Происходит это не в первый раз. Другое дело, что актуальность конкретных тем за последние несколько тысяч лет успела серьезно поменяться. Скажем, сейчас, равно как в прошлом и отчасти в позапрошлом столетии, нас больше волнует отношение к человеку и человеческой жизни на войне. Гуманность обращения с мирными жителями и пленными, например, или недопустимость применения оружия массового уничтожения, которое не способно отличить комбатанта от некомбатанта. Грубо говоря, современное общество понимает под «правилами войны» именно это.
Что вызвало бы огромное удивление, скажем, во времена античности. Тогда эти вопросы если и рассматривали, то лишь вскользь. То есть Платон мог, конечно, в своем труде «Государство» осуждать мародерство на поле боя и настаивать на том, что пленных эллинов, в отличие от персов, обращать в рабство категорически нельзя. Но все это располагалось на периферии общественного сознания и в понятие «правила войны», по сути, не входило.
Карнавал войны
А входили туда такие вещи, как недопустимость ночного нападения. Или осуждение штурма крепости в дождь. Или нападение без заранее сделанного объявления. Или – что нынешнему сознанию почти недоступно – отказ сообщить противнику о количестве своих войск и об их вооружении. Что же до человеческой жизни, то ее ценность в те далекие времена исчислялась немного иначе.
Это объясняется природой войны как таковой. Современные исследователи полагают, что войны племен, народов, классов и конфессий в человеческом сообществе заменяют войну всех против всех в сообществах биологических. То есть война – не что иное, как плата вида Homo Sapiens за свое существование в форме социосистем. Война – это социально одобряемый сброс агрессии на «чужих». Потому что в противном случае эта агрессия неминуемо выплеснулась бы на «своих», и социосистеме пришел бы конец. Именно поэтому война имеет в буквальном смысле карнавальный характер. Война – это не отсутствие мира. Это, как и карнавал, «мир навыворот». Это такое состояние, когда действия, обычно незаконные и прямо запрещаемые, на время становятся вполне легитимными.
Жизнь ранних человеческих сообществ была насквозь магической. Жесткий ритуал сопровождал любое действие человека, и горе тому, кто посмел бы отступить от какого-нибудь правила, которое нам сейчас кажется надуманным. По представлениям тех времен такой отступник навлекал на все племя гнев богов и стихий, а значит, заслуживал наказания. Иногда вплоть до смерти.
Стоит ли говорить, что и война в таких условиях подчинялась жесточайшей регламентации? В частности, и по вопросу обращения с пленными тоже. Поскольку считалось, что война велась не просто так, а под руководством богов, пленные считались их достоянием. И то, что пленных приносили в жертву, то есть массово резали, было одним из правил. Нормальным, законным и одобряемым. Потому что как же иначе?
Цивилизация и варвары – близнецы-братья
Мало-помалу ценность человеческой жизни все же осознавалась. Для начала – из чисто экономических соображений. Уже в эпоху раннего железного века, то есть в античности, стало ясно, что лишать пленника жизни не очень-то продуктивно. Гораздо лучше и выгоднее обратить его в рабство. Однако других правил придерживались непреклонно и пытались их обосновать уже рационально. Так, философ-стоик Хрисипп утверждал, что правила войны сродни правилам бега на Олимпийских играх. Нельзя ведь ставить бегуну подножку или хватать его руками? Вот и на войне то же самое. В противном случае победу могут и не засчитать. Александр Македонский, закончив семимесячную осаду города Тира, распял 2000 пленных на крестах, а 30 000 продал в рабство. Но наотрез отказывался нападать ночью: «Не в моих правилах одерживать уворованную победу».
В пример того, что бывает с нарушителями законов и обычаев войны, приводили царя Спарты Клеомена I. Тот, ведя войну с Аргосом, заключил перемирие на семь дней. И нарушил слово, напав ночью. Когда его стали упрекать в бесчестном поступке, он заявил, что в договоре говорилось только о семи днях, но не о семи ночах. И его смерть – а он в приступе безумия нанес себе множество колотых ран – объясняли божественной карой за вероломство и нарушение правил.
Более того – не раз случалось так, что даже свои осуждали победу, одержанную не по правилам. И в каких обстоятельствах! После катастрофы в битве при Каннах судьба Рима висела на волоске. Армия была серьезно деморализована.
