20 октября 2019 года в Ереване в четвертый раз вручили ежегодную международную гуманитарную премию «Аврора», учрежденную в память о геноциде армян в 1915-1923 годах. Одним из финалистов стал 60-летний нигериец Занна Мустафа, адвокат с 20-летним стажем работы. Двенадцать лет назад, с началом вооруженного конфликта с исламскими террористами в Нигерии, он основал школу для сирот Future Prowess Islamic Foundation School, в которой вместе учатся дети боевиков, военных и мирных жителей, мусульман и христиан. Занна Мустафа верит: когда эти дети вырастут, то смогут видеть друг в друге людей, а не врагов.
Там, где я вырос, обе религии мирно сосуществовали
– Вы родились в семье исламских священнослужителей и по-прежнему живете в Майдугури, столице штата Борно в северо-восточной Нигерии. Именно там в 2007 году начала действовать исламистская террористическая группировка «Боко Харам» (запрещена в России). Какой была атмосфера в обществе в вашем детстве по сравнению с тем, что происходит сегодня?
– Раньше мой город был одним из самых безопасных и мирных мест на Земле, а теперь оказался в ужасающем состоянии. Еще до начала военного конфликта между правительственными войсками Нигерии и боевиками-исламистами я успел поработать юристом. Когда у нас на севере Нигерии стали все чаще происходить теракты (боевики нападали на христианские школы и церкви, полицейские участки, убивали и похищали мирных граждан – прим ред), я стал думать, как можно объединить людей из разных слоев общества. В 2009 году никто не был готов помогать детям и вдовам «Боко Харам» (запрещена в России). Но я считал их частью общества, я им сочувствовал. Многие семьи осиротели, а выжившие женщины и дети оказались на улице. Я понял, что хочу позаботиться об этих детях, независимо от того, были их родители боевиками или военными.
Я сказал вдовам: «Вы не несете ответственности за беды, которые причинили ваши мужья. Давайте посмотрим, что мы можем сделать для ваших детей». Так появился фонд Future Prowess Islamic Foundation School. Его первыми подопечными стали 36 детей-сирот, которым я хотел дать образование вплоть до поступления в университеты. Со временем я принял в школу еще 250 детей-сирот. Моих родных детей я тоже решил учить в этой школе. Поначалу все они враждебно друг к другу относились, но мне удалось это преодолеть. В моей школе важен каждый ученик. Мы принимаем любых детей, и мы не хотим, чтобы их семейная история служила преградой. Таким образом мы можем их защитить.
Позже мы начали заботиться не только о детях, но и об их матерях. Так внутри фонда возникла программа для вдов. Им помогают наши международные партнеры – Международный комитет Красного Креста, Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев, ЮНИСЕФ, а также государственное агентство по чрезвычайным ситуациям штата Борно и другие. Поддержка очень разнообразна – от продовольствия до тренингов, которые помогают объединиться в рабочие кооперативы и вместе найти средства к существованию. Так жизнь детей и родителей стала подчиняться одной философии.
Программу обучения для школы мы придумали сами. Собрав всех вдов, мы спросили, чего бы они хотели для своих детей, как представляют себе их будущее. В процессе дискуссии были выбраны и утверждены все школьные предметы. Детям не нужно учиться тому, что им неинтересно, – поэтому программа стала успешной.
Я не сказал никому из близких, что иду на переговоры
– Почему вы, мусульманин, решились быть переговорщиком в операции по спасению 103 девочек-подростков из христианской школы, которых взяли в заложники боевики из «Боко Харам» (запрещена в России) в 2014 году?
– В той среде, где я родился и вырос, обе религии мирно сосуществовали. Я никогда не был экстремистом. Я получил от государства прекрасное юридическое образование. Когда я вижу перед собой человека, я не обращаю внимания на его веру, религию или этническую принадлежность. Мне даже в голову не пришло подумать, что эти девочки – христианки. Я знал, что они люди и нуждаются в моем участии и сочувствии.
Я не сказал никому из близких, что иду на переговоры. Задание было абсолютно секретным. О том, что произошло, мои родные узнали из новостей. Дочь разбудила меня и спросила: «Папа, как ты мог это сделать?Ты не боялся? Ты не подумал о нас?» Я сказал: «Если бы в заложниках была ты, стал бы я спрашивать у твоей матери, идти мне тебя спасать или нет? Я бы просто пошел. Тогда почему с ними я должен был поступить иначе?»
Когда я говорил, что все дети важны, я имел в виду всех детей – и своих собственных, и детей убитых террористов. Мне показалось, что я должен объяснить это своей дочери. Я сказал: «Айша, ты ходишь в школу с очень разными детьми. Тебе хоть раз приходило в голову, что твои друзья из семей военных или террористов чем-то отличаются от тебя?» Она сказала: «Нет». Думаю, она поняла.
