65 алюминиевых банок в одну сторону
Лиговка, «окраина центра» Петербурга. Здесь, на набережной Обводного канала, 66, на первом этаже обычного жилого дома с проходными арками и гулкими парадными расположена штаб-квартира фонда «Диакония».
Вывески нет – центр в процессе ремонта, но посетители как-то безошибочно находят нужную дверь. Три ступеньки вниз, дворцовый шахматный пол. И такой же черно-белый кот Феликс, всегда на страже. Вот и сейчас он обнюхивает пакет с эмблемой супермаркета.
«Может, продуктами пахнет? Хотя откуда, – говорит немолодой мужчина в черной куртке и брюках со стрелками. – У меня тут грязное белье, я сегодня в прачечную пойду. Тут недалеко, бесплатная».
Андрей Константинович пришел в фонд попросить еды. Чтобы добраться сюда, сначала накопил на жетоны метро. 65 рублей в одну сторону. Это 65 сданных алюминиевых банок.
Он бывший столяр, собирал мебель, остался без трех пальцев, срезало станком. Гражданская жена долго болела, была парализована. Потом умерла. Как попал в тюрьму, Андрей Константинович не рассказывает, а когда вышел – близких нет, жилья нет, работы тоже нет.
Прописка у Андрея Константиновича – сгоревший барак в Гатчине. Живет мужчина на лестничной клетке в девятиэтажке. Старшая по подъезду пускает, разрешила сложить в подвале вещи. Она же распечатала телефоны организаций, где могут помочь. Так Андрей Константинович и оказался в «Диаконии».
Жизнь в серой зоне
«Можно сказать: «Сам виноват, что не устроил свою личную жизнь, нечего было пить, нарушать закон». Но нам, как специалистам, видно, что мужчина делает что может. Держится за свой паспорт, хранит документы, ходит по врачам, пришел трезвый, пытается что-то изменить», – социальный работник «Диаконии» Игорь Антонов тут же звонит коллегам, договаривается, как будут помогать.
Для начала вручает продуктовый набор. Лапша быстрого приготовления, консервы, бутылка воды, печенье. Дает свою визитку, проводит инструктаж, куда пойти, к кому обратиться: «В восемь вечера вы приходите на Лесную, там пункт обогрева, охранника я предупредил, ночуете там, переодеваетесь. И обязательно поговорите насчет документов, паспорт просрочен, надо восстанавливать».
«По факту он попадает в серую зону. Жить негде, но по документам прописка есть, он не бездомный. И государственные структуры, которые работают с бездомными, его брать не могут», – говорит Игорь.
Поедет ли Андрей Константинович в пункт обогрева или отправится ночевать на лестничную клетку, позвонит ли Игорю – вопрос открытый. По опыту соцработников, что-то начинает меняться только тогда, когда человек сам понимает, что ему нужна помощь.
Социальный патруль
Вызов по горячей линии: в квартире на Рабфаковском за долги отключено электричество, там живут люди, которым требуется медицинская помощь. На вызов отправляется автобус социального патруля «Диаконии», это переоборудованная «Лада ларгус», в которой можно перевозить больных. В салоне стоит инвалидная коляска и коробка доширака.
За рулем Игорь. На заднем сидении медицинский консультант Артем. Он работает на скорой помощи, а в свои выходные – в социальном патруле.
«Что мы там увидим, неизвестно. Может быть, это притон или «вписка», когда бездомные на зиму устраиваются жить у друзей, у которых есть жилье. Понятно, что люди там на границе бездомности, но насколько плотно? Пока можем резюмировать только, что есть некая квартира, где все плохо, и там трое людей», – Игорь объясняет детали.
У парадной встречает женщина в черных брюках и толстовке, Нина. Навскидку – обычная женщина, как все. Это она позвонила на горячую линию. Показывает на зеленые деревянные рамы: «Вот наши окна на втором этаже».
«А я вас знаю, видела, когда автобус с едой приезжал. Я ведь бомж. И он бомж (в окно за нами наблюдает мужчина). Вы не тушите сигарету, когда докурите. Мы и бычки курим», – Нина мерзнет в толстовке, придерживает капюшон рукой.
Кресло, роза в горшочке и просроченные продукты
Чистый подъезд, с виду добротная железная дверь квартиры, но рядом в стене обрезанные провода. В квартире грязно, бегают тараканы. Пустые плафоны когда-то красивых люстр, детская аппликация, статуэтка «Лучшему хореографу», черно-белый портрет статной женщины на стене с остатками обоев. Это бабушка хозяина квартиры, Евгения. Его самого нет, увезли в больницу.
