Он успел написать лишь горсть рассказов, которые потрясли современников, но большинство сегодняшних читателей знает его в лучшем случае по одной-единственной сказке – «Лягушка-путешественница».
В феврале исполняется 170 лет со дня рождения Всеволода Гаршина.
Детство
Иной раз родится такой человек, что на него, еще маленького, только взглянешь – и уже понятно, что его судьба не будет обычной, что он всегда будет иным, другим и лишним, как бы ни повернула жизнь. Таким был Всеволод Гаршин.
Раннее его детство было относительно благополучно, однако, он был еще маленьким, когда мать, Екатерина Степановна, влюбилась в учителя своих старших детей и ушла к нему. В ходе скандала и разбирательств выяснилось, что учитель еще и революционер, разыскиваемый полицией. Революционера схватили, судили, сослали, но мать не вернулась.
Детей поделили. Всеволод остался с отцом, тосковал, страдал, скрывал и свои страдания, и тоску, и любовь к матери. И очень много читал – чаще всего совершенно не по возрасту. В семь лет он одолел «Героя нашего времени», в котором не понял ничего, кроме того, что очень было жаль бедную Бэлу, «Собор Парижской Богоматери», «Хижину дяди Тома», «Что делать?», многое из Пушкина, Гоголя, Жуковского.
Наум Беляев в книге «Гаршин» приводит воспоминание друга семьи – Рейнгарда, описавшее необыкновенный взгляд Гаршина-подростка. Когда Всеволод чем-то увлекался, его огромные светло-карие глаза в кукольных длинных ресницах буквально загорались. Но стоило беседе угаснуть, и в глазах оставалась лишь бесконечная кротость.
«У маленького Всеволода, мне казалось, появлялся иногда именно меланхолический, задумчивый взгляд женщины, безропотно переносящей судьбу свою…»
Учиться Всеволоду пришлось в Петербурге, вдали от обоих родителей, жить – то в казенном пансионе, то у знакомых. Вечно не хватало денег – у матери их просто не было, а отец, кажется, просто забывал о сыне. Жалкие копейки, которые удавалось выкроить (часто – ценой обеда), тратил на книжки и журналы. Снова читал очень много и беспорядочно, отчаянно мешая большую литературу с развлекательной, беллетристику с социальными науками, читал Белинского, Чернышевского, Писарева – идолов передовой молодежи, читал Некрасова и Салтыкова-Щедрина, Флеровского, Шпильгагена, Омулевского, Крестовского, украинской писательницы Марко Вовчка.
Уже к старшим классам гимназии он понял, что хочет писать сам, и хочет писать хорошо и точно, а потому без конца пробовал, пробовал, начинал, правил и уничтожал рукописи. С того времени сохранился только один его рассказ. И в этом рассказе то, что будет волновать и преследовать его всегда – таинство смерти.
Болезнь
По отцовской линии в роду Гаршиных встречались психические заболевания. Был болен, как выяснилось позже, и старший брат Всеволода, Виктор. А в 1872 году признаки душевного нездоровья появились и у него самого.
Он всегда был тонким, впечатлительным и довольно нервным мальчиком, обостренно реагирующим на происходящее, особенно на чью-то боль и страдания. Но теперь его раздражительность и нервозность многократно возросли, в какой-то момент он оказался одержим идеей немедленно спасти все человечество при помощи любительской химической лаборатории, развернутой на дому у Виктора.
В конечном итоге Гаршина поместили в клинику – сначала обычную, после – в частную клинику доктора Фрея, где условия были более сносными. Постепенно Гаршин пришел в себя, но с тех пор болезнь уже не исчезала – она лишь отпускала ненадолго.
Действенного лечения психических заболеваний, методов купирования острых состояний на тот момент практически не было. Да и окружение юного Гаршина мало способствовало душевному здоровью. На отдыхе под Харьковом было много полезного свежего воздуха, прогулки, купания, но так мало было деятельного содержания в этой жизни, такая скука пронизывала все существование окрестных обывателей, что накатывала нестерпимая болезненная тоска. В Петербурге же во время учебы учеников, особенно небогатых, постоянно держали в напряжении учителя. Одного мальчика так затравил учитель, что тот помешался, и в бреду его без конца настигал безжалостный преподаватель со своей тригонометрией.
