дети ходили в воскресную школу при храме святой Параскевы Пятницы.
Смерть жены повлияла на еще большее сближение с Богом. Церковная община очень помогала нам. Батюшка так тепло отнёсся к нашей семье в трудный момент, поддержал её. Он вначале был подводником, офицером, а потом стал очень хорошим батюшкой.
Дети церковному воспитанию не сопротивлялись. Любили музыку, рисование, но со временем перевесили другие интересы.
Непослушание детей
Первое время – семь или восемь лет – дети были словно в ступоре. Иногда я не сдерживался и стучал стулом по полу. Мы с ними, особенно со старшими, сидели допоздна на кухне, и они не могли выполнить простые задания: прочесть и понять текст в учебнике, решить элементарные упражнения. То же касалось и домашних обязанностей.
Они почти всё время проводили перед телевизором. Это затянулось на годы. Они убегали туда, прятались от реальности.
Постепенно шок от гибели матери стал отходить, а боль оставалась — и мы часто не находили контакт. Я и на себя обижался, и на них. Хотя, сейчас понимаю, что это была объективная реакция на страшное потрясение. Семь или восемь лет были очень тяжёлыми.
Отец немного отворачивается от меня. Я прошу его повернуться, ведь нам обоим трудно, хотя и по-разному.
— Что было самым тяжелым для тебя в нашем воспитании? – Он задумывается и отвечает довольно неожиданно:
— Наверное, внутренне убеждаться в своей правоте. В условиях монополии на родительскую власть я периодически сомневался в правильности выбранного пути. С мамой я не всегда мог советоваться, она была сложным человеком, поэтому вынужден был советоваться с собой. Ну и с ангелом.
Я понимал, что дети несли в себе большой груз, а когда человек несёт в себе какую-то тяжесть, ему трудно быть послушным.
Я не знал, что делать, когда дети дрались между собой, бывало, что дочери дрались друг с другом. Трудно было переносить отчужденность детей. Довольно много приходилось противодействовать влиянию бабушек и отстаивать свои методы воспитания, более либеральные к детям.
Инфляция и стрельба под окнами
В девяностые самым тяжелым была инфляция, бесконечный рост цен. Доходы часто были неопределённы, а расходы определённы и имели тенденцию к повышению. И, хотя я не давал нервам расходиться, но всякие маньяки в Москве и в нашем районе тоже добавляли напряжения. В эти времена приходилось слышать стрельбу на соседних улицах.
— Почему ты не пошёл зарабатывать деньги, как многие?
— Я не хотел покупать дешёвую косметику и бельё в Стамбуле, а потом с наценкой продавать в Лужниках. Я хотел продолжать научную деятельность.
Но главное – не хотел оставлять детей без присмотра, а всепоглощающий бизнес и дети для меня – вещи несовместные. Эти годы помогли стать мне тверже, научили большей концентрации, именно тогда я написал свою главную книгу «Исследование производственных отношений». С экономикой произошёл коллапс, я много рассуждал, каким путём должна идти страна, и плодом этих размышлений стала книга.
Три подростка
— Когда ты понял, что начались подростковые трудности?
— Через два-три года после гибели жены. Вы не всегда адекватно реагировали на агрессию в обществе. Иногда предъявляли требования мне.
Например, меня удивило, что ты в школе вёл себя очень тихо и скромно, а дома позволял себе дрался с девочками, не слушался, не хотел подчиняться порядку, находил и курил мои сигареты. Скажу мягко, брал даже из бюджета деньги на свои нужды. Когда увлекся футболом, играл накаченным мячом прямо в квартире. Конечно, я понимал, что так происходит от того, что ты в семь лет потерял маму, которую очень сильно любил.
Продолжительное время, помню, ты обвинял меня в трагедии, может, злился, что у семьи немного денег и не хватает на всё, что ты хочешь. Но я понимал, что это от боли.
Я стремился приобщать вас к спорту. Вы занимались бальными танцами, ходили в секцию каратэ. Несколько раз бабушка, моя мама, доставала через знакомую билеты в Большой театр на оперу. Я ходил с девочками, а ты уклонялся от приглашения.
Всегда тяжело, если ребёнок выражает мнение, резко отличное от родительского, и поступает так, как ты даже не можешь себе представить. Позже это проявлялось и в отношениях со старшей дочерью. Она очень демонстрировала желание жить по-своему, переступала некие этические нормы. И всё же я не позволял разорваться нашей связи из-за проступков. Родитель должен показывать ребёнку, что он любим при всех обстоятельствах.