В потрепанном кресле у стены сидит Федор. У него старая травма головы, несколько шрамов, отек ног. И глаза «опытного сидельца», как говорит Игорь, которые моментально сканируют вошедших.
Врач осматривает Федора: «Сколько алкоголь не употребляете?» – «Я только пиво». – «Когда пиво последний раз пили?» – «Ну, сегодня». – «А кроме пива?» – «Ну, водочку иногда».
Разбираем счета за электричество. По тем квитанциям, что нашли, долг около 150 000 рублей. Света нет давно. На столике свечка в консервной банке. За окном и на подоконнике – пакеты с «просрочкой», продукты Нина собирает на помойке у местного магазина. Принесла и засохший цветок, кустовую розу в горшочке, теперь поливает, пытается спасти.
«У меня гепатит С, обострение было, и вода в легких, мне пульмонолог нужен, пульмонолога нигде нет, я все обзвонила. Денег нет, все бухают. У меня муж умер, вот я и пью», – Нина приехала в Петербург из Сибири, жилья своего нет.
Понятие нормы у них другое
«Частая яма, в которую попадают специалисты, когда они начинают выполнять желания своих клиентов. Мы же ресурс, поэтому нам говорят: „Мне нужно это!«
Моя задача не принять решение за человека и распорядиться его жизнью, а попробовать нащупать, в каком месте человек может заблуждаться или видеть себя не так. „Нет, я не алкоголик. Я же не сплю на скамейках«. Это очень тонкая психологическая игра, когда человек сам себя убеждает, что у него все хорошо.
Вроде бы без лампочки и не очень темно, но с лампочкой лучше. Вот это бедность. Когда люди не могут реализовывать свои какие-то потребности, которые серьезнее, чем просто не умереть с голоду.
Человек скатывается вместе с внешними обстоятельствами. Наверное, отчасти поэтому бездомные, те, кого принято называть „асоциальные«, при общении с нами не чувствуют никакого дискомфорта. Они смотрят нам в глаза, с нами разговаривают, не стесняются. Они не считают себя изгоями, у них понятие нормы другое. Как мы с вами смотрим на какие-то дорогие автомобили, у нас их нет, но это не значит, что мы нищие.
У них точно такая же любовь, товарно-денежные отношения, такое же рабочее время. Они не просто так ходят по помойкам, у них есть расписание, заработок, из этого расчета они строят бюджет. Что вот здесь я столько-то сэкономлю, здесь покушаю у благотворителей. У меня бывали случаи в практике, когда бездомные люди копили, у них была спрятанная приличная одежда, они вселялись в гостиницу и отдыхали таким образом от бездомности».
«Я в них верю»
«В теории человек способен выбраться из бедности сам, ему нужно прийти туда-то, сказать то-то, тут получить справку, здесь отстоять очередь, записаться через портал Госуслуг, все же логично, мы с вами знаем, как это работает.
Но с точки зрения психологии, я, как медицинский психолог по образованию, констатирую, в подавляющем большинстве случаев человек сам себе помочь не может. Так устроен наш мозг.
Может врач стоматолог сам себе зуб вылечить, даже если он кандидат наук и возьмет хорошее зеркало? Нет.
У нас есть теплые ботинки зимой, а человек живет на улице; он получил ботинки, ему никакой дом не нужен. Поверьте, у него самый лучший день в жизни. Норма сместилась.
Я знаю, как это на раз-два происходит, среди моих клиентов были люди гораздо более успешные, чем я. И среди моих бывших клиентов есть люди, которые стали гораздо успешнее. Один теперь владелец фирмы с миллионным оборотом, другой сантехник, у него хорошая зарплата, это профессия, которая приносит прибыль гораздо большую, чем социальная работа.
Поэтому, когда я общаюсь с самым безнадежным, падшим человеком, я ему открытым текстом говорю, ты не стесняйся, не обманывай, потому что я не знаю, окажусь ли и я когда-нибудь на твоем месте.
Я очень верю в своих клиентов, я знаю, что людям можно помочь. Это аксиома для меня. Но для меня также аксиома, что я не защищен и никто не защищен.
Возможность и готовность помогать – это про социальный интеллект, про уровень развития людей. Это не всем дано. Но милосердие тоже тренируется.
Есть такая обывательская позиция: „Они сами виноваты, почему я должен помогать?« А равнодушие точно такой же инструмент зла, как и любой другой. То есть я не посажу человека в холодильник, чтобы он там умер от холода, но я пройду зимой мимо, и он умрет от холода. Но результат-то один, вот и все.
Вот если я стану бездомным, я знаю, куда идти. А кто-то не знает, идет, покупает спирт и сидит в подвале, пока я не приеду».