Учеба в гимназии подходила к концу. Надо было выбирать профессию. Гаршин задумался было о медицинском факультете, но в последний год его учебы гимназию внезапно переименовали в реальное училище, а принимать выпускников таких училищ в университеты было запрещено. Без особого интереса он пошел в Горный институт.
Студенчество
В 1874 году по стране прошли студенческие волнения, не миновали они и Горный. Больше половины студентов были исключены из института. Гаршина оставили. Но переживал он эти события, как переживал вообще все, крайне остро.
«С одной стороны – власть, хватающая и ссылающая, смотрящая на тебя, как на скотину, а не на человека, с другой – общество, занятое своими делами, относящееся с презрением, почти с ненавистью… Куда идти, что делать? Подлые ходят на задних лапках, глупые лезут гурьбой в нечаевцы и т.д. до Сибири, умные молчат и мучаются. Им хуже всех. Страдания извне и внутри. Скверно, дорогая моя мама, на душе…»
Он продолжал учиться и давал уроки, за которые ему даже не платили – просто кормили обедами. Свои страдания он пытался избыть писанием стихов, но все, что выходило из-под пера, казалось ему еще немощным, ненастоящим.
Нет, не дана мне власть над вами,
Вы, звуки милые поэзии святой;
Не должен я несмелыми руками
Касаться лиры золотой!
В те же годы он познакомился с молодыми художниками, стал завсегдатаем «пятниц», посвященных искусству и литературе. Свое отношение к искусству он сформулировал рано и держался ее всю жизнь: искусство не имеет права жить в себе, оно должно служить добру и справедливости.
Большое впечатление произвела на него петербургская выставка «Туркестанских этюдов» Верещагина, где все было о войне и смерти. Он снова и снова приходил на выставку, он не мог перестать смотреть, и, казалось, физически переживал боль и страдания раненых, искалеченных и убитых людей, запечатленных художником.
Война
В это самое время на Балканах началось восстание Герцеговины, оккупированной турками. Подобно многим молодым людям в тот момент Гаршин попытался было отправиться спасать братьев-славян, но его – юношу призывного возраста – не пустили. Россия сама готовилась воевать с турками, и в апреле 1877 года Александр II войну объявил. Известие об этом застало Гаршина с товарищем за подготовкой к экзамену по химии, и прямо тут же, не убрав учебники, они отправились в институт увольняться, а после – наниматься в солдаты.
Когда другие шли на войну за славой и чинами или во имя величия империи, Гаршина вела боль за никогда не виденных им и совершенно незнакомых людей. Он вновь был одержим идеей спасти мир от зла – теперь на поле брани.
До этого поля он добрался лишь в августе, пройдя пешком сотни километров. Хрупкий, тонкий, слабый на вид, Гаршин на одном своем упорстве преодолевал десятки верст за один переход по страшной жаре, когда рядом с ним не выдерживали и падали куда более крепкие и бывалые люди. 11 августа он вступил в свой первый – и как выяснилось, единственный бой.
«Только что мы их погнали, меня хватило по всему телу что-то огромное, и я упал. Впрочем, я скоро опомнился, сел, затянул себе платком ногу выше колена и пополз. Шагов сто спустя меня подняли – наш барабанщик и унтер-офицер – и дотащили до носилок. Через два часа я уже ехал с перевязочного пункта в дивизионный лазарет».
Странное дело: этот единственный бой и эта рана словно привели, наконец, Гаршина в чувство. Его отпустило. Он выглядел спокойным и довольным, как человек, исполнивший свой долг. К тому же, рана была хоть и болезненной, но не опасной. Позже он назвал день, когда его ранили, «быть может, единственным днем, когда сознавал себя честным и порядочным человеком. Тот, кто не бывал под пулями, вряд ли поймет, что я хочу, этим сказать».
Выздоравливая, он написал свой первый рассказ – «Четыре дня».
Дебют
Рассказ «Четыре дня» – о хорошем честном юноше из интеллигентной среды, отправившемся на фронт простым солдатом по тем же соображениям, что и сам Гаршин – спасать. Тяжело раненный, герой четыре дня дожидается помощи и спасения рядом с трупом убитого им турка. Рассказ оказался настолько точным, реалистичным и страшным в своем реализме, так четко попал в настроение общества, что о нем и его авторе немедленно заговорили.
