«Вы проходите, только аккуратно, у нас света нет», – говорит Людмила (имя изменено), открывая дверь в общий коридор. Мы послушно шагаем в темноту – я, Григорий и еще одна сотрудница фонда «Дети наши». Гриша держит в руках санки-коляску – для годовалой дочки Людмилы.
Еще у нее двое сыновей-школьников. Она потеряла жилье и работу, и мальчиков забрали в интернат. С этим Людмила смириться не могла – ей посоветовали обратиться за помощью в «Дети наши».
Мы перебираемся из коридора на кухню поговорить. Людмила с детьми живет в общежитии. Сначала снимала там комнату, а прошлым летом смогла ее купить. На девяти метрах помещаются только кровать и диван; на кровати сейчас спит дочка, а на диване средний сын, которому из-за карантина не надо идти в школу. Старшего дома нет – уехал к бабушке.
Пока я ищу, куда пристроить рюкзак, над нами вспыхивает лампочка, а рядом начинает работать стиральная машинка. Под ее гул Людмила отвечает на мои вопросы.
– В какой ситуации фонд пришел вам на помощь?
– Детей забрать. Они меня не кинули. Помогли в трудной ситуации и сейчас поддерживают. Не могла я в себя прийти, а они мне помогли.
– Почему детей забрали?
– Негде было жить. Была дурой, как говорится. Гуляла…
– Вы сами откуда?
– Из Краснодара, но давно там не живу. А так в деревне у меня дом. А здесь купила комнату. Тут у меня сестра рядом живет, соседи хорошие. Школа, садик – все рядом.
– Как фонд помог вернуть детей?
– На мозги капали, чтобы вставала на ноги. Чтобы работу искала. Я нашла работу, нашла комнату. Я сейчас в декрете, а так работаю посудомойщицей в школьной столовой.
– Вы где-то учились после школы?
– Я училась на садовника, швею и кассира торгового зала. Но на швею не доучилась.
– Почему не стали швеей?
– Не знаю, може, не мое. Я так пошла, може, наобум учиться, – улыбается Людмила.
Ничего не делать за человека, чтобы он не чувствовал себя иждивенцем
Кейс Людмилы для фонда «Дети наши» – понятный, знакомый. Пришло обращение помочь маме забрать детей из детдома. «Мы встретились, мама ресурсная, но не знала, за что хвататься. Она была еще не лишена прав, шли суды», – рассказывает Григорий.
Он был назначен работать с этой семьей как куратор случая. За год общения Людмила сильно изменилась, произошел заметный скачок в ее самоощущении.
«С чего все начинается? Мы приезжаем и рассказываем, кто мы, и пытаемся построить доверительные отношения. Без них нас воспринимают как карательные органы. Потому что к тому моменту, когда мы приезжаем, родители уже напуганы визитами соцслужб, опеки и комиссией по делам несовершеннолетних, и все от них что-то требуют, а они не понимают что делать, и им страшно», – говорит Григорий.
Когда доверительные отношения налаживаются, начинается работа – по плану, который составляется вместе с семьей. Главный принцип – ничего не делать за человека и ничего не давать просто так, чтобы не закреплялась иждивенческая позиция. Нужно оформить пособие на ребенка – в фонде дадут инструкции, но идти в инстанции придется самому.
«Вот я привез ей коляску и по правилам обязан спросить: „Людмила, это вам действительно необходимо?« Если запрос оправданный, я уточняю: „Что нужно сделать, чтобы вы сами ее купили?« Но я понимаю, что со всеми пособиями она получает около 9 тысяч в месяц. Позволить себе теплую качественную коляску с таким доходом нереально, и фонд согласился на покупку, но в обмен на то, что Людмила разберется с алиментами.
Помощь не должна быть по щелчку. Когда мы уйдем, у нее не останется людей, которые помогут. Людмила должна дойти до уровня, где она свои потребности может реализовывать сама», – объясняет Григорий.
Внутри фонда ее кейс уже переместился в категорию «профилактика». Ее сопровождают, чтобы исключить повторное изъятие. Но риск изъятия, считает Григорий, минимальный. Людмила живет скромно, но у опеки к ней вопросов нет. Фонд планирует завершать работу с этой семьей, хотя ей этого и не хочется.
– Справитесь сами?
– Надеюсь, да. Но хочу с ними общаться. Я привыкла к ним. Очень хорошие люди.
