«Осужденная Макарова Анна Александровна, 31 год, ФКУ-6 Нижний Тагил. ВИЧ-положительна с 2008 года. В момент поступления в колонию в декабре 2017 года у Анны в крови определялось около 300 CD4 клеток. В июле 2018 года анализ показал только 9 клеток. Результат анализа за 2019 год не известен, взят в декабре, но результаты так и не оглашены.
Осужденная при этом принимала препараты «дизаверокс» и «регаст», то есть формально находилась на антиретровирусной терапии. У нее есть сопутствующие заболевания: цирроз печени и гепатит С. Постоянные жалобы на плохое самочувствие.
Анна не является потребителем наркотиков, понимает свой диагноз и не является ВИЧ-диссидентом. На воле ее ждут муж и мама. Отбывать заключение ей предстоит в общей сложности 12 лет. С такими показателями крови родственники ее могут просто не дождаться».
Эту и многие другие истории, всего их около 40, собранных менее чем за год, зачитывает адвокат фонда «Русь сидящая» (признан в РФ иноагентом) Мария Чащилова. Меняются имена, года рождения и номера колоний, но в том, что касается диагноза ВИЧ, все повторяется: критическое падение клеток CD4, которые отвечают за иммунитет.
После того, как их количество опускается ниже 300, человеку показана АРВТ – антиретровирусная терапия. Когда показатель переваливает за отметку 200, необходимо усиленное лечение.
К сожалению, заключенные ВИЧ+ не могут похвастаться упомянутыми показателями. «Лучший результат из тех, кто обращался к нам за помощью, 50 клеток. Но это редкость, обычно 4 клетки, 8 клеток, 24 клетки. Это уже крайняя степень болезни и прямые условия для актировки (освобождения) заключенного. Но, увы, этого не происходит.
Когда у человека 4 клетки, мы едва успеваем взять у него доверенность на то, чтобы представлять его интересы, потому что в любой момент он может умереть», – говорит Чащилова.
«Актировка – это просто труп за ворота выбросить»
Подробно документировать случаи нарушения прав заключенных с тяжелыми заболеваниями и действовать по этим кейсам в качестве юридической поддержки «Русь сидящая» начала около года назад. Такого рода опыт был в фонде фактически с момента его основания, но сейчас правозащитники считают своим долгом выработать именно системный подход к проблеме.
Изначально речь шла именно о правах ВИЧ-инфицированных, поскольку до июня 2019 года «Русь сидящая» реализует короткий грант от международного фонда AIDS Healthcare Foundation. Однако в процессе сбора и анализа информации, а также работы по конкретным ситуациям выяснилось, что проблема гораздо шире.
В первую очередь потому, что диагноз ВИЧ почти никогда не бывает у заключенного единственным, к нему, как правило, добавляются туберкулез, цирроз печени, гепатиты и другие проблемы со здоровьем. Часто проблемы тяжелые, которые по всем действующим в России законам являются основанием для актировки заключенного.
Но этого за редким исключением не происходит, или происходит в тот момент, когда человека фактически выносят за ворота умирать. Его дальнейшей судьбой никто в колонии уже не интересуется, главное, что он своей смертью не испортит статистику. Например, по данным за 2018 год, смертность в российских тюрьмах сократилась на 11%. Вопрос только благодаря чему и какой ценой?
«Самым успешным кейсом для нас стала история осужденных из Нижнего Тагила. Курировала этих ребят правозащитница Марина Чукавина из МОО «Межрегональный центр защиты прав человека». Началось все с троих молодых мужчин: Евгения Жданова, Сергея Ганеева и Дениса Лущенкова. Все ВИЧ+, двое из этих троих уже были лежачими, настолько низко у них упал уровень иммунных клеток.
При таких данных, по закону, должна следовать незамедлительная актировка. Но вместо этого Евгению, который отбывает срок за мелкую кражу, добавили еще пять лет, фактически, подписав ему смертный приговор», – рассказывает Мария Чащилова.