За храбрость, проявленную в бою, Гаршина представили к награде и к производству в офицеры. Но офицерам запрещено было заниматься литературой. А Гаршина уже знали, уже любили, уже хотели заполучить в свои постоянные авторы лучшие издания страны.
«Литературные мои дела находятся в блестящем положении, если брать «потенциал». Только пиши, а брать везде будут. В некоторые журналы («Слово», «Пчела») я приглашен самими редакциями. Но печататься теперь я буду только в крайнем случае. Пишу, правда, я довольно много, но все это для меня этюды и этюды; выставлять же их я не желаю, хотя уверен, что они шли бы не без успеха. Буду печатать столько, чтобы только просуществовать».
За три года Гаршин написал несколько рассказов. «Очень коротенький роман» – о том, как доброволец, вернувшийся с русско-турецкой войны без ноги и преданный возлюбленной, обещавшей его ждать, пытается найти себя в мирной жизни. Затем рассказ «Происшествие» – о судьбе проститутки, «Встреча» – о товарищах юности, один из которых стал бедным учителем, а другой разбогател на нечестных заказах. В рассказе «Художник» он снова противопоставил двух героев, один из которых видит в искусстве лишь утонченное ремесло, приносящее заработок, а второй использует это ремесло для того, чтобы рассказать о жизни страдающего человека. Attalea princeps – рассказ или даже сказка о пальме, пробившей стеклянный потолок оранжереи в стремлении к свободе и поплатившейся за это жизнью.
Как писали после, Гаршин «безжалостно обличал» и «беспощадно бичевал» пороки общества. Сегодня мы можем сказать проще: у него было чутье на фальшь, несправедливость и на человеческую боль, он видел и узнавал их в любом обличии, под любыми покровами. Они заставляли его страдать, мучиться – и писать.
Чтобы добиться отставки, надо было доказать, что ранение сделало его непригодным к службе. В госпитале он познакомился с курсисткой-медиком Надеждой Михайловной Золотиловой, позже ставшей его женой.
Сокрушение
Казалось, жизнь необычайно добра к нему. Он выжил на войне и не остался калекой, его полюбила чудесная девушка, в двадцать с небольшим он сделался известен и востребован. Живи да радуйся!
Но ему вновь становилось хуже. Осенью 1879 года он выглядел угнетенным, мрачным, тосковал, не мог ни работать, ни отдыхать, ни даже нормально выспаться, читал без разбора всякую чепуху. Написал мрачнейший рассказ «Ночь», герой которого, мятущийся интеллигент, ищет и не находит себе места в мире.
Начало восьмидесятых в России – время террора. Одно за другим следовали покушения на Александра II. А затем террорист Млодецкий попытался застрелить могущественного чиновника, курировавшего III отделение и жандармский корпус – графа Лорис-Меликова. Покушение не удалось, чиновник не пострадал, суд за один день приговорил Млодецкого к казни.
Это событие потрясло Гаршина и запустило механизм очередного обострения болезни. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что прямо сейчас кто-то ждет смерти. «Жить, есть, спать, ходить с мыслью, что вот рядом готовится петля, он не мог», – написал о нем его друг.
В полном исступлении Гаршин написал письмо к Лорис-Меликову с просьбой простить покушавшегося. Чтобы не упустить времени, он лично явился с письмом в резиденцию графа уже ночью (казнь была назначена назавтра). Он был уже известен, и граф согласился увидеться, но перед аудиенцией Гаршина заставили прождать несколько часов, раздеться донага, тщательно обыскали и обследовали даже кожу под ногтями – нет ли там яду.
Гаршин так умолял, убеждал, просил, что Лорис-Меликов практически пообещал ему спасти Млодецкого. Не спавший, но совершенно счастливый Гаршин утром отправился к месту казни, чтобы лично стать свидетелем отмены приговора, но увидел состоявшуюся казнь и тело, болтавшееся в петле.
Метания
В ужасе и в тоске он бегал дни напролет по городу, с кем-то виделся, что-то пытался рассказать, захлебывался слезами, ездил в свой полк, выдумывал и рассказывал всем невозможные планы и творил невозможные глупости. Болезнь стремительно завладевала им.
