«Брать — никому не нужных»
Когда Вере Дробинской было пять лет, она решила стать врачом. Увидела по телевизору фильм о женщине-хирурге, спешащей на операцию к ребенку, и поняла — будет детским доктором.
Если бы Вера не выучилась в мединституте и не получила бы специализацию неонатолога, то, скорее всего, не увидела однажды в больнице детей, от которых отказались родители.
И сейчас у нее не было бы семерых приемных — трех девочек и четырех мальчиков.
«Когда столкнулась с тяжелыми детьми по работе, поняла, что им некому помочь. Что если не вмешаться, они погибнут. Решила брать — и брать самых тяжелых, которых никто больше не захочет взять. Заступиться за них, если ты им никто, трудно. У любого ребенка должен быть взрослый, который его защитит».
До этого у Веры было несколько моментов, которые могли бы стать поворотными — и семьи бы не было. Ее приглашали на работу в Австрию — она хорошо знает немецкий, часто приезжала в эту страну к знакомым врачам и привозила на консультации и лечение детей-отказников с тяжелыми диагнозами.
А еще она мечтала о монастыре — вера в Бога с детства была в ее жизни. Но, как она говорит, выбрала тот путь, на котором уже стояла — путь материнства и защиты самых слабых и никому не нужных.
«Я уже давно не работаю в системе здравоохранения, но моя специальность очень помогает. Все, что я знаю, идет в дело. А о том, что ушла из системы — не жалею. Там ты бессилен, ничего не можешь, когда сталкиваешься со сложными детьми. Изменить что-то можно, когда берешь ребенка под свою защиту, под опеку. Жаль, что не всех детей можно забрать…».
Десять лет назад мы уже писали о Вере Дробинской — в этом материале она рассказала о том, почему решила брать тяжелых детей. Сегодня она рассказывает о своих выросших сыновья и дочерях, говорит о том, что ее радует и печалит.
Восемь
Первым у Веры появился Данилка, которому было семь месяцев, в 2001 году. У него была куча диагнозов, плохо совместимых с жизнью. В шесть лет он выглядел как двухлетний, все время лежал и был самым печальным из Вериных детей. Она возила его в Австрию — к знакомым врачам, но они развели руками — исправить ничего нельзя. Данилка жил в семье Веры до 9 лет, в 2010-м его забрали кровные родители, которые решили, что теперь могут сами заботиться о сыне.
Вторая — Тавифа, редкий порок сердца, который австрийские врачи смогли прооперировать. Опеку над ней Вера оформила в 2003 году, когда ей был год. Сегодня это 15-летняя девочка с интересным взглядом на мир.
Третья — Маша. Появилась в семье в 2004-м, четырехлетней. Говорят, ее нашли в мусорном баке, родилась она у женщины, которая всю беременность злоупотребляла алкоголем. Сейчас 17-летняя Маша похожа на солнце: улыбчивая и открытая.
В 2005-м у Веры появился пятилетний Максим, обладатель серьезных проблем с позвоночником. Он — ровесник Маши, ему тоже 17. И он многое умеет сам.
В 2006 году появились сразу трое детей — 11-летняя Надя, 10-летний Рома и 5-летний Миша. Они были детьми печально известного Разночиновского детского интерната для умственно отсталых детей. Другие Верины дети тоже были кандидатами на перевод сюда.
Самым тяжелым был Мишка, которому сейчас 16. Он и до сих пор сильно отличается от всех остальных детей — у него ДЦП, он не говорит, но по сравнению с тем, что было с ним в Разночиновке, — прогресс налицо.
22-летняя Надя получила профессию повара, 21-летний Рома учится на автомеханика — их диагнозы и «умственная отсталость», не подтверждаются ни жизнью, ни специалистами.
В 2008 году у Веры появился пятилетний Коля, у него проблемы с ногами — одна из них была завернута колесом. Сейчас ему 14 и он лихо катается на велосипеде.
Рассказывает Вера:
– В детском доме, по моим наблюдениям, тяжелее мальчикам, особенно тем из них, у кого характер сильный. Девочки свою порцию ласки урвут — к ним немного иначе относятся.
