Россия занимает второе место в мире по количеству заключенных на душу населения, впереди только США. По данным МВД, за последнее десятилетие преступность несовершеннолетних в России выросла в cемь раз, притом что само детское население год от года сокращается. Многие светские специалисты обеспокоены этой проблемой и предлагают в качестве ее решения ввести в России ювенальную юстицию. Но эта идея встречает резкое неприятие со стороны православных, которые опасаются, что с помощью особого правосудия для несовершеннолетних государство станет вмешиваться в дела семьи, как это сейчас активно происходит на Западе. При этом мало кто из православных знает, что в России уже более девяти лет работает своя собственная модель ювенальной юстиции.
Обо что ломаются копья
Для начала, давайте определимся, что мы имеем ввиду, когда ставим рядом эти два слова. «Ювенальный» (от лат. juvenis — молодой, юный) означает «неполовозрелый», а «юстиция» — правосудие, судопроизводство. Вместе получается что-то вроде «детского правосудия». Под такое расплывчатое определение можно подвести весьма широкий спектр практик, включая и диаметрально противоположные. Скажем, в Российской империи малолетних преступников иногда передавали для исправления в монастырь. А в современной Великобритании суд может лишить опекуна прав на усыновление еще одного ребенка, если его подопечный перейдет из ислама в христианство. В разных странах особое правосудие в отношении подростков работает по-разному: результат работы суда зависит от конкретных законов.
Именно в непонимании этого, по мнению директора Центра психолого-педагогической реабилитации и коррекции несовершеннолетних Хабаровска Александра Петрынина (более 20 лет опыта реабилитации малолетних преступников), кроются причины недоверия православных ко всему, что называется ювенальным: «К ювенальной юстиции очень агрессивное отношение, поскольку этот термин уже занят. Понятие очень распространено на Западе, и у них ювенальная юстиция — это если папа шлепнул ребенка, а ребенок подал в суд, и папу посадили. Я категорически против такого правосудия, понимаемого как система «стукачества» детей на родителей. Но введение особого метода работы с малолетними преступниками совершенно необходимо».
Еще в римском праве можно найти указания на то, что юношу, не достигшего 25 лет, следует судить несколько иначе, чем взрослого. «Так как всем известно, что у лиц этого возраста рассудительность является шаткой и непрочной и подвержена возможностям многих обманов», — поясняет сборник законов VI века, дигесты Юстиниана. В России до революции для малолетних преступников тоже существовали особые суды, к 1914 году в империи их было около десяти. Задачей таких судов было «не наказывать, а исправлять, его (суда — прим. авт.) настойчивое стремление — спасти всех, сошедших с честного пути, подростков от тюрьмы…», — как писал о тогдашней модели ювенальной юстиции журнал по проблемам детской беспризорности в 1914 году.
Несмотря на то что в современном российском законодательстве нет ни одного упоминания ювенальной юстиции, отдельные процедуры для несовершеннолетних как в уголовном, так и в гражданском судопроизводстве все же предусмотрены. С этой точки зрения ювенальные технологии не вносят (пока) в работу судебной системы ничего нового — они работают в рамках общероссийских законов. Но один и тот же закон можно трактовать и применять по-разному.
Площадкой для эксперимента по отработке ювенальных технологий является Ростовская область. Первые ювенальные суды появились здесь в 2001 году. Сейчас в области 61 суд, из них в 33 введена специализация судей, в 15 судах дополнительно к специализации существует помощник судьи с функциями социального работника. На базе областного суда работает ассоциация специалистов «Центр ювенальной юстиции», которая анализирует и обобщает судебную практику и совместно с Российской академией правосудия разрабатывает концепцию подросткового правосудия в России.
Увидеть в преступнике ребенка
Биография пятнадцатилетней Оли из Ростова-на-Дону, впервые преступившей закон, очень типична для несовершеннолетнего правонарушителя. Отец ушел из семьи, когда она была совсем кроха, мать все время на работе, она продавец. Девочку до двух с половиной лет воспитывала бабушка, потом ее отдали в детский сад. Росла Оля нормальным послушным ребенком, училась хорошо и редко пропускала уроки. Но наступил подростковый возраст, и отсутствие родительского воспитания сказалось. Ольга стала прогуливать уроки, съехала на тройки. Ее воспитанием занялась улица, и вот результат: пятнадцатилетняя Ольга дважды крала у своих подруг мобильные телефоны.
