Когда мы наших подопечных любим, и рвемся помогать, нужно не забывать, что Господь их любит еще больше. И Он все управит. В том числе и нашими руками.
Карикатура Герхарда Глюка Изображение с сайта oppps.ru
Откуда у волонтеров берется разочарование? Почему они выгорают? Нужно ли ждать благодарности от подопечных? О своем опыте рассказывает доброволец «Милосердия».
В этой больнице не принято обсуждать диагноз. Здесь много боли и смерть – не редкость. Каждый второй пациент – алкоголик или наркоман. Зачем же приходит к ним эта благополучная дама? Что заставляет ее помогать тем, от кого все отвернулись?
Герой сказки «Приключения Незнайки в Солнечном городе», чтобы получить волшебную палочку, должен был совершить три добрых поступка подряд, причем совершенно бескорыстно.
Но пока Незнайка помнил об этом условии, с добрыми делами не ладилось. Ангелина формулирует иначе: «Во славу Божию» – говорит она.
Очень странно слышать это от дамы в шубе со стразами. Правда, в последние четыре года шубу со стразами она надевает все реже, а в больнице и СИЗО бывает чаще, чем в ресторанах и театрах. Ангелина – волонтер, доброволец «Милосердия».
Фея и бритвенный станок
Два с половиной года назад в жизни Ангелины появился Ваня, о котором мы писали. (См. ссылки в конце текста).
– То, что я хожу в больницу, Ване не нравилось. Не понравилось сразу, как только он услышал об этом, хотя мы еще не были лично знакомы, – рассказывает Ангелина.
– В больничной курилке кто-то пожаловался, что у него нет бритвенного станка. Ванин сосед по палате сказал:
– Чего переживаешь? Придет Фея, принесет тебе станок!
Ваня поинтересовался:
– Что за фея такая?
– Да только что ушла, сидела в боксе (бокс – отдельная палата для тяжелых больных).
Ваня тогда меня еще не знал, но ему вдруг стало за меня обидно. Позже, когда он рассказывал мне об этом, я удивилась:
– Почему? Тебе слово «фея» не нравится? Оно что-то неприличное означает? Или по понятиям не проходит? Или думаешь – мне станка, что ли, жалко?
– Ты учти, что там, в больнице – люди, которые понимают доброту как слабость. Я и сам такой, потому обидно, – предупредил Ваня.
Хотим ананасов!
– В эту больницу часто попадают выпускники интернатов, которые росли на государственном обеспечении и привыкли, что им все выдадут. И вот попадает такой человек в больницу. Без бритвенного станка, а порой и без смены белья.
Один юноша мне говорил: «А принесите-ка мне зубную пасту». Я ответила: «Если будет время, то принесу. А если времени не будет, то – не принесу». Одна девочка, к которой каждый день приходила мама, тоже как-то «попросила»: «А принесите мне завтра крем для рук, помидоры и ананас!» Спрашиваю: «А почему ты маму свою не попросишь?» На что она совершенно спокойно, глядя мне в глаза, отвечает: «А чего мама будет свои деньги тратить?»
Недавно все в той же больнице я услышала фразу, которая стала лидером моего хит-парада: «Скажи, а у вас там монашки не пекут домашний «наполеон?»». Я представила себе картину: в подвалах храма мы все с утра до ночи печем домашние «наполеоны»…
Они, наши подопечные мальчики и девочки из интернатов, вообще плохо представляют себе, откуда все берется.
Иногда просят крестик принести, молитвенник или иконку. Нормально, но и тут встречаются заявления: «А серебряный крестик можете?» – Не обещаю. – А вы что – разве их покупаете?, – спрашивают с явным удивлением.
Священник, однажды услышав такое, не выдержал: «Вы что думаете, Ангелина – дед Мороз?»
Логика такая: если добровольцы готовы приходить в больницу к чужим людям, то какая им разница, что нести, бритвенный станок или ананас? Раз ходят и раздают, значит – должны? А раз должны – несите!
Во славу Божию
Никто не хочет, чтобы им пользовались. То есть относились бы как к функции, чего-то приносящей и дающей. Это же естественно.
Но мне кажется, что если делать все во славу Божию, даже подспудно не надеясь на благодарность, не будет никакого «эффекта выгорания». Бог-то знает, что ты – не функция.