Но и в этом состоянии он продолжал писать, и написал один из лучших своих рассказов – «Денщик и офицер» (тогда он задумывался как первая часть большого произведения под названием «Люди и война»). Выглядящий совершенно безумным человек писал в этот момент своему другу: «Я никогда за двадцать лет не чувствовал себя так хорошо, как теперь. Работа кипит свободно, легко, без напряжения, без утомления. Я могу всегда начать, всегда остановиться. Это для меня просто новость».
Гаршин собирался к матери в Харьков, но по пути внезапно отправился в Ясную Поляну навестить Льва Толстого, с которым даже не был знаком. Явился. Семья обедала. На вопрос великого писателя «Что вам угодно?» странный молодой гость ответил: рюмку водки и хвост селедки. Толстой не удивился, предложил выпить и закусить, и только потом понял, что имеет дело с молодым автором, которого знал заочно и очень уважал.
Они проговорили день и большую часть ночи и нашли много общего в мировоззрении друг друга, в особенности же во взглядах на войну и смертную казнь. Никто из Толстых, вспоминая после этот визит, не счел Гаршина безумным. Но первое, что сделал Гаршин, покинув Ясную, – купил у мужика лошадь и верхом отправился проповедовать крестьянам Тульской губернии сопротивление злу.
Красные цветы и все зло мира
Его нашли, вернули семье, он снова исчез, и теперь уже обнаружился связанным в психиатрической лечебнице под Орлом. В таком виде его перевезли в Харьков, в знаменитую клинику «Сабурову дачу».
И снова «лечение» ничего не лечило. Его принуждали принимать какие-то бессмысленные ванны, не давали ни читать, ни писать, и, по всей вероятности, били. Позже он рассказывал, что какая-то часть его совершала странные и нелепые, безумные поступки, в то время как другая его часть полностью сознавала происходящее и словно бы бесстрастно наблюдала за всем со стороны. Родные, посещавшие его, видели его почти спокойным и ласковым – и своим спокойным и ласковым голосом нес он полнейшую околесицу. Все это время Надежда Золотилова, уже официальная его невеста, приехавшая из Петербурга, чтобы поддержать его, не имела возможности даже повидаться с Гаршиным.
Этот период и свое состояние Гаршин впоследствии подробно описал в рассказе «Красный цветок». Там настолько точно воспроизведены больница, больничные будни, методика «лечения», а главное, клиническая картина заболевания, что рассказ можно использовать и как документ, и как учебное пособие. Герой рассказа, пациент психиатрической клиники, борется с красными цветами, которые олицетворяют для него все зло мира.
Любовь и книги
Больше года потребовалось, чтобы восстановиться после такого обострения болезни. Это время Гаршин провел в украинских губерниях у родных. В 1882 году его пригласил погостить в Спасском-Лутовинове Тургенев, очарованный творчеством Гаршина и огорченный его болезнью.
Вообще, кажется, все, кто знал его лично или хотя бы заочно, относились к нему с чрезвычайной теплотой. Его приглашали, ему стремились помочь с жильем, с заработком (Гаршин отказывался от предложений с высокими гонорарами, чтобы не нарушать ранее данные обещания). Да, собственно, его и нельзя было не любить: умный, тонкий, трогательный, скромный и добрый человек, к тому же красивый и невероятно талантливый.
В 1882 году у Гаршина вышла первая книжка рассказов. Вскоре он и Надежда Михайловна поженились. Ее не пугала его болезнь – как врач она могла уже предугадывать новые обострения. К тому же, они словно бы упорядочились: каждую весну становилось хуже, накатывала тоска, страх, отчаяние, не отпускали мысли о самоубийстве. «Если бы ты знал, какое это ужасное страдание. Не будь Нади, я бы, не медля ни минуты, покончил с собой», – говорил Гаршин другу.
Но Надя была рядом, отвлекала, спасала, выхаживала. И он жил. Лето проходило в беспокойстве, но к осени становилось легче, появлялись силы, интерес к жизни, активность возрастала, и всю зиму Гаршин мог работать. Сейчас, по всей вероятности, его заболевание назвали бы биполярным расстройством, или, немного ранее, маниакально-депрессивным психозом.
Он много работал, но не много печатал. Тем более что в 1884 году закрыли «Отечественные записки», с которыми он сотрудничал. Гаршин признавался, что для него это было равносильно смерти близкого человека.
В 1885 году вышла вторая его книга рассказов и была написана повесть «Надежда Николаевна» – единственное крупное произведение писателя.
