«Я долго не могла даже смотреть на детей»

У меня было такое отношение к молодежи, к стране: Господи, к чему мы катимся? Как страшно жить, ничего хорошего. Я настолько была придавлена этим горем. Но смотрела на будущих сестер милосердия и думала – не все потеряно, есть еще такие девочки, такие женщины! Как они ухаживали, как они искренне меня жалели! Я им по возрасту – мама, но фактически они мне были сами как мамы, маленькие девочки.

– Три года и три месяца назад, – рассказывает клиент патронажной службы Лариса, – в моей семье стряслась страшная беда. Мой семилетний сыночек ехал в автомобиле, вместе с дедушкой, моим свекром. Свекр – водитель опытный, с большим стажем, управлял очень аккуратно, был не стар, ему не исполнилось еще 56 лет. Они следовали по спокойной подмосковной бетонке, проходящей между Ленинградкой и Рогачевкой. Неожиданно их подрезала иномарка, создалась аварийная ситуация. На встречную полосу вылетел «КамАЗ», в него врезалась машина дедушки, и прежде, чем иномарка скрылась, водитель грузовика, местный житель, опознал ее. Это была иномарка одного из подмосковных чиновников.

С гаишниками я разговаривала только по телефону, потому что валялась у двери реанимации, плакала и не отходила, пока меня не выгоняли охранники, когда прекращались часы доступа посетителей. Мой старший сын попытался заняться этим делом, свидетель сначала подтвердил показания, но через несколько дней, когда стали выходить с ним на контакт, от всего отказался.

Мало того, когда произошла авария, я хотела, чтобы сыночка доставили в Филатовскую больницу, потому что о других лечебных учреждениях особо и не знала, но по распоряжению медицинских чиновников, вся серьезная нейротравма должна была свозиться в другую больницу. Но там, в нейрохирургии, не оказалось даже МРТ (магнито-резонансной томографии – прим. ред.). Это выглядело как вредительство.
Нейрохирург допустил в ведении травмы две страшные ошибки, об этом знала вся больница. Мне, под гнетом все новых горестных известий, казалось, что мой ребенок, оказавшись в таком состоянии, стал заложником нашего произвола.

Я бросила работу, стала ухаживать за сыночком, пролежав с ним неотлучно в палате нейрохирургии год и восемь месяцев. От Вадюши нельзя было отходить, он с зондами и трахеостомой. Что я кушала? Тут тоже свою роль играл человеческий фактор. Питание больным раздавали две женщины. Мне было не положено питание, но они меня поддерживали, да и девчонки выходили на улицу, покупали что-то. Да мне есть-то было ничего не нужно!

– Зарплаты не было?

– Не было зарплаты. На небольшое время я оставила Вадюшу на девочек из патронажной службы. Люди в поликлинике помогли мне написать заявление на имя заведующей, чтобы оформить пенсионное обеспечение. Я оформила две пенсии: на себя и на него, обе – 15600 рублей. С 1 января 2007 года всем матерям, имеющим детей-инвалидов, выплачивают пособие сразу по увольнению с работы.

Рядом с нами лежал мальчик в палате, такой же по возрасту, как мой. Он тоже попал в аварию, но на двадцать дней позже. Очень пострадали его родители, оказались прикованными к постели, практически – при смерти. Ребенка полностью парализовало, но интеллектуально он остался более сохранным, голова не так пострадала, как у моего. Ухаживать за ним было некому, но главврач больницы услышал от знакомых, что в Москве есть бесплатная патронажная служба, существующая за счет благотворителей. Он разыскал эту организацию, она оказалась при больничном храме 1-ой Градской больницы. За Вовочкой стали ухаживать патронажные сестры.

Но мой ребенок был еще тяжелее. Через каждые три часа его необходимо было кормить. Ему поставили два зонда, желудок не принимал пищу, он питался через кишечник. За час зонды следовало спустить, посмотреть, сколько он принял, провести санирование.
Каждый день ко мне поднималась из реанимации врач, дай Бог ей здоровья, она вместе с другим медперсоналом обучала меня санировать, кормить через зонд, промывать катетер, переворачивать ребенка со всеми трубками. Все было очень сложно. У меня ничего не получалось. Несколько раз от усталости я падала в обморок.