Фонд «Дети наши»
Основан в 2006 году. Для работы выбрали Смоленскую область. Начинали с волонтерских поездок по детдомам, но быстро поняли, что помогать нужно системно. В Смоленской области фонд сотрудничает с опеками трех районов – Смоленского, Демидовского и Ярцевского. Кроме того, помогает четырем детдомам — двум в Смоленске и двум в области.
Сейчас фонд представлен в Москве, Смоленске и Ярославле.
Для детей, живущих в детдомах, фонд придумал программу «Каникулы со смыслом». Там занимаются их социализацией, учат ездить на общественном транспорте, готовить еду, обращаться с деньгами. Еще есть профориентационная программа. Кто-то хочет стать слесарем, кто-то медсестрой, кто-то учителем. Фонд собирает запросы и договаривается с учебными заведениями либо с местами, где работают такие специалисты. На встрече рассказывают и о плюсах, и о минусах будущей профессии.
Фонд работает с детьми от 12 лет, после выпуска из детдома также есть постинтернатное сопровождение. У ребят есть возможность ходить на кружки, заниматься с репетиторами, работать с психологом. «Семейные» дети из деревень Смоленской области тоже имеют возможность заниматься с репетиторами.
«Воспитываю одна троих детей и на четвертого плачу алименты»
Елена (имя изменено) – многодетная мать, недавно переехала c детьми из деревни в маленький город неподалеку от Смоленска и сняла комнату. Городок больше напоминает деревню – вдоль нешироких улиц стоят одноэтажные избы с треугольными крышами.
Ее случай совсем другой – в Елене совсем нет инфантильности, она целеустремленная и многое может сделать сама, и для нее не нужно было придумывать стратегию выхода из кризиса. Но ей нужна была поддержка – и психологическая, и материальная.
– Почему вы решили обратиться в фонд за помощью?
– Я воспитываю одна троих детей и на четвертого плачу алименты, с работой плохо, зарплаты маленькие, и стало тяжело и дрова покупать, и вещи, и в школе детей начали травить. Совсем невмоготу стало. Я их оттуда забрала. Первое время возила их за свой счет на такси сюда из деревни в город, это мне стоило 14 500 в месяц. А потом сняла здесь дом. Школьный автобус их забирает. Дети ходят с удовольствием в школу, никто никого не гнобит. Стали общаться с одноклассниками, заводить друзей.
– А вы кем работаете?
– По образованию я экономист. По трудовой книжке кем я только не работала. У себя в деревне за 3000 в месяц убиралась в ФАПе, фельдшерском акушерском пункте, а зимой еще должна была две печки топить. Сейчас, когда сезон начинается, собираю ягоды, грибы. Их можно продать и заработать. Плюс огород, хозяйство.
– Тяжело ягоды собирать?
– За час-два не насобираешь. Хорошо собирать такую ягоду, как голубика, когда ее много. И то ближе к осени каждый день короче становится, и времени каждый раз все меньше. Пока на болото уйдешь, пока вернешься – расстояния большие. Обычно днями там пропадаю, и старшая дочка помогает. В лес один не сходишь. Там же у нас национальный парк, можно наткнуться и на волка, и на медведя. У нас последнее время стали попадаться рыси. Рысь опасная. Особенно если она на дереве сидит.
Еще один источник заработка Елены – цветы из бисера, рождественские венки, картины из листьев и цветов. Это хобби возникло как профилактика нервного срыва. «Я жила с молодым человеком, а у нас начались стычки с его родителями. Его отец мог приходить пьяный, унижать, оскорблять меня, а он не заступался. Однажды все, что у меня на столе стояло, полетело в них. Это был первый нервный срыв, следом через неделю второй. И тетка мне посоветовала чем-то себя занять», – рассказывает Елена.
Она начала с пазлов, потом переключилась на бисер и сейчас легко придумывает и делает (одна или с помощью детей) изящные и стильные вещицы из самых разных материалов.
При очевидной нехватке денег оформлять алименты на детей Елена не хочет: объясняет это тем, что сама платит алименты на младшего сына и решила «ни ему жизнь не портить, ни себе нервы». Алексея она родила сильно недоношенным.
– Я работала тогда на ферме телятницей. Чистили загоны, теленок толкнул, я упала, ударилась животом о бетон. На полусроке меня забрали, кесарево сделали.
