Это интервью с Сергеем мы сделали в 2016 году. Сегодня, 4 февраля 2020 года, Сергей Скляров умер от рака.
Фотографировал, чтобы не было больно
– Вас удивили фотографии, где люди без ног, с протезами? Они были сделаны около 20 лет назад, на Кировском протезном заводе. Я сам на протезе хожу с 17 лет. После автомобильной аварии. Перевернулась бортовая машина, грузовик. Я остался без ноги прямо в чистом поле. На обрубке добрался до дороги, друзья-студенты остановили попутку. Как не умер тогда – только Богу известно. Дальше было много приключений в моей жизни – так что, в принципе, непонятно, почему я до сих пор жив.
Эти снимки были сделаны, когда я лежал в больнице. А лежать пришлось долго. Культя долго заживала. Год меня терзали, но в итоге колено сохранили.
Все это было весьма болезненно. И тогда я начал пользоваться фотоаппаратом, чтобы не было так больно. Фотографировал собственные перевязки, и боль куда-то исчезала.
С тех пор я научился закрываться фотоаппаратом – если больно, и если слезы из глаз катятся. Не выдерживал в двух случаях: когда сироты поют о маме, и когда ветераны-старики слушают военные марши.
Сейчас я знаю, на что похожа старость. Это когда тебе 60, а чувствуешь ты себя на 30. Не обращайте внимания на стариков, которые вроде бы еле ползут, песочком дорожку посыпают. Помните, что этому человеку – 30 лет. Просто он еле-еле едет на очень старой «машине» своего тела, которая пыхтит и чихает. Этому рано или поздно придет конец, человек выйдет из этой «машины» и 30-летняя душа его вспорхнет и улетит, слава Богу, в лучший мир.
Плохое прилипает к человеку
Начал фотографировать в семь лет. И с тех пор держусь за фотокамеру уже 53 года.
Примерно год опять работаю на заводе. С этого начинал свою «карьеру» – этим и закончу. Меня интересует тема «Человек и машина». Когда-то мне приходилось работать в советских многотиражках, в областных и городских газетах – тогда ударники за станком в кадре были обязательным атрибутом любого издания, без этого газета выйти не могла! Сейчас это позаброшенная, но удивительно интересная тема.
Перед этим шесть лет работал в аппарате Главного федерального инспектора по Кировской области, а до того еще четыре года – у губернатора. Был имиджевым фотографом. Ушел оттуда сам – перестал выдерживать.
Там быстро учишься не обращать внимания на людей вокруг и снимаешь, как хочется: цель оправдывает средства… Но бывает, шеф покроет кого-нибудь матом, профессионально-генеральским. Поначалу страшный такой, рычащий мат. И вдруг начинаешь сам постепенно превращаться в этого генеральчика-любителя. Приходишь, например, в поликлинику или в магазин, там тебя встретят как-то не так – и из тебя в ответ громыхает вдруг генеральская «канонада». Плохое быстро прилипает к человеку, это страшно.
Ушел на завод – хорошо стало, мягко. Но заколодило. Почему? Когда работал с Главным федеральным, много ездил. Видел удивительные места, удивительных людей. Фотографировал на сельских стихийных ярмарках, где пенсионерки-учительницы морковку со старых детских колясок продают. Где перед разрушенными храмами склоняются вековые сосны, а люди понуро идут мимо. Трогательно, сердце щемит.
Моя бесконечная дорога
Это же дорога еще, бесконечная моя дорога. Сейчас нет ее, и от того было грустно.
Я объехал почти весь земной шар, мне осталось до кругосветки 800 километров. Дания, Монголия, Германия, Польша, Литва, Сицилия, Канары, Куба, Гаити. США по периметру объехал. Причем, когда в США ехал впервые, у меня было два с половиной доллара всего в кармане. Это был 1993 год – меня туда пригласили выставку делать.
А начиналось все с Польши в конце 1980-х. Когда я туда поехал, ОВИР не знал, как оформить частную поездку за границу.
Был выдающийся фотограф Александр Лапин. Он мне говорил, что бессмысленно фотографировать за границей. Глубже всего мы понимаем свою родину – фото отсюда только и будут настоящими. Но однажды я показал ему свои заграничные снимки, а не сказал, что они оттуда. Он похвалил: то ли дело – родной край! В общем, все зависит от человеческой души, а не от окружающей среды: художники всегда себя рисуют.
Больше всего мне нравится Россия. А вот, например, Дания. Там чувствуешь себя, как в бархатной коробочке, как в гробике мягоньком. И каждый день похож на предыдущий. Все без вкуса, без запаха. Рафинированная жизнь. Снимать толком ничего нельзя – уберите камеру, не лезьте в душу.
По молодости хотелось остаться где-нибудь «за бугром», чтобы быть богатым и счастливым. Но за границей между людьми существуют вежливые отношения, а в России отношения – серьезные, глубокие. Там люди одиноки, а в России принято жить общинами. За границей – холодно.
Жизнь проходит через сердце навылет
Моя работа удивительна. Сказать, что я фотограф, нельзя. Я – кто угодно: артист, металлург, священник. Однажды я фотографировал операцию в отделении абдоминальной хирургии, после этого шел по зимней улице. Был страшный мороз, снег – твердый, как кирпич. Шел через парк, но при этом было у меня полное ощущение, что это у меня в операционной был распорот живот и мои обмороженные кишки сейчас тащатся за мной следом. Все, что я фотографирую, проходит через меня. И не без следа.
Для меня фотография – инструмент постижения мира. Она дает мне возможность понять временный мир, и это понимание, в свою очередь, связывает меня с миром вечным, духовным. Фотография связывает пункт А и пункт Б, а пункт Б при этом лежит за гранью материальности. Фотография так или иначе является инструментом, с помощью которого эту связь между А и Б можно понять.
Почему Бог меня спасает?
Много снимков с Великорецкого крестного хода. Сам я не ходил его от начала до конца – нет ноги.
В 1994 году у меня была публикация о крестном ходе в «Сан-Франциско Кроникл» (самая крупная ежедневная газета на западном побережье США. – Н.В.) – после этого иностранцы стали приезжать. Смотрели на нас, как на диковинку, сейчас слава Богу, это кончилось. Но вдруг предприимчивые москвичи начали продавать «духовные» туры в Великорецкое – места ночевки скупили «для своих», вещи везут автомобилем.
А я помню одну деревенскую бабку, которая шла в заношенных резиновых сапожках, и тащила рюкзак. Мужик ей один сказал: «Слышь, бабушка, давая я понесу рюкзачок-то!» А она в ответ: «Свои грехи сама понесу».
Люди, которые там побывали по-настоящему, ни о чем не просили Бога. Они приходили поблагодарить Его, приходили с рыданием душевным: «Почему Господь меня все время спасает, такого негодного? Почему я Ему дорог?» В какой-то момент времени там тебе открываются удивительные глубины. Начинаешь понимать, что святитель Николай Чудотворец, покровитель Великорецкого крестного хода, подходит к каждому и что-то дает.
В Церкви я уже лет 30. У меня был отец парторг, мама рано умерла. И в детстве у меня не было людей, которые могли бы мне о Боге сказать. Я считал, что есть опиум для народа, а не Бог. Но Он приводит к Себе по-разному. Со мной столько всего происходило, что если бы я не поверил в Него, то должен был бы не верить даже в то, что сам я существую.