Царевич
Необыкновенную одухотворенную и трагичную красоту Гаршина ценили художники, прежде всего – передвижники, с которыми он дружил. Их взгляды на искусство совпадали настолько, что Гаршина иной раз называли «писателем-передвижником». А лицо, полное боли, любви и детской кротости, само просилось на полотно.
Гаршина не раз писал Илья Репин. «Когда Гаршин входил ко мне, я чувствовал это всегда еще до его звонка. А он входил бесшумно и всегда вносил с собой тихий восторг, словно бесплотный ангел», вспоминал он. Они были очень дружны, много времени проводили в разговорах.
Задумав написать Ивана Грозного с погибшим сыном, Репин недолго искал подходящее лицо. По словам художника, в лице и фигуре Гаршина было то, что требовалось для картины – печать обреченности.
Готовая картина Гаршина потрясла. Когда она появилась на выставке, он ходил к ней каждый день. Снова и снова взгляд его приковывала кровь на виске молодого царевича. Ужас и поэзия смерти снова гипнотизировали его.
Поразительным сходством с Гаршиным отличается и другой обреченный персонаж Репина – молодой каторжанин с картины «Не ждали». Но, кажется, она была выставлена уже после того, как Гаршина не стало.
Болезнь
Младший брат Гаршина, Евгений Михайлович, влюбился в младшую сестру Надежды Михайловны. По церковному закону, два брата не могли быть женаты на двух сестрах, и младшим Гаршиным пришлось венчаться в чужом городе и тайно. Но Екатерина Степановна, мать братьев Гаршиных, всегда очень странно и неровно относившаяся к своим детям, не приняла этот брак.
Она не любила первую невестку – невзлюбила и вторую. Под давлением матери Евгений Михайлович расстался с женой, но оказалось, что она уже ждала ребенка. Ее приютили Всеволод Михайлович и Надежда Михайловна. Надежда Михайловна попыталась вступиться за сестру перед свекровью, получила яростный отпор. За жену вступился Всеволод Михайлович – и кончилось тем, что мать его прокляла.
Между тем, дело было весной, и Гаршин находился в самой черной стадии своей болезни. Мысли о самоубийстве одолевали его. Он знал, что с ними надо бороться, надо держаться, надо просто перетерпеть, переменить обстановку, уехать туда, где тепло, где солнце.
Друзья, знавшие эту его особенность, помогли, предоставили жилье в Кисловодске, где Гаршины должны были провести теплое время года. Отъезд ожидался со дня на день, и Надежда Михайловна хлопотала, собирая вещи, договариваясь с дворником… Она не сразу и заметила, что мужа уже нет в квартире, а дверь на лестницу распахнута.
Смерть
Гаршина нашли внизу, в лестничном проеме. Падение было совсем невысоким. Валерий Пайков, доктор медицинских наук и исследователь жизни Гаршина, пишет, что в проеме как раз помещалась высокая печь, которую топили в морозы. Верхняя часть печи доходила до второго этажа, в то время как Гаршин падал всего лишь с третьего, так что высота падения не превышала пары метров.
И Гаршин был жив и, по видимости, цел, за исключением сломанной ноги, что, конечно же, сущие пустяки по сравнению с возможным. Он уже страшно раскаивался, плакал и просил прощения, целуя руки жены. Его повезли в больницу, чтобы лечить ногу, но спустя всего два-три часа он потерял сознание и вскоре умер.
Возможно, во время падения он ушибся головой, образовалась гематома, а во время поездки до больницы по питерской брусчатке его растрясло, и гематома сместилась. Возможно, произошло что-то еще. Этого мы уже не узнаем. Человек, которого все любили, о котором столько людей заботились, которому так охотно помогали, выскользнул из любящих рук. Близкие караулили его с одной стороны, болезнь – с другой. Она манила его смертью всю жизнь – и забрала-таки.
Третья книжка с рассказами Гаршина вышла уже посмертно. Он успел сделать не так уж и много за прожитые 33 года. Рассказы, сказки, ни одного романа – сплошные мелочи. И сегодня, к сожалению, Гаршин почти забыт молодыми читателями. Но рассказы его все так же пронзительны, все так же прекрасны. И мысли его – о потребности человека в добре и понимании, о необходимости деятельного сопротивления злу – все так же актуальны.