У Ромки из-за этого жесткий характер, но в конфликты он не ввязывается. Хотя может и осадить.
В 12-м году была череда проверок опеки, детей даже хотели забрать — на меня писали жалобы, что детям у меня плохо, что я их бью, не занимаюсь ими. Ему было 14 лет.
В очередной раз сотрудники опеки пришли и заявили, что хотят побеседовать с детьми. Помню, Рома вышел к ним и сказал: «У меня с вами общих тем для разговора нет».
Еще до этого, когда Рома и Надя только-только стали жить со мной, он услышал, как я кому-то по телефону рассказывала о визите из опеки. Ушел во двор, долго там ходил, а потом вернулся со здоровенной палкой: «В следующий раз придут — я сам поговорю».
У него в мыслях не было, что кто-то может его забрать в детский дом. Он так даже вопрос не ставил — он сразу решил, что тут его дом. Все.
Однажды мои мальчишки убили котенка. Я вернулась домой и увидела, что на полу лежит котенок. Дергается уже, умирает. Оказалось, мальчишки его кидали друг другу, как мячик. Потом об стенку – им было интересно смотреть, как котенок обратно отскакивает. Результат – переломленный в трех местах позвоночник.
Я была в шоке – не могла и подумать, что подобное может случиться. Не знала, что делать. Выпороть? Так их тысячу раз пороли в детском доме – не проймешь, только хуже сделаешь.
Дети ведь часто проигрывают ту жестокость, которую творят по отношению к ним.
Я как-то Тавифку наказала за очень плохое поведение, выставила за дверь. После этого она год играла так: брала куклу и выкидывала ее на улицу. Потом изображала, что кукла рыдает, забирала ее, прижимала к себе, утешала. Я поняла, что так она изживает обиду. Когда Тавифу наказывала, думала, ей это на пользу пойдет, а оказалось, это ее сильно ранило.
После происшествия с котенком я посадила мальчиков перед собой и сказала:
«Сделать ничего нельзя, котенка я не спасу. Вы будете сидеть и смотреть, как он умирает, а потом сами будете его хоронить». Они смотрели несколько часов. Потом хоронили.
У каждого из детей свой путь, чтобы выбраться из круга жестокости. В той ситуации надо было показать пацанам, что котенок — живое существо, как и они. Что быть слабым, беззащитным — не плохо, не стыдно.
В закрытых интернатах слабым быть позорно. Поначалу дети Мишку воспринимали с ненавистью. Но я понимала, что это — не их ненависть.
Надя рассказывала, что в интернате сотрудники убивали котят и щенят прямо на глазах у детей. Однажды она занесла в комнату котенка, нянечка за это так ее избила, что у ребенка половина лица опухла.
Через какое-то время после происшествия с котенком я подарила Максиму щенка. Он стал с ним заниматься, пошел учиться на собаководство. Появились и другие псы, собак у нас много. Макс с ними возится, хотя раньше собак боялся.
Жестокость ушла. Щенки и котята помогли донести до детей мысль, что к слабым нужно относится с любовью и состраданием.
«Австрийские врачи удивлялись, что она жива и смеется»
Тавифа у нас — интересная. Любит красиво и нестандартно одеваться. Высказывает оригинальные мысли, которые другим детям не свойственны. Например, просит она купить смартфон. Я отказываюсь. Тавифа — мне: «Что, не нужна дочь?». Так выражает обиду.
Или может прийти среди ночи, рыдая, потому что ей что-то приснилось: «Маша каждый день дочь, а я мало дочь. Почему?» – опять обида. И тогда надо дать ей время успокоиться, подумать — и все приходит в норму. И уже говорит: «Я в порядке. Я тоже каждый день дочь».
Когда я забрала Тавифу, она была крошечная: в год весила всего 6 килограмм. У нее был редчайший порок сердца — ее случай стал одним из 16 на весь мир. Врачи в Австрии, к которым я ее отвезла, удивлялись, что она жива и даже смеется. При этом