Рисунок Петра Захарова. Фемида
Закон позволяет судье как наказать подростка (ст. 158 ч. 2 — до пяти лет лишения свободы), так и попытаться разобраться в причинах преступления и устранить их. Посадить проще, разобраться — эффективнее. Ольге повезло, судья, рассматривавший ее дело, решил дать девочке шанс и освободил ее от уголовной ответственности. Но этому предшествовал месяц кропотливой работы целого ряда ювенальных специалистов.
«Ольга любит животных, часто приносит их домой. Любит читать страшные истории, слушать музыку в стиле рэп. Школьные каникулы проводит у прабабушки в деревне, где допоздна гуляет с парнями 16-18 лет. Парни злоупотребляют спиртными напитками и наркотическими веществами. Мать об этом не знает», — такие подробности нечасто встретишь в уголовном деле подростка. Но именно они, считает специалист ростовского Центра ювенальной юстиции Елена Браславская, помогают суду увидеть в преступнике ребенка и понять, что могло подтолкнуть его к правонарушению и насколько безопасно оставить его для перевоспитания в обществе.
Морской бой против кражи
По закону, судья обязан тщательно изучить обстоятельства жизни несовершеннолетнего преступника. Как выполняется это предписание в обычном суде?
«Открываешь дело, там характеристика из школы на пяти строчках — курит или не курит, пьет или не пьет, посещает ли школу. Такая же характеристика от соседей да табель успеваемости. Разве этого достаточно, чтобы изучить личность ребенка?» — говорит Елена Браславская и тут же добавляет, что более подробную информацию о подростке, попавшем на скамью подсудимых, собрать в обычном суде некому — в штате нет соцработника, который бы мог это делать. Но у любого судьи есть помощник, который обычно занимается бумажной работой, — Елена сама работала помощником судьи с 2000-го по 2007 год. В ювенальном суде дополнительные обязанности соцработника ложатся на его плечи. Помощник встречается с врачами, учителями, идет к подростку домой, заглядывает в милицию, заказывает психологу характеристику на подростка. И только потом готовит для судьи доклад о личности несовершеннолетнего (т. н. карту социального сопровождения).
Кстати, эти сведения бывают полезны не только судье, но и родителям, которые на удивление мало знают о своих детях. Например, мать Ольги, узнав о кражах дочери, была в шоке: «Зачем ей эти телефоны, я же каждый день давала десять рублей ей на карманные расходы?»
Психолог установил, что отношения у мамы с дочкой доверительные, шансы на перевоспитание высокие. Оля дорожит мнением мамы и бабушки, часто прислушивается к их советам. Все праздники они проводят вместе. С бабушкой они часто играют в морской бой. Девочка собирается заканчивать 11-й класс и поступать в колледж. Учитывая минимальные последствия преступления (оба телефона вернули владельцам), судья ювенального суда (правильнее будет называть такой суд особым составом по делам несовершеннолетних суда общей юрисдикции) освободил Ольгу от уголовной ответственности и назначил воспитательные меры: сроком на год ей запретили находиться вне дома после 21.00 (то есть никаких гуляний по ночам с друзьями) и пропускать занятия без уважительной причины. Контроль был возложен на инспектора по делам несовершеннолетних. По рекомендации психолога суд обязал мать заняться воспитанием девочки (юридически это называется «передача под надзор»). И как оказалось, был прав: с тех пор — а дело рассматривалось в 2004-м — Ольга в суд больше не попадала.
Волшебные пинки
Оле крупно повезло, потому что в среднем по России 30-40% однажды осужденных подростков снова попадают на скамью подсудимых. В тех 15 судах Ростовской области, которые работают с применением ювенальных технологий, средний процент рецидива 10-11%. Образцовым можно считать ювенальный суд станицы Егорлыкская. В районе проживает около 40 тыс. человек, из них около 12 тыс. — несовершеннолетние. В 2005-м район вдруг вспыхнул: 35 подростковых преступлений в год вместо обычных 25. И когда из ростовского суда председателю Егорлыкского суда Валентине Степанцовой пришло предложение поработать по ювенальным технологиям, она приняла его с энтузиазмом. За три года его работы преступность снизилась в три раза, до 12 преступлений в год. Рецидив последние два года равен нулю. Почему при одинаковом законе в одном суде рецидив 40% (в некоторых доходит и до 70%), а в другом — 0%?