Для себя я это поняла, когда ухаживала за отцом. В детстве я отца не знала, он появился у меня уже старым, больным и умирающим. Ни к кому из родственников, с которыми он прожил всю жизнь и кому завещал все свое имущество, обратиться не захотел. Отказался от их помощи и пришел ко мне.
Я подумала: «Ну и слава Богу! Зато я точно знаю, что делаю это бескорыстно». Когда ты помогаешь во славу Божию, как-то легко и спокойно. Главное – не ждать ничего в ответ. Если ты допускаешь хоть маленькую мысль о том, что сейчас тебя оценят и поблагодарят, что ты согреешься от своей доброты, это – как наркотик. Если ждать благодарности, то захочется, чтобы благодарили все больше и больше. Дождешься ты только беды и разочарования. Вся твоя доброта окажется фальшью. Нет, что-то, конечно, будет вполне искренним, но ты уже и сам в этом не разберешься.
Мне кажется, что профессиональное выгорание может быть у актера, журналиста, фрезеровщика, у человека, который ждет признания в ответ. Если ты веришь в Бога и делаешь все ради Него, то какое может быть признание от людей? Какое выгорание?
Когда мы наших подопечных любим, и рвемся помогать, нужно не забывать, что Господь их любит еще больше. И Он все управит, в том числе и нашими руками. Когда ты горишь любовью и желанием что-то сделать, оставь и Богу место. Если мы что-то не можем, это нормально – мы не можем, Бог может.
«За годы добровольчества я стала намного честнее и жестче»
Почему ж так трясет Ванечку оттого, что я продолжаю ходить в больницу? Он уверен, что кто-то обязательно воспользуется моей добротой. Как та девочка, которая ананас просила, чтобы маме денег не тратить.
Каждый раз объясняю: «Детка, я доброволец! В больницу я прихожу по своей доброй воле. А завтра я, может быть, захочу поспать и не приду. Это тоже будет моя воля». За эти четыре года добровольчества я стала намного жестче.
Те, кто еле жив, кто по стеночке ползет или вообще лежачий, ананасов не просят. Они просят батюшку позвать для исповеди и причастия. И вот тут уже нужно сорваться в любое время дня и ночи. И крестик принести, и клюквенный морс.
О тех, кого я провожала, я могу говорить днями и ночами. Я жития их уже пишу. Тяжело? В чем-то – радостно. Мы с ними вместе умирали. Я их держала за руку и за них молилась, читая Псалтирь.
Я откликалась на слово: «Мама!», потому что к Сергею по кличке Француз мама так и не пришла. Передала ему апельсины, а попрощаться – не зашла. А он ее вспоминал всю неделю, умирая.
Помню, как я уговаривала маму простить Алешу и хотя бы заглянуть к нему перед смертью. Она говорила: «Не могу я его простить. Не могу».
О них можно написать целую книгу. Сначала, пока я была феей, я удивлялась: «Ну как могут от детей родители отворачиваться? Я звонила одной маме, говорила: «Дочка плачет, вы к ней придите!» А она отвечала: «Я ее видеть больше не могу!». На руках у нее – внучка, дочь этой девочки, которую она бросила на свою мать.
Я осуждала их тогда. А теперь я понимаю, до какой степени можно довести своих родных. Никогда не думала, что это так трудно – отказаться от наркотиков, перестать пить. Что касается пьянки, то я это только с Ванечкой поняла, когда увидела все это своими глазами.
Даже когда человек очень хочет бросить, ему приходится очень много с этим бороться. Без Божьей помощи не справиться. Это должна быть война. У кого-то получается в ней победить.
Проблема добровольца – не в выгорании. Проблема в том, чтобы продолжать туда ходить, понимая, кто там лежит.
Много раз я говорила: «Ваня, всё!». Как-то на день рожденье мне Ваня подарил золотой крестик, купил на свою пенсию. А потом что-то такое устроил, что мне стало плохо. Я сказала: всё. Отключила телефон, сняла Ванин крестик, повесила другой. Несколько дней так проходила.
А потом открыла журнал, там было интервью с одной игуменьей, в нем были слова: «Мы хотим из креста сделать удовольствие».
Я взяла тот крестик, который Ваня подарил, и снова надела. Поняла: если это крест, то ты его не снимай! И нет там удовольствия, там есть только слезы. Но пока это во славу Божию, это и радость.
Читайте также:
Я больше не фея: как добровольцу не стать фарисеем