Когда выросла моя младшая дочь, она ушла из семьи – вышла замуж. Тогда наши отношения почти прервались, она занималась своей семьей, ориентировалась во всем на мужа. Но и в работе, как специалист, она состоялась.
Ты говорил тогда, что она не вернется. А я верил, что со временем общение восстановится. И сейчас мы идём навстречу друг другу.
Несколько лет раздельного существования не исчезнут в один день. Я благодарен ей, что она позвонила и сказала, что хочет общаться. Стараюсь её не подталкивать. Помню притчу о блудном сыне, когда отец велел заколоть тельца, это пример родителям всего мира.
Вера в разум, опора на Бога
Сейчас мой отец по-прежнему преподаёт, пишет статьи и книги. Выходные посвящены подготовке к занятиям, домашним делам, иногда бывает театр, выставки.
Но теперь он не только отец, но и дедушка. Помогает старшей дочери растить двоих внучек, пока дочь учится на художника-модельера.
— Дочь развелась с мужем, я не хотел, чтобы она жила одна. Если мы семья, то надо помогать. Родительская забота не заканчивается ни с обретением ребёнком паспорта, ни с женитьбой или замужеством. Детей всегда надо поддерживать.
Прежний опыт помогает мне, но внучки принадлежат другому поколению. Верные решения в общении с ними помогает находить контакт с современными студентами.
— Что ты хотел бы передать внучкам?
— Целеустремлённость. Ничего без целеустремлённости невозможно достичь. Без ожесточённого вхождения в работу. Без самой жертвенной работы. Полностью согласен с Пушкиным, что девяносто процентов успеха, это — труд.
Пока мои внучки не слишком целеустремлённые. Конечно, они ещё молоды. Сам я всегда начинал с выполнения именно трудных заданий и простые оставлял напоследок, а не наоборот.
Здесь я вспоминаю, как отец, ещё девятиклассником, вел уроки географии, заменяя директора школы. В завершении спрашиваю:
– Не утомила ли тебя ответственность за близких, и почему современные мужчины стремятся её избежать?
— Для меня это естественно — подставить плечо. Я с пяти лет ухаживал за слепой бабушкой. Своих детей хотел уже с шестнадцати лет, так что для меня это естественно.
Что касается современного общества, к нему применимы два понятия: развитие и разложение. Когда происходит развитие, образуются структуры всё более сложные. Когда происходит переход от сложного к простому, это означает разложение.
То, что мужчины уходят из семей или боятся их создавать, указывает на то, что общество не развивается.
— Что изменила в тебе жизнь?
— Жизнь постоянно меня меняет. Время выветрило юношескую романтику. Общаясь со студентами и вспоминая себя, понимаешь, что склонен строить слишком длинные мосты и верить, что это прочная конструкция.
Сейчас я вижу, что конструкция не просто непрочная, она – ничтожная и вероятность её существования стремится к нулю. Это касается и личных отношений, и приложения усилий в работе. В жизни очень многое слишком легко рушится.
Очень хороший пример здесь – пакт Бриана. Прессой это было преподнесено, как бракосочетание Бриана с миром. А человечество, фактически, стояло на пороге крупнейшей войны, которая унесла жизни многих десятков миллионов людей. Это не значит, что идеи Бриана не были прекрасны, но жизнь внесла свои жестокие коррективы.
Хотелось бы читать лекции в разных городах, чтобы общаться с разными людьми и жить в разных местах. Но, в общем, я доволен тем, как прожил жизнь. Не собой доволен, а тем, что удалось что-то делать для других.
— Было ли тебе в жизни страшно?
– Да, и я боролся со страхом. Когда заканчивал школу, ходил один зимними вечерами по шоссе, где убивали людей. Лазил на трубы, преодолевая страх высоты. Драться я никогда не боялся. Была ярость и желание отстоять свои принципы или защитить кого-то.
– Что ты бы сказал тем, кто потерял своих самых близких?
– Каждый по своему переживает свое горе. Мне помогло действие, врабатывание в ситуацию. Если жена, например, много брала на себя, баловала мужа, то такому человеку будет тяжелее. Я всегда был на хозяйстве и знал, что к чему. Понимал, что детям тяжелее, чем мне. И мне есть кому помочь, кого защищать. Тогда боль приняла другие формы, терпимые.
Фото: Павел Смертин