Заведующий отделением Сергей Саныч, тоже дай Бог ему здоровья, попросил девочек из патронажа как-то мне помочь, и, видимо, связался с администрацией патронажной службы. Объяснил, что есть такая мама, у которой ребенок – еще более тяжелый, чем Вовочка, что ей необходима помощь, мамы и папы у нее нет, отец отказался от ребенка, свекр погиб, свекровь умерла и помочь некому.

Сестры ухаживали за Вовочкой и потихоньку подходили ко мне: «Теть Ларис, не плачь! Успокойся! Поспи». Молоденькие, хорошенькие, умненькие, чистые девочки – они учились тогда в Свято-Димитриевском училище.

У меня было такое отношение к молодежи, к стране: Господи, к чему мы катимся? Как страшно жить, ничего хорошего. Я настолько была придавлена этим горем. Но смотрела на будущих сестер милосердия и думала – не все потеряно, есть еще такие девочки, такие женщины! Как они ухаживали, как они искренне меня жалели! Я им по возрасту – мама, но фактически они мне были сами как мамы, маленькие девочки. Одна меня погладит по спине, на сердце и на лоб положит холодные тряпочки, другая придет, когда Вовочка заснул: «Я Вадюшу отсанирую, я Вадюшу…» Человеческие отношения. Как у родственников. Как должна сестра родная сказать тебе в такой ситуации, так и они. И если бы этого не было, я не знаю…

Я стала болеть, через два месяца у меня началась экзема, за три года развился диабет, на его фоне – артрит, и всякие другие болезни на нервной почве. Впору уже оформлять инвалидность себе самой.

– Вы говорили, что стали словно сумасшедшей.

– Да, первые дни, месяцы я просто следовала в этом направлении. Во-первых, можно сказать, я не видела жизни, я – не медик. Старший мой сын в детстве очень часто получал травмы. Единственное чем я могла помочь – это обмотать рану бинтом или какой-то чистой тряпочкой, и бежать ловить такси, везти его в травмпункт. Я не смогу оказать медицинскую помощи никому никогда. Мне делается плохо только при виде крови. Укол сделать? Об этом не может быть речи, меня просто парализует. А если там что похлеще – о-о-о… И вдруг мне пришлось самой со своим ребенком совершать немыслимые манипуляции. Инородным предметом вторгаться к нему чуть ли не до кишок, санировать горло. Вообще, это ужас: санация, шрамы… Это сейчас у него голова – приличная. В начале же сестры закрывали ее от меня тряпкой. Потому что, когда в реанимации я в первый раз увидела его шрамы, упала в обморок, разбила себе голову. Девочки после этого за меня опасались и приучали постепенно. Сначала на два сантиметра приподнимут повязку, потом – больше.

– Сейчас стало проще?

– Человек ко всему привыкает. Я привыкла к уходу. К самой ситуации не привыкла. Очень многие вообще отказываются от таких ребят. Лежал там после травмы мальчик четырнадцати лет, кандидат в мастера спорта, умница, хорошенький. Контуженый, но интеллектуально полностью сохранный. У него не двигались ни ручки, ни ножки. Мама поухаживала за ним полгода и говорит: «Я на себя наложу руки или сойду с ума». И ушла, и больше ее не видели.

– А где сын?

– Его потом отправили в Дом инвалидов.

– Там несладко.

– Несладко. Вы знаете, нельзя судить матерей, которые отказываются от детей. Я раньше тоже судила, пока со мной такое не случилось, но это невыносимо тяжело и страшно. Какие я только не передумала думы, как я только не перекрутила ситуацию, вообще всю жизнь, все человечество, всю нашу суть.

Ну вот, например. Какой батюшка Борис – потрясающий, уникальный священник, его знают очень многие. Он курирует нашу детскую больницу, его допускают в реанимацию. Он служил в Иоанна Предтечи, сейчас у него храм в Филях. Он приезжает к нам домой, помогает мне материально. Я не знаю, как он, бедненький, находит время. Это не человек – уникум. Он помогал всем в нашей больнице, меня вытянул из петли.

