Я заболела раком. Скрывать не стала, узнали все ближние и дальние. И при встрече стали мне на разные лады сочувствовать: «Все будет хорошо!» «Господь не оставит!» «А ты Всецарице молилась?» «Вот у знакомого случай похуже – а он все живет!»
И тут у меня открылся дар прозорливости: по тому, как человек сочувствовал, я догадывалась, каков он в своей глубине. Оказалось, что 90% сочувствующих – лицемеры, говорят то, про что сами не знают и знать не хотят.
А сколько трусов вокруг! Лишь бы бросить что-нибудь, отметиться и сразу бежать. И сразу то на «Всецарицу» разговор переведут, то на «знакомых». А есть и такие, кто при встрече и виду не подаст, будто бы не знает, а пришлет потом лукавую эсемеску с: «выздоравливай». Ни честности у людей, ни мужества…
Есть еще группа знаек, которые убеждают, что «все будет хорошо». Им то что известно? Они ТАМ уже договорились? А еще скажут: «мы молимся» – тоже мне, исихасты. Так в ответ и хотелось сказать: «о себе б помолились».
В общем, никто ни разу не попал – чтоб в десятку, чтоб на «пятерку»! Одни двойки да слабые троечки.
Да, только начни серьезно страдать, столько всего про людей узнаешь! С диагнозом ходишь, как с индикатором совести для окружающих. Расссс, и скажу, чем я болею, чтобы понять, какой передо мной человек – поверхностный человек!
Я потом уже устала анализировать все частные случаи. А ведь еще митрополит Антоний Сурожский писал о том, как надо болящего слушать, слышать, и даже молчать – но по-умному, наполненно, многозначно! Была у меня молчаливая знакомая – все по руке меня гладила и молчала-молчала, может, считая это многозначным, только мне однозначно казалось, что не знает она нужных слов!
Для кого старался владыка, спрашивается?
В очереди к онкологу
Так я первый год и прожила без сочувствия. А однажды сидела в очереди к врачу и рядом – бабулька в трениках, не модных, а доперестроечных, с пузырями на коленках. Но сама – легкая, благозвучная. Я обычно в очередях к врачам ни с кем не разговариваю, держусь независимо, но тут она сама начала. Ну, я девушка внешне вежливая.
«Господи, как хорошо! Болеть заканчиваю, – сообщила бабуля. – Операцию сделали, химию прошла. В деревне успела по хозяйству, скоро картошку копать (дело было в августе). Сейчас врач таблетки выпишет бесплатные, и потом только раз в месяц к нему приезжать – мне недалеко, полтора часа до больницы. А лекарство бесплатное! И дорога бесплатная…
Пенсии сейчас хорошие, на все хватает. Мне – на все хватает, и дочери могу помочь, для внуков что-то. Они ко мне часто приезжают, всегда нужно сюрприз, они это любят. Я откладываю. На одежду себе совсем не трачусь – донашиваю, до смерти не доношу, столько тряпок этих. (Это она на мою мысль про треники так ответила… Ну точно мы, онкологические – прозорливые).
На еду? Много мне одной надо? Вот муж был – я готовила, я за ним ходила, когда он болел. Тоже онкология. Хороший он был, повезло мне с ним.
А вторая дочь, младшая, на него однажды с ножом кинулась. И на меня тоже. Она у нас нездоровая. Я потому и все скопленное старшей оставлю, младшая пьет и вообще.
Хорошо мы живем. Слава Богу. Я так и говорю: «Господи, спасибо Тебе!» Я не то что бы, как это говорят… да – не церковная, но в церковь за святой водой хожу всегда. Дома молюсь. Божией Матери. Ты, дочка, тоже молись».
…И ни слова про болезнь, историю лечения, невнимание врачей, плохое самочувствие.
Но я в ответ не промолчала. Спросила человека, ни во что вменяющего тяжести своей жизни – болезнь и смерть хорошего мужа, психически больную дочь, кидавшуюся на родителей с ножом, – почему она принимает все как само собой разумеющееся, неужели ей не нужно утешения, неужели она не чувствует своей одинокости хотя бы в болезни? Или у нее такая суперская старшая дочь и суперские внуки, которые одним своим присутствием наполняют ее всеми смыслами сразу?
Не уверена, что бабуля точно поняла то, что я попыталась спросить. Просто рассказала такую историю:
«Когда мне поставили онкологию, я про это заболевание уже знала – у мужа была опухоль. Знала, что нужно лечение, про химию, что тошнить может, давление скакнет. А вот подружки мои – испугались. Не звонят и не звонят. Думаю, что это Ольга притихла, Наталья – тоже? И дочка мне: «Мам, что это Ольга Михайловна совсем пропала?»
Звоню сама да и спрашиваю – или вы думали, что я помирать собралась?
А Ольга моя мне говорит: «Зина – это я – Зина, как хорошо, что ты позвонила!» И все расспросила про меня, потом говорит: «А мы с Натальей боялись тебе звонить! Только мужа схоронила и вот сама. А так-то мы за тебя в церковь сходили, отцу Максиму про тебя сказали, он сказал, будет молиться».
Боялись, они, бедные мои. А кому не страшно? Может, только тому, у кого кто-то поболел опухолью в семье, как у меня… А так про такое дело не знаешь, как и спросить, с чего начать. Ведь эта болезнь и к смерти бывает, не дай Бог, конечно. В общем, успокоила я подружков моих.
И потом я им все рассказывала: как операция прошла, как химию перенесла – легко перенесла, химия легкая была, бывает еще тяжелая. И дочкины подружки тоже все время спрашивают: как здоровье, теть Зин?»
Коллажи Татьяны Соколовой