И тогда один из военачальников, Луций Марций, решился на невиданное: «Мы нападем на врага врасплох, вооруженные – на безоружных, а возможно, и на сонных. Мы выступим после третьей стражи ночи, храня полную тишину, и захватим их лагерь в один миг, с первым же боевым кличем у ворот. Тут вы и учините избиение. Иного пути нет».
В итоге было истреблено войско в 37 000 человек и наметился перелом в войне в пользу Рима. Казалось бы – победа! Но соотечественники решили, что победа с душком. В сенате поступок Марция подвергся осуждению. Причем формулировка была близка к выводам Хрисиппа о том, что такую победу могут и не признать: «Побежденным считает себя лишь тот, кто уверен, что его одолели не хитростью и не благодаря случайным обстоятельствам, а воинской доблестью, в прямой схватке лицом к лицу».
Европейские соседи античного мира – кельты, германцы, славяне – в общем и целом придерживались примерно тех же представлений. Правда, с некоторыми чисто национальными дополнениями. Скажем, у славян в порядке вещей считалось обратить пленников в рабов, но на время – по истечении заранее оговоренного срока их отпускали либо позволяли влиться в свое общество.
Германцы же, ведущие войны, как правило, в целях добычи жестко регламентировали условия победы. Так, согласно древнегерманскому праву, наследовать имущество можно было, только выждав срок в три дня после смерти владельца – этот срок отводился на случай появления других претендентов.
Правило было перенесено на войну – победитель обязан был оставаться на поле боя в течение трех дней, заявляя свои неотъемлемые права на имущество побежденных.
На Бога надейся, а сам?
Бесспорно одно. Настоящую революцию в осмыслении правил войны произвело христианство. Начиная с 989 г. регулярно проводится то, что впоследствии назовут «соборами мира». Именно тогда вводится понятие «Божьего перемирия», регламентирующее уже не столько правила ведения военных действий, сколько правила обращения с мирным населением и его имуществом.
Своего апогея движение достигло во времена Нарбоннского собора. Его статьи поражают продуманностью и вниманием даже к мелочам. Для начала собор решил распространить «Божье перемирие», то есть дни, когда войну вести запрещалось, не только на воскресенья, но и вообще на все церковные праздники. В целом на круг выходило 285 дней – на войну оставляли всего лишь 80 дней в году.
В ходе военных действий запрещалось любое нападение на церкви и клириков за исключением преследования противника, незаконно искавшего укрытия в храме. За таковыми можно было гнаться, но предварительно дав слово не брать никакого церковного имущества.
Нельзя было также нападать на человека, идущего в церковь или возвращавшегося оттуда. Запрещалось трогать торговых людей и крестьян. Запрещалось выжигать поля, разорять виноградники, разрушать мельницы, похищать у крестьян урожай и угонять с пастбищ скот.
К слову, тогда же впервые было предано огласке представление о делении общества «на тех, кто молится, тех, кто воюет, и тех, кто работает». Война как таковая могла касаться лишь вторых. Те, кто молится, и те, кто работает, должны были стать огражденными от опасностей военного времени.
Зато военным позволялось, если уж нужно, пускаться в своей сфере во все тяжкие – и нападать на врага ночью, и нападать без объявления, и устраивать засады. Словом, наметилась тенденция прямо противоположная античным образцам.
Сказать, что статьи собора прямо вот сразу были приняты к исполнению, разумеется, нельзя. Да и признавали их не все. Потребовалось довольно много времени, чтобы нечто, напоминающее этот регламент, стало общеевропейским представлением о законах войны.
Как это часто бывает, в финале потребовалась война, которой еще не видывал свет. Таковой стала Тридцатилетняя война 1618–1648 гг. О ее масштабах можно судить по одному примеру – население Богемии сократилось с 3 млн до 750 000 человек.
Русский путь и русский след
Именно в ходе той войны, в 1625 г. голландский юрист Гуго Гроций публикует работу «О праве войны и мира», где вводит понятие комбатантов и некомбатантов, описывает права и обязанности военных и право гражданского населения на защиту и неприкосновенность. По большому счету, это был светский, базирующийся на «естественном праве», извод статей достопамятного Нарбоннского собора.
Кстати, этот самый собор по злой иронии судьбы состоялся в 1054 г. В том же самом году состоялся и Великий раскол, разделивший христианство на Восток и Запад, на православие и католицизм. И, надо ж такому случиться – все статьи Нарбоннского собора относительно правил войны касались только и исключительно христиан. А после 1054 г. православные в глазах Запада стали весьма сомнительными христианами. Можно сказать, еретиками, схизматиками. Так что насчет правил войны – извините. На русских и сербов, на болгар и греков они уже не распространяются.