Российская модель ювенальной юстиции предполагает, что для работы с делами, где одной из сторон является несовершеннолетний (в Ростовской области это, пока, в основном уголовные дела, где несовершеннолетний — обвиняемый), судей по возможности освобождают от рассмотрения всех прочих дел. Узкая специализация позволяет судье во-первых работать вдумчивее, а во-вторых — частично избежать профессиональной деформации. Поясняет Александр Петрынин: «Один из моих подопечных совершил грабеж в группе подростков, во главе которой стоял взрослый человек. Они сняли куртки со студентов. Ущерб потом был возмещен, плюс малолетство, первая судимость — вполне можно было применить условное наказание не связанное с лишением свободы. Я даже в суд не поехал, поскольку ожидал благополучного исхода дела. Но мальчика арестовали в зале суда. Мы подали кассационную жалобу и выиграли. И судья, и прокурор тогда заняли очень жесткую позицию, они увидели в мальчишке преступника, которого нужно наказать, прокурор после этого просто криком на меня кричала, ее прямо колотило. А он другой совершенно! Ездил в Оптину пустынь — молился Анатолию Оптинскому, профессию хорошую получал. Не тот случай. Если бы его посадили, я уверен, мальчик бы так и пошел по этой стезе. А сейчас он известный в Хабаровске кондитер, помогает нашему центру. Очень нежно любит свою жену и четырехлетнего сына».
Второй важный момент — объединение вокруг суда госслужб, работающих с проблемными детьми. Как правило, эти инстанции работают не на ребенка, а на себя и на свою статистику. Год назад я по заданию редакции сопровождал домой освободившуюся из колонии девушку (см. об этом здесь). Вместе с ней мы пытались получить пенсию по потере кормильца, устроиться на работу или на учебу, просили списать ей часть долга по квартплате. Тогда только журналистское удостоверение помогло хотя бы попасть к чиновникам на прием. Как позже выяснилось, их готовность помогать была показной: в школу мою подопечную так и не взяли, на учет как безработную не поставили. Помогла сестра, которая устроила ее к себе на фабрику. В системе ювенальной юстиции роль «волшебного пинка» играет судебный контроль. Подростку назначается индивидуальная программа реабилитации, за выполнением которой следит помощник судьи. Когда в центр занятости приходит освободившийся подросток, его отправляют собирать справки. А когда приходит частное постановление суда — дают работу. Волшебство.
Вынуть ребенка из рассола
Вот еще одно дело из практики: подросток совершил кражу. Помощник судьи выяснил, что его воспитывает мать-одиночка, мальчик — старший из троих детей. Он не получил вовремя паспорт, и его оштрафовали. Денег у семьи нет, потому что в сентябре двух младших отправили в первый класс (учебники, портфели, тетрадки и т. д.). Чтобы выплатить штраф и получить паспорт, ребенок пошел на преступление. По закону мать была вправе обратиться за помощью в органы опеки и соцзащиты, однако она об этом не знала. Суд вынес частное постановление, где указал, что семье необходима помощь органов опеки и социальной защиты. Помощник судьи вместе с матерью написал письмо в администрацию города, помог оформить все бумаги, ходатайствовал за нее перед органами соцзащиты. В итоге мать получила единовременное денежное пособие и ежемесячную материальную помощь в течение трех месяцев. Сложно представить себе подобный исход в «обычном» суде. Как считает Валентина Степанцова, судье намного проще поставить точку в деле, отправив подростка за решетку.
Правда, в таком случае есть опасность через три года вместо подростка получить опытного уголовника. Александр Петрынин: «Даже в очень хороших исправительных учреждениях ребенок попадает в криминальную субкультуру. Как огурец, попавший в рассол, неизбежно просаливается, так и ребенок в колонии впитывает антиценности криминального мира». В Егорлыке это понимают, поэтому стараются экономить репрессивные меры в пользу реабилитационных (конечно, в рамках закона). Бесплатно судьи и их помощники берут на себя дополнительную нагрузку, по месяцу исследуют подростка до суда, по году возятся с ним после. Статьи в православных СМИ, ругающие ювенальную юстицию, здесь читают с недоумением. «Так дайте нам другую программу! Или назовите ее по-другому! — восклицает Валентина Степанцова. — Только скажите нам, что делать с нашими детьми! В комиссии по делам несовершеннолетних один штатный сотрудник на 12 тысяч подопечных, и в каждом районе так! А как только суд начал хоть что-то делать, это для всех стало шоком».