Он на ладошку помещался, и его выходили, только он не видит, не слышит, у него очень много патологий. Я сама не могла купить ему ни кроватки, ни матраса, это все дорого стоило. Реанимационная машина в деревню идет очень подолгу, могла не успеть, когда приступы начинались.
И мы с опекой решили в итоге писать отказ. Привыкшая уже, что он где-то есть, но я его не вижу. Навещать я права не имею. Алименты плачу – столько, сколько могу. Если буду платить полную сумму, мне не на что будет жить с детьми. Так что часть идет в задолженность, поэтому ипотеку мне не дадут.
Дом Елена снимает до весны – потом, скорее всего, вернется хозяйка. И нужно будет снова что-то придумывать. А пока из прежних обитателей в доме только кот Барсик – лежит на полу, вылизывается. «Хозяйка его никогда домой не пускала, а когда я приехала, мне стало жалко его на улице держать, – рассказывает Елена. – Недавно она приезжала за деньгами и отметила, что он сильно потолстел».
Не хватает знаний, а не только денег
Если детей все-таки изъяли и отправили в учреждение, Григорий Мешков ищет способ их вернуть.
«Иногда у нас получается, и мамы, которые были лишены родительских прав, находят в себе силы восстановиться в правах и забрать детей домой. Не всегда есть такая возможность: кризис бывает настолько глубоким, что начинать помогать семье надо было пять лет назад. Но тогда мы пробуем хотя бы наладить контакт между ребенком и родителем (если он не попал в приемную семью)», – говорит Григорий.
Он уверен, проблема неблагополучных семей не только в бедности финансовой: «Чаще всего у наших семей бедность в знаниях. Не разбираются в детском воспитании и возрастных особенностях детей, не знают законодательства, своих прав. Вот с этой бедностью мы работаем».
В отличие от контролирующего взгляда органов опеки, который фокусируется на том, что в семье не так, социальный координатор от фонда ищет здоровые, сильные части семейной системы, которые можно укрепить. Ради того чтобы дети и родители не расставались и семья избавилась от ярлыка неблагополучия и получила шанс на нормальную жизнь.
Кто такой социальный педагог
Социальный педагог отличается от социального работника. Оба помогают людям, которые попали в беду, но у соцпедагога больше функционал, потому что он помимо помощи должен чему-то научить того, кому он помогает, чтобы в следующий раз человек сам справился.
Соцпедагог использует специальные знания, методы, приемы, техники. Например, метод поощрения. «Приведу пример: круглый двоечник попытался подготовиться к контрольной и написал ее на три. Учитель обязан его похвалить перед классом, зафиксировать, что он молодец. Тогда он мотивируется и в следующий раз снова подготовится.
Зачастую и мы со взрослыми людьми такие методы применяем. Если человек сделал какие-то шаги для улучшения своей ситуации, надо его поощрить. А если не сделал, надо спросить, почему не получилось и что надо сделать в следующий раз, чтобы получилось», – объясняет Григорий.
Получить профессию социального педагога можно в государственных вузах, на курсах повышения квалификации, в том числе организованных НКО.
Можно всю жизнь прожить и не знать, что в соседнем доме такая беда
Он рос в любящей семье в том же Демидове и не представлял, насколько сильно его жизнь может отличаться от жизни других людей.
«Я родился, учился в школе, потом уехал в Смоленск. Когда пришел в профессию, меня окружали люди примерно моего экономического статуса, уровня интеллекта. И я думал, что с этим миром все нормально. А начал работать, первый вопрос был – почему мне раньше не показывали, что в XXI веке настолько плохо можно жить? Разваливающееся дома, годами не убиравшиеся квартиры, тошнотворный запах.
Можно всю жизнь прожить и не знать, что в соседнем доме есть такая беда!» – вспоминает Григорий.
К сожалению, в таких ситуациях многие бросаются обвинять: неужели нельзя самому, без помощи извне, убрать квартиру, найти работу? Григорий уверен: человек далеко не всегда «сам виноват», что оказался в такой ситуации. Достаточно, например, родиться в неблагополучной семье. Хороший опыт от родителей взять не получится, а если никто не поможет, не подскажет, как наработать свой, он так и будет жить, передавая это из поколения в поколение.
«Кризисы, которые передаются из поколения в поколение, на нас должны прерваться. Подход, ориентированный на потребности ребенка, позволяет это делать», – говорит Григорий.
