Продолжаем серию «Старики о себе и жизни». Евгению Павловичу Бабкину – 92, он успел окончить 10 классов, когда началась война. Был командиром батареи, почти дошел до Вены, но его остановил осколок мины. Сейчас живет один и растит гранатовое дерево.
– Чем старше становишься, тем меньше ты кому-то нужен, – Евгений Павлович говорит тихо, почти шепотом. Гладкая лысина с несколькими еле заметными родинками, вислые седые брови, вьюны морщин на лбу.
Достает из шкафа запыленный пиджак с орденами, вешает его на бельевую веревку, натянутую посредине комнаты, а сам стоит рядом, спокойный, сутулый.
– Я его редко надеваю, да и на улице почти не бываю – выхожу только летом.
В комнате две одиночные кровати, одна напротив другой, между ними – круглое зеркало. Слева узорчатый ковер, на ковре – часы в круглой пластмассовой оправе. Ордена тоже почти все круглые, хотя есть и другие – в виде пятиконечной звезды.
– У нас был выпускной, мы всю ночь гуляли, пели песни, смеялись, а потом нам объявили, что началась война и все молча разошлись по домам. Через два дня мы получили повестки, кому исполнилось 18 лет – тех отправили сразу на фронт, а кому еще не было 18 – в военное училище. Я окончил военное училище в Бухаре, там мне присвоили звание лейтенанта и назначили командиром учебного взвода. Мне приходилось обучать военному делу людей, которые уже побывали на фронте. Мне было стыдно, и я написал рапорт: «Прошу отправить меня на фронт». Меня ругали, не хотели пускать, но рапорт подписали.
До войны я жил в Алма-Ате, в горах были заросли диких яблонь, барбариса, кончались горы и начинался город. У меня был старший брат и младшая сестра. Жили мы в бревенчатом доме у горной реки, нашей любимой игрой была ловля песка. Мы вылавливали его из реки, сушили и продавали, город строился – песок был всегда нужен. А на вырученные деньги покупали сладости – пирожные, конфеты.
У нас была корова, и мы рубили ей тыкву – молоко было всегда сладкое. Наши родители были людьми необычными, мама была портнихой, снимала мерки на глаз – без всяких сантиметров и выкроек, смотрит на человека, берет ткань и режет. Она обшивала всю нашу семью и шила на заказ, два-три часа и костюм или платье готовы. Отец был бухгалтером – он умел вычислять трехзначные цифры в уме, четырехзначные вычислял на бумаге, но тоже быстро.
Меня определили в военно-воздушные войска. Были учения, за каждый прыжок с парашютом выдавали талончик на 25 рублей, мы прыгали и получали талончики. Всего я отпрыгал 86 прыжков. Потом наша военно-десантная бригада была направлена на Карельский фронт, мы почти дошли до Финляндии, но нас вернули на старые границы – Финляндия вывела свои войска из немецкого подразделения.
Целую неделю нам не поставляли продовольствие – про нас просто забыли. У нас была лошадка, ее, к нашему счастью, убило осколком снаряда. Мы ее тут же разделали, собрали охапку съедобной травы и наварили огромный котел щей.
– Сейчас я всю еду перемалываю через блендер, после инсульта стал сильно давиться, поэтому пью из стакана и первое и второе, я от еды никакого удовольствия не получаю.
На столе очки с перемотанной ниткой переносицей, таблетки, прибор для измерения давления, клей.
– Летом мы спали в спальных мешках, зимой – в землянках, обитых парашютным полотном. Самое страшное на войне – лес, болото и снайперы.
Евгений Павлович говорит с длинными паузами, в паузах сглатывает слюну.
– Был 1945 год, нас направили в город Сегед на юге Венгрии, оттуда мы вывели немцев, прошли по югу и вышли к Вене. Мы участвовали в наступлении, Вена еще была занята немцем. Я шел со своим ординарцем, он шел справа, я слева. И вдруг разорвалась мина – ординарца убило, а меня ранило осколком в ногу, я очнулся в квартире австрийца. Лежал на кровати, осколок торчал в сапоге, меня направили в медсанбат.
От берцовой кости остался один карандаш. Врачи решили – надо ампутировать ногу, среди них была молодая врач, она возразила: «Ну вы нашли, что сказать, ампутировать, он придет домой, захочет жениться – кто же пойдет за безногого? Я против».
Меня перевели в другой госпиталь, там был седой хирург, говорит: «Надо почистить кость». Так он мою ногу и спас. Потом я ходил на костылях, сначала бросил один костыль, потом бросил второй. В 1946 году вернулся в часть, сказал генералу, что все зажило. Но он не поверил, отправил меня домой на долечивание.
Всю войну родители ничего обо мне не знали – письма писать не получалось. Брат погиб во время обороны Севастополя. После войны я стал инженером-геологом, участвовал в экспедициях по добыче урана, до конца 1950-ых годов был главным гидрогеологом.
За витриной серванта – старые черно-белые фотографии в рамах и новые цветные, распечатанные на принтере. На черно-белом снимке – женщина со светлыми витыми волосами.
– Это моя жена, она умерла 20 лет назад. У меня есть сын, ему уже за 60, есть внуки и правнуки, они живут неподалеку, но приходят только по праздникам.
Евгений Павлович надевает пиджак поверх домашних рейтузов, смотрит на меня, а я не могу оторвать взгляд от гранатового дерева, которое растет в горшке у окна, гранаты похожи на елочные игрушки размером с яблоко-дичок.