Я никогда не предполагал, что кто-то настолько серьезно воспримет мой поступок. Но переговоры, в результате которых девочки вернулись домой, стали одним из самых важных моментов в моей жизни. Я пытался их спасти. Дело в том, что люди не осознают, насколько они смертны. В этом мире убивают и своих, и чужих. Могли убить и меня. Я ведь такой же человек, как любой другой.
Если в доме убили собаку, там не остановятся и перед убийством человека
– Когда смогут вернуться домой еще 112 девочек, которые до сих пор в плену?
– Прежде всего нужно, чтобы президент Нигерии Мохаммаду Бухари обратился в ООН с предложением провести переговоры с террористами. Когда будет получено распоряжение президента, нужно провести анализ конфликта, и тогда мы сможем приступить к переговорам.
Когда я вел переговоры насчет освобождения девочек, я заметил, что у некоторых из них развился «стокгольмский синдром». Они не хотели возвращаться. Нам нужно понять, как преодолеть этот синдром и освободить их. Нужно поговорить с родителями, понять, о чем думают эти девочки, где они, с кем, как они себя чувствуют. После проведения подобного анализа мы сможем найти решение. При согласии правительства мы сможем провести переговоры и освободить детей.
– Проблемы ненависти и террора касаются всех нас. Недавно в городе Крайстчерч в Новой Зеландии была совершена террористическая атака на мечеть для «защиты христианских ценностей», в результате погибло несколько десятков прихожан. Что могло бы послужить лекарством от терроризма?
– В каждом из нас много чувств и эмоций, но люди не имеют права думать только о себе. Мы не передаем культуру любви внутри общества следующему поколению. Если ты не убийца, но ты видишь, как твой сын убивает другого человека, значит что-то в корне неверно. Если в чьем-то доме убили собаку, там не остановятся и перед убийством человека. Мы не обращаем внимания на первые тревожные знаки.
Только на северо-востоке Нигерии живет более 200 разных народов. Но вместо того, чтобы увидеть сильные стороны этого разнообразия, наши руководители произносят речи, призывающие к насилию. Это совершенно безответственно. Нам нужно найти символическое место встречи. Такое, например, как моя школа. У нас учатся христиане и мусульмане, сироты и дети богатых родителей. Они воспринимают себя единым целым. В моей школе нельзя объяснить чье-то плохое или хорошее поведение религией человека. Над этим объяснением просто посмеются.
Обсуждаем конфликты внутри класса
– Остается ли у вас время для работы учителем?
– Я обычно не преподаю конкретные предметы, а принимаю участие в предотвращении и анализе школьных конфликтов. Для этого специально собираются вместе ученики разных классов. Но иногда я прихожу и на уроки отдельно к младшим или к старшим, и мы обсуждаем отношения внутри класса.
– Как воспитывать детей, чтобы они становились миротворцами, а не инициировали войны? С вашей точки зрения, какие ошибки, совершенные в 1980-х и 1990-х, привели к возникновению «Боко Харам» (запрещена в России)?
– Наше правительство недостаточно заботится об образовании. Например, у нас в северной части Борно, где проживает две трети населения штата, а территория по размеру приблизительно равна площади Бельгии, нет ни одного высшего учебного заведения. В некоторых местах нет даже средней школы. Куда детям идти, как им развиваться, впитывать правильные ценности? В такой обстановке молодые люди, у которых нет никакого определенного будущего, склонны присоединяться к радикальным группировкам.
Нужно объяснять людям, что в разнообразии их сила
– Какой, на ваш взгляд, главный вызов для Нигерии и Африки в целом?
– То, что мы недооцениваем разнообразие нашего населения. Внутри каждой группы – будь то народность или религиозная община – хорошая дружелюбная атмосфера. Люди говорят на одном языке, у них одна культура и равные возможности. Но между этими группами отношения накалены.
Борьба между народностями, культурами и религиями в Африке существовала всегда. Когда в последней трети XIX века на нашем континенте появились миссионеры, они выбирали определенные районы. Христиане всегда действовали в южной части Африки, а мусульмане – на севере. Поэтому сейчас у нас нет общности. Наличие двух религий создает неоднородность.
Кроме того, есть и языковые сложности. Например, я из народа канури, как и большая часть «Боко Харам» (запрещена в России). Представители этого народа сейчас живут в четырех странах – Чад, Камерун, Нигер и Нигерия. Все они, кроме Нигерии, франкоязычные. Получается, я не говорю по-французски, а на расстоянии сотен миль от моего дома все представители моего народа используют этот язык. Нивелировать это разнообразие невозможно, да и неверно. Нам нужно объяснять людям, что в разнообразии их сила. Оно должно стать почвой для формирования единства.
«Если бы я не была христианкой, покончила бы с собой или взялась за оружие»