При чем здесь секс-просвет?
Как будто выглядит все не так уж и страшно. Почему же интернет полон статей, обвиняющих сторонников введения ювенальной юстиции в России в навязывании секс-просвета и массовом отъеме детей? Что касается первого обвинения, то авторы статей, вероятно, не разобрались, какая государственная структура за что отвечает. Например, вводить или не вводить секс-просвет и вообще чему учить детей в школах, решает Министерство образования. Так же как в Министерстве здравоохранения, а не в суде решают, лечить ли наркоманов метадоном, а в парламенте — подписывать ли европейскую социальную хартию и Конвенцию ООН о правах ребенка.
Второе обвинение более серьезно. Ежегодно в России возбуждается около 70 тыс. дел о лишении родительских прав, 90% исков удовлетворяются, при этом лишь в 10% случаев речь идет о непосредственной угрозе жизни и здоровью детей, в 4% — о жестоком обращении, а 60-70% — это неисполнение родительских обязанностей. Но такие дела возбуждаются и расследуются опекой или прокуратурой, а не судом. Суд только решает, насколько обоснованы требования опеки, и значительной разницы между ювенальным и обычными судами в этом смысле не просматривается. Так, в Ростовской области живет 4,2 млн человек. За 2008 год там было удовлетворено 1266 исков о лишении родительских прав. В соседней Волгоградской области (2,6 млн человек) за тот же период — 1216, в Ставропольском крае (2,7 млн) — 861, в Краснодарском крае (5,1 млн) — 1709. А вот если посмотреть на работу одного конкретного суда, то в Егорлыке за 2008 было рассмотрено 12 дел о лишении родительских прав, лишили прав в шести (то есть 50, а не 90% от общего числа) случаях. Основания? Мать бросила новорожденного и уехала в соседний город, где стояла с табличкой «подайте на похороны ребенка». Пьяный отец привязал коляску с младенцем к хвосту собаки. Мама каждый день пила водку, потом «ругалась, била меня ремнем по рукам и ногам. Мне было больно, я плакал» (со слов шестилетнего). И так — все шесть. За три года работы суда также не нашлось ни одного ребенка, который бы сам обратился в ювенальный суд с жалобой на нарушение родителями своих прав. Ни одного ребенка не отняли у родителя «за шлепок». Более того, когда в Егорлыкском ювенальном суде я спросил у «ювеналов», кто из них не шлепает своего ребенка, из десяти человек (психологи, милиционеры, члены комиссии, судьи) руки подняли только двое — у них младенцы. Получается, что по крайней мере в Егорлыке «ювенальщики» не занимаются массовым отъемом детей у родителей. Настоятель Егорлыкского храма иерей Георгий Цуркану даже здание суда им освятил — никакой угрозы в местной ювенальной юстиции он не видит, скорее наоборот.
Однако тревожная тенденция есть. Вот каким видит будущее ювенальных технологий Алексей Головань, уполномоченный по правам ребенка при президенте России: «На Западе идет кампания за отмену любых физических наказаний для детей. У нас почему-то считается, что они допустимы и не влекут за собой никаких неблагоприятных последствий для родителей. С моей точки зрения, поскольку дети не могут сами за себя постоять и очень часто находятся в полной зависимости от взрослых, применение какого-либо насилия в отношении ребенка абсолютно недопустимо, это противоречит Конвенции о правах ребенка. Ювенальная юстиция должна будет защитить интересы ребенка в разных ситуациях, не только во время уголовного судопроизводства. 56-я статья Семейного кодекса предусматривает, что ребенок в случае злоупотребления родителя своими правами может обратиться в суд за защитой. Однако на практике эта система действует крайне редко. Это неправильно, потому что часто возникают конфликтные ситуации, когда интересы ребенка должны быть особым образом защищены в суде. Как раз на это и будет прежде всего направлена ювенальная юстиция». Как будет трактоваться «злоупотребление родительскими обязанностями» на практике, будет ли считаться таким злоупотреблением пост, шлепки, ограничение бесконтрольного сидения в интернете, запрет пойти в ночной клуб — вот что волнует родителей, и не только православных.