Это положило начало скверной традиции – к православным пленным и к православному мирному населению относились крайне жестоко. А инициативы по гуманизации войны, исходящие от православных держав, подвергались осмеянию.
Это произошло, например, с боярином Федором Ртищевым, окольничим царя Алексея Михайловича. В ходе Русско-польской войны 1654–1667 гг. «обер-гофмейстер двора его величества», как называли Ртищева иностранцы, завел целую систему военно-полевых походных госпиталей. Врачебную помощь там получали все подряд – и русские, и поляки, и даже шведские и немецкие наемники, которых тогда в Европе вообще не считали за людей и запросто могли после боя по-тихому прикончить.
Более того. Участвуя в мирных переговорах, Федор Михайлович чуть ли не первым в европейской истории выступил с предложением впредь заключать между воюющими сторонами особое соглашение о сохранении жизни раненым, их вывозу с поля боя и последующим лечением и уходом. Произошло это почти за 200 лет до создания Красного Креста. К сожалению, инициатива «русского варвара» была высокомерно отвергнута.
Федор Ртищев – единственный персонаж отечественной истории, который, будучи подчеркнуто светским человеком, удостоился посмертной памяти, оформленной как «Житие». Он обладал в Русском царстве невероятным авторитетом. И если уж «муж милостивый», как его у нас называли, завещал обращаться с пленными по-человечески, то, значит, так и надо поступать.
Однако с русскими пленными по-прежнему не церемонились. В ходе Северной войны Карл XII издал особый указ, согласно которому правила войны не распространялись ни на русских солдат, ни на русское мирное население. «Журнал Петра Великого» после поражения русско-саксонской армии в битве при Фрауштадте 13 февраля 1706 г. фиксирует страшную гибель 4000 русских пленных:
«Россияне також многие побиты, а которые из солдат взяты были в полон, и с теми неприятель зело немилосердно поступил, по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардона не давать, и ругательски положа человека по 2 и по 3 один на другого, кололи их копьями и багинетами».
«Золотой век» и похмелье
Впрочем, после Полтавы и других громких побед русской армии ситуация немного выправилась. О том, как дела шли дальше, лучше прочих сказал русский мыслитель Антон Керсновский:
«Конец XVII века и почти весь XVIII – с их „кабинетными войнами«, веденными за государственные интересы профессиональными армиями, – были золотым веком человечества. Война велась без ненависти ко врагу – да и „врагов« не было – были только противники, упорные и свирепые в бою, учтивые и обходительные после боя, не терявшие чувства чести в самом жарком деле».
А вот потом пошел откат. Последней войной, которую вели между собой не враги, а «свирепые в бою и обходительные после боя» противники, стала та, которую во Франции называют Восточной, в Англии – Русской, а у нас – Крымской войной 1853–1856 гг.
Да и то знаменитый поэт, граф Алексей Константинович Толстой, был взбешен поведением англичан на Белом море и в Крыму: «Иные действуют подобно диким – жгут и насилуют мирное население». И запустил свой проект. Планировалось на личные деньги приобрести яхту либо пароход, вооружить добровольцев и открыть пиратские действия против английского флота.
«Я заказал 40 карабинов по 20 рублей каждый и уезжаю как можно скорее… С первым успехом мы испросим полномочия на партизанские действия».
Проект был отложен лишь по той причине, что о нем узнали слишком многие, – это грозило международным скандалом, поскольку Толстой к тому времени занимал должность церемониймейстера императорского двора.
Дальше откат пошел еще хлеще. Такое впечатление, что чем больше принимается законов и правил ведения войны, одобренных мировым сообществом, тем меньше военные преступления регламентируются в реальности.
Учрежден в 1864 г. Красный Крест, в 1899 и 1907 гг. прошли созванные по инициативе России Гаагские конференции, а ответом на них стала Первая мировая, пролившая реки крови. Приняты Женевские конвенции об обращении с военнопленными, а ответом на них стала Вторая мировая и массовое убийство нацистами советских пленных и мирных жителей, включая детей, в лагерях смерти.
Такое впечатление, что мир развернулся к давно забытым традициям человеческих жертвоприношений богам войны. Только на этот раз вообще безо всяких правил военного поведения.