«Русь сидящая» подключилась к этому делу и Евгения выпустили на свободу, на тот момент он уже находился в ЛИУ (лечебно-исправительном учреждении). Затем был написан еще ряд жалоб, после чего из Нижнетагильского ЛИУ был актирован еще 21 заключенный, и это только за март 2019 года.
Сейчас к актировке представлены еще 22 человека, осужденные отмечают, что впервые за все время существования ЛИУ-51 в больнице появились врачи, ставят уколы и капельницы, проводят комиссии МСЭК.
«Это прецедентная история, никогда такого раньше не было, обычно из 10 прошений удовлетворяют в лучшем случае 4, – объясняет Чащилова. – Но надо понимать, что такое актировка. Это уже в последний момент, чтобы просто статистику не портить. Банально – за ворота труп выбросить. Тяжело больной человек, часто без денег, без друзей, без теплой одежды. И у него, допустим, 24 клетки. Куда он пойдет? Кто ему/ей поможет?»
Марина Чукавина, которая занималась этим делом на месте, говорит, что все эти мужчины, узнав, что их освобождают, плакали как дети.
«Они не готовились жить, они собирались умирать. У некоторых из них даже вещей при себе не было, потому что уверены были, что их вынесут вперед ногами. Сейчас они восстанавливают здоровье. Евгений Жданов в больнице, а Денис Лущенков дома, рядом с детьми, им уже намного лучше».
«Здоровые люди намерено присваивают себе статус ВИЧ+»
Но эта история с потенциально счастливым финалом – капля в море человеческого горя. Ситуация с ВИЧ в колониях и СИЗО тяжелая, и с каждым годом все хуже и хуже. Открытых данных за последние несколько лет нет вообще.
«Сначала ГУ ФСИН публиковали статистику, но затем поняли, что цифры растут, и перестали. За 2014 год – 48 000 заключенных с ВИЧ, это примерно 11% от общего числа осужденных, 2015 – 56 000, 2016 – скачок в 4 раза, 227 000», – комментирует юрист.
По ее словам, такие данные приводятся в «Анализе статистических данных о заболеваемости осужденных в местах лишения свободы», подготовленном ННГУ им. Н.И.Лобачевского (г. Н.Новгород).
Отчетность о мерах борьбы с вирусом ведется, на сайте ГУ ФСИН публикуются новости о том, что в колониях проводят образовательные беседы, встречи с волонтерами Красного креста и даже конкурсы стенгазет. Но что происходит на самом деле?
«У нас огромные проблемы с диагностикой. Формально у человека еще при поступлении в СИЗО должны брать анализы на ВИЧ, гепатиты, сифилис. Но на практике этого часто не делают, либо документы теряют. Человек может попасть в так называемый период окна, когда он уже заражен, а тесты этого еще не показывают.
Повторную диагностику часто не делают. У нас есть свидетельства людей, которые не сдавали анализы ни разу за весь срок. Те, кто знает или подозревает свой статус, часто намерено избегают тестирования на ВИЧ, уходят в это время на работу, например» – объясняет Мария Чащилова.
Это объяснимо: уровень внутренней стигмы настолько велик, что приводит к насилию, людей с ВИЧ заставляют выполнять черную работу, они постоянно подвергаются насмешкам.
Статус в исправительных учреждениях никто из администрации не скрывает: его зачитывают громко перед всей камерой во время поверки, и он не является врачебной тайной, хотя по закону должен быть таковой.
Впрочем, существуют и обратные махинации: случается, что заключенные намерено присваивают себе статус ВИЧ+. Например, чтобы получать доппаек. В этой сфере, кстати, тоже заметны нарушения.
По закону, больным заключенным, в том числе с ВИЧ и туберкулезом, положены овощи, фрукты и мясо, поскольку их состояние здоровья напрямую зависит от питания. В каких-то колониях это не соблюдается совсем, в каких-то, как, например, в Кировограде, осужденных и вовсе кормили лосиным кормом. А где-то дополнительный паек все же выдают, но он очень скудный, лишний кусок хлеба, масло и немного творога.