Когда мы обратились в отдел по взаимодействию с правоохранительными органами Ростовской епархии с вопросом об их отношении к эксперименту, проходящему в области, ответом было возмущение: никаких контактов, это же диверсия против семьи! А вот руководитель секретариата национальной рабочей группы по формированию ювенальной юстиции в РФ при Общественной палате РФ Елена Воронова вздыхает: «Надо, чтобы кто-то занимался нашими подростками после освобождения. Хорошо, если этим занимается Церковь! Мы были бы рады наладить с ней конструктивный контакт, услышать ее предложения». Дискуссии по вопросу о целесообразных формах ювенальной юстиции продолжаются. Какая точка зрения возобладает, зависит в том числе от нас, православных. Сядем ли мы за стол переговоров и выскажем свои претензии и предложения? Или своим полным неприятием, смешивающим в одну кучу заботу о трудных подростках, детоцентризм органов опеки и гуманистическое понимание человека, отпугнем от себя специалистов, работающих с детьми? Как бы вместе с правозащитной «водой» нам ненароком не выплеснуть и ребенка.
Пока специалисты спорят
9 июня президент России поручил правительству рассмотреть вопросы, касающиеся создания ювенальных судов. В августе при Совете судей Российской Федерации создана рабочая группа по созданию, внедрению и развитию механизмов ювенальной юстиции в системе правосудия. 12 ноября состоялись парламентские слушания (полная стенограмма опубликована на нашем сайте). Главная сложность в понимании этого вопроса заключается в том, что «даже среди наиболее квалифицированных ученых и специалистов все еще нет единого мнения о том, что же такое ювенальная юстиция», — пишет проф.В. Ермаков. Группа авторов, под его руководством в 1999 году разработавшая проект закона «Основы законодательства о ювенальной юстиции в РФ» (он не был принят), определяет ювенальную юстицию как «совокупность правовых, медико-социальных, психолого-педагогических, реабилитационных и др. программ, наиболее полно защищающих права, свободы и интересы несовершеннолетних, а также лиц, ответственных за их воспитание». Автор учебника по ювенальной юстиции Эвелина Мельникова понимает под этим более узкое явление: «Судебную систему, осуществляющую правосудие по делам несовершеннолетних, как защищающую их права, так и разбирающую дела о совершенных ими преступлениях».
PS. Семью хотят перевернуть
Точку зрения противников введения ювенальной юстиции в России объясняет адвокат с 30-летним опытом работы, член правления некоммерческой организации «Родительский комитет» Лариса ПАВЛОВА:
— «Всесторонняя защита прав ребенка» — первоочередная задача ювенальной юстиции. Пока что в России защита прав ребенка понимается в основном как изъятие его из семьи и помещение в государственное учреждение. В дореволюционной России вообще не было такого явления, как лишение родительских прав, права родителя были выше прав ребенка. Да, у нас были ювенальные суды, но они являлись просто более мягкой судебной формой для несовершеннолетних. Гуманистический взгляд на мир переворачивает семью с ног на голову — уже не ребенок живет для семьи, а вся семья превращается в механизм для удовлетворения его нужд и потребностей. Допустим, ваш ребенок постится. Опека уже сейчас может прийти к вам и констатировать у него «белковое голодание», чтобы затем ходатайствовать перед судом об изъятии ребенка в связи с угрозой его здоровью, — это реальные случаи из моей практики.
Семья — очень сложная вещь, поэтому любые шаги в области контроля за ней и вмешательства в ее дела нужно предпринимать с величайшей осторожностью. Если мы что-то создадим и оно начнет работать, то остановить работу однажды созданного механизма потом будет очень сложно. Где гарантия, что он будет работать нормально? Судья и сейчас может назначить психологическую экспертизу, вынести частное постановление и т. д. Нужно заставить работать уже существующий закон, для этого необязательно создавать какую-то новую структуру. Пока что он работает плохо, а в новой системе будут все те же лица, только с еще большими полномочиями: те же самые судьи, которые плохо работают сейчас, те же дамы из опеки с милицейским прошлым, те же специалисты, окончившие двухмесячные курсы психологов. Даже существующие формы работы органов опеки зачастую противоречат Конституции, которая гласит, что никто не имеет права вмешиваться в жизнь семьи. Что же будет, если объединить их вокруг суда и дать им еще большие полномочия?
Кирилл МИЛОВИДОВ