– Из петли?

– Нет, не нашел в петле. Это я образно говорю. Вытащил морально. В последние два дня у меня были мысли: чего тут мыть, что тут делать, скоро у нас – конец.

Потом Господь послал мне отца Владимира из Красногорска, у него попал в аварию сын, палаты – рядом, матушка его лежала с мальчиком круглосуточно, слышала мой плач. Сказала своему супругу, он стал к нам приходить и плохие мысли потихонечку ушли. Потом, я стала, наоборот, бояться: вдруг со мной что-то случится? Идти в магазин боюсь, девчонкам в палате говорю: «Девчонки, если со мной что-то случится, у меня две тысячи – под подушкой, отдадите Димке» (Димка – это мой старший сын). Батюшка Владимир говорит: «он – Божий избранник, ангел, ты ухаживаешь за ангелом, вот представь: за Господом Богом».

Но сейчас же я ощущаю себя как зомби, как робот, который встает и делает все на автомате. И постоянно читаю Иисусову молитву. Она меня как-то отвлекает, как-то охраняет, концентрирует на чем-то другом, а не на ужасе.

– Боль – постоянная?

– Каждую минуту, как зубная. Я долго не могла даже смотреть на детей. Особенно беленьких мальчиков Вадюшиного возраста, таких же худеньких, вообще отторгала. Я мимо школы даже сейчас хожу только иногда, если очень тороплюсь. А то всегда – только в обход. Фотографии то выставлю, то спрячу, вещи то вывешу, то спрячу. Какой-то бред. Хотя сейчас уже стало лучше.
Я рассказала вам самое сокровенное, мысли – просто сумасшедшие.

Знаете, был такой момент в больнице. Это было чудо. Мне было так плохо, я лежала, молилась, плакала. Думала: «Господи, ты, наверное, отвернулся от меня». У моего старшего сына были тогда тоже жуткие проблемы, то есть, они у меня погибали оба. И в этот день было произошли три события, анализируя которые я поняла, что Господь не оставил меня.

К тому же то, что ничего не произошло со мной – я не умерла, не сошла с ума, не остановилось мое сердце, я считаю, что это возможно только с Божьей помощью, потому что по-другому – никак.

– Если бы не было патронажных сестер, вы бы справились?
– Меня бы разбил паралич. Мне бы не было отдыха.
– Сестры помогают физически?
– Физически и морально
– Но они ведь не каждый день приходят?
– Нет. Но сначала девочки были со мной, они бегали из одной палаты в другую. Потом когда Вовочку выписали, то стали приходить два раза в неделю. Я жду их.
– В подобных случаях: первый вариант – патронаж, а второй – сиделка, да?
– Нет! А на что? Сиделка – это деньги.
– Большие?
– Очень! А откуда у меня деньги? Я и из дома многое продала из-за этой травмы.
– Сколько такие услуги стоят?
– Я не знаю, потому что у меня даже мысли никогда не было о сиделке. Очень дорого!
Когда я узнала, что есть такая бесплатная служба (патронаж Свято-Димитриевского сестричества при больничном храме 1-ой Градской больницы, – прим. ред.), я была поражена, потому что это невиданно в нашей стране, где все покупается, все построено на деньгах. И вдруг такая помощь безнадежным: старым и малым, больным и попавшим в автомобильные катастрофы.

Любимая молитва Ларисы. Слева, на фотоснимке, Вадик – еще совсем маленький

– Нет! А на что? Сиделка – это деньги.
– Большие? – Очень! А откуда у меня деньги? Я и из дома многое продала из-за этой травмы

Вадик – не первый Танин подопечный. Она помнит всех своих больных. Отношения не заканчиваются с прекращением медицинской помощи. Если она уже перестала к ним ходить, то, значит, их уже нет. И она молится за них за всех

Многие люди бросают своих родственников только потому, что вытерпеть такое сложно, надо быть очень сильным, а если нет помощи… И эти люди – Божья помощь, они приходят, все – очень добрые, отзывчивые, искренние, ты видишь, что они тебе сочувствуют.