Не дается больным поблажек и в части сокращения рабочего дня. Пока человек способен ходить и трудиться, будет выходить на работу. А это, зачастую, даже не восьмичасовой рабочий день, а много больше, у «Руси сидящей» есть свидетельства о 10-ти, 12-ти и даже о 14-ти часах непрерывной работы.
«То понос, то рвота, вес падает, температура поднимается»
Вопрос работы для заключенных часто становится ключевым и напрямую связанным с лечением ВИЧ. Речь об антиреровирусной терапии, которая в колониях чаще всего не работает. Мы уже помним из кейса Анны Макаровой, что даже на фоне приема препаратов ее иммунные клетки за полгода снизились с 300 до 9 – это очень резкий скачок.
Все дело в том, что подбором терапии в колониях никто не занимается: больным дают то, что закуплено, не разбираясь, подходит им это, или нет.
«На воле» терапия ВИЧ ведется в индивидуальном порядке, с учетом множества самых разных показателей, анализа крови, самочувствия, данных УЗИ внутренних органов и так далее.
«Вот свидетельство из женской колонии в Иваново от одной из заключенных: «То понос, то рвота, вес падает, температура поднимается от этой терапии. Не понятно, что со мной происходит». А ей же еще работать надо, ее никто не отпускает, а если видят, что работать она не может, бьют и водворяют в ШИЗО.
Естественно, в конце концов, она говорит: мне не нужна такая терапия совсем. Чаще всего такое решение оказывается фатальным. Никто под конкретного заключенного не будет закупать терапию отдельно, нет бюджета. Поэтому в лучшем случае человек будет принимать то, что есть. И хорошо, если это хотя бы не повредит.
Чаще получается наоборот, помимо того что падают иммунные клетки, появляются сопутствующие проблемы: «садится» печень, возникает цирроз», – объясняет Мария Чащилова.
В ее папке подобных кейсов очень много – людей ВИЧ+ с сопутствующим циррозом, которые уже не могут принимать терапию, потому что печень не справляется с тяжелыми препаратами и их побочными эффектами. Это – верный приговор.
Часто заключенные, узнав о своем статусе, предпочитают вовсе отказаться от приема препаратов. Это не ВИЧ-диссидентство в чистом виде. Просто, видя, как мучаются их соседи по камере, они делают вывод о том, что АРВТ-терапия не лечит, а калечит. И в чем-то они правы.
«Заразиться ВИЧ можно даже на «чистой» зоне»
«Истории заключенных ВИЧ+ страшные. Пугает то, что здесь нет никакой системы. Анализируя кейсы, которые мы набрали за недавний период, «Русь сидящая» пыталась вывести свою статистику, выявить хоть какие-то закономерности, региональные, возрастные. Их нет.
Это заболевание распространено как среди молодых, так и среди пожилых, как среди женщин, так и среди мужчин», – говорит Мария Чащилова.
В декабре 2018 года по соцсетям распространялось заявление о том, что в ИК-2 Рыбинска Ярославской области эпидемия ВИЧ, заражены уже более 150 человек, фактически каждый пятый. ФСИН официально опроверг эту информацию, но правозащитники из «Руси сидящей» настаивают: факт имеет место и нуждается в открытом расследовании.
Данные изначально обнародовала адвокат фонда «Общественный вердикт» Ирина Бирюкова, которая имеет своих информаторов в этой колонии.
«Факт такой эпидемии говорит о том, что имело место либо некачественное оказание медицинской помощи, либо массовое употребление наркотических веществ», – комментирует Мария Чащилова. Она рассказывает, что «Русь сидящая» имеет свидетельства, что в колониях не соблюдаются простейшие правила гигиены.
«У нас есть даже кейс, когда человек заразился ВИЧ на зоне для бывших сотрудников, которые традиционно считались самыми «безопасными», если так, можно сказать.
Он попал туда отрицательным, а вышел ВИЧ-положительным. Как это произошло?
Это либо потребление, либо качество медицинской помощи, то есть нестерильные инструменты» – говорит Чащилова.
Не нужно думать, что ситуация с ВИЧ в системе ФСИН не касается тех, кто на воле. Во-первых, заключенных навещают их жены (а женщин – мужья), иногда и просто невесты и подруги по переписке. Во-вторых, существует стабильный траффик женщин с низкой социальной ответственностью, которые оказывают сидельцам сексуальные услуги. И значит, колонии становятся новым очагом распространения инфекции, которая через социальные контакты «возвращается в большой мир».
«А если задуматься о том, сколько сейчас осужденных по надуманным совершенно обвинениям? Это люди из благополучных семей, которые не просто рискуют заразиться в заключении сами, но и затем передать вирус своим близким», – напоминает юрист.
«Единственный рабочий инструмент – это огласка»
«Начиная работу по гранту фонда AIDS Healthcare Foundation, изначально мы хотели проследить, как социализируются люди ВИЧ+ после освобождения из заключения. И тут, как говорится, спойлер: никак. Потому что многие либо не доживают до этого, либо выходят в очень тяжелом состоянии и вскоре умирают.
Поэтому задача изменилась. Мы стали изучать самые громкие кейсы, как, например, ситуация в Рыбинске, работать по ним, пытаться защитить права заключенных юридически и придать ситуацию огласке», – объясняет Мария Чащилова.
Сначала кейсов было пять, потом стало около 40, и к ВИЧ добавились другие диагнозы – сифилис, туберкулез, гепатиты и тяжелый цирроз печени, онкология (которую, кстати, в подавляющим большинстве случаев диагностируют уже патологоанатомы), травмы на производстве и другие проблемы со здоровьем.
«И это мы, как говорится, еще не искали», – грустно улыбается юрист, уточняя, что при сборе информации они с коллегами не анализировали данные по всем областям России, а значит, в реальности ситуация куда сложнее и печальнее.
«Можно много рассуждать о том, что стоит делать в этом направлении. О качестве оказания медицинских услуг заключенным, о том, как и когда их должны обследовать, какие специалисты обязательно должны быть в колонии. Об улучшении условий содержания, ведь у нас в камере, где больные туберкулезом, растет плесень, а зимой в мороз раздетых до исподнего зэков гоняют за два километра в баню, где часто совсем нет горячей воды.
Можно проводить круглые столы с представителями ФСИН и НКО, рассуждать о том, как лучше информировать заключенных о профилактике тех или иных заболеваний. Но все это – потом. Сначала нужно добиваться соблюдения законов», – говорит Чащилова.
Перед Марией лежит толстая кипа бумаги – это распечатка 295 приказа ГУ ФСИН РФ от декабря 2016 года, в которой подробно расписано, при каких заболеваниях человек может быть актирован из мест заключения, указаны нормы питания и условия содержания для больных с различными диагнозами, правила диагностики и порядок оказания медицинской помощи. Здесь все гладко, понятно и очевидно.
«Но в реальности это не работает», – отрезвляет юрист. Порой, говорит она, необходимо написать множество жалоб и вызвать резонанс в прессе, чтобы хоть что-то начало меняться.
«Москва не сразу строилась, мы все-таки постепенно пробиваем этот лед. Теперь есть опыт, Нижний Тагил – это же беспрецедентный случай! Это действительно чудо. Вот, так это и должно работать: установлен диагноз, подаешь заявление и следует актировка. Не ждать, не писать три просьбы без ответа, никак иначе, только абсолютно прозрачно и законно.
Единственный рабочий инструмент – это широкая огласка. Например, по заявлениям Ирины Бирюковой о пытках, Следственный комитет возбуждает уголовные дела. Они все читают, они знают, что за ними следят.
Также на сайте «Руси сидящей» есть интернет-приемная, куда может написать как сам заключенный, если ему доступна связь, так и его родственники. Команда фонда работает и старается отвечать всем», – говорит Мария Чащилова.