Если бы не патронаж, я бы не выжила.

«Университетское образование, – считает Таня, – в патронажной практике никогда не помешает. Особенно, с бабушками. У нас встречаются больные редкой судьбы, высоко образованные, очень интеллигентные. Надо же с ними как-то поддерживать беседу»

Татьяна – одна из сестер, ухаживающих за Вадиком. Закончила исторический факультет университета. Всегда осознавала себя человеком верующим, но воцерковленной не была, семья ее, к сожалению, далека от Церкви и Бога.
Таня, как многие, иногда забегала в храм, скажем, перед экзаменами поставить свечку. Один раз зашла, когда священник читал проповедь. И ее, что называется, пробрало. Батюшка говорил, в общем-то, обычные для церковного человека вещи. Но для девушки многое стало откровением, новостью. Надо же, вот это, оказывается, грех. И так делать нельзя. Вдруг она неожиданно поняла, что живет неправильно. Что жить по заповедям – это очень красиво. Еще в проповеди она услышала, что если считаешь себя христианином, то нужно, ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Это стало поворотом в ее судьбе.
Таня подготовилась и пришла на исповедь. «Я была на таком подъеме, – вспоминает бывшая студентка, – хотя стояла в храме, и не понимала ни слова. Единственное, что могла идентифицировать, это: «Слава Отцу и Сыну и Святому духу». Остальные слова до меня не доходили. Но мне, было как-то так радостно.
И, вообще, – продолжает Таня, – в церкви у меня поначалу не получалось. Я попала в храм, где было очень много бабушек, они такие сердитые. Меня одергивали постоянно, но я была настолько окрылена, что ничего не замечала, это был очень счастливый момент жизни. Заходя храм, ощущала, будто пришла домой, как будто я где-то ходила в ледяной пустыне, а вот тут подошла к костру и отогрелась. Хотя я была совершенно одинока, я тогда училась в университете, у меня не было верующих друзей. Все крутили пальцем у виска. До этого я была «тусовочной» девицей, а тут резко переменила свою жизнь, отошла от прежней компании, надела длинную юбку».
Поначалу Таня просто ходила на службу, но в какой-то момент осознала, что годы идут, пора что-то делать. Она понимала, что жить по совести – это, конечно, уже много, но хотелось чего-то большего. Ей попался справочник с информацией о разных церковных центрах досуга. Наряду с кружкАми для вышивания, в нем приводилась информация о Свято-Димитриевском сестричестве. Медицина ей всегда нравилась. В свое время она очень жалела, что не пошла в мединститут. А когда узнала, что есть училище сестер милосердия, поняла, что это как раз то, что ей нужно.
Родители сочли это, конечно, великой глупостью: после университета идти учиться в училище. Но препятствовать не стали…
Уже учась в училище, она попала случайно к Вадиму, получив адрес у диспетчера патронажной службы. Тогда мальчик находился еще в больнице. Там и начались ее дежурства.

Записал Андрей РАДКЕВИЧ
Фото автора

От редакции:
По информации редакции, стоимость услуг сиделки сегодня обходится от полутора до трех тысяч рублей в сутки. Лариса Борисовна, мама Вадика, которому сейчас уже одиннадцать лет, просто не в состоянии была бы оплачивать такие суммы. Нет таких средств и у многих других, оказавшихся в серьезной беде. Патронажная служба при Свято-Димитриевском сестричестве существует на пожертвования благотворителей. Очень многие, кто хотел бы попасть к ним, не в состоянии этого сделать, потому что не хватает сестер. Жертвуя на патронажную службу, мы оплачиваем труд сестер милосердия и спасаем таких, как Вадик. Но, согласитесь, на его месте, может оказаться каждый…

Благодарим за помощь в расшифровке интервью Евгению Ж., Татьяну Шарину, Татьяну Воликову, Анну Богородицкую, Дарью Лапшину.

Как стать Другом Милосердия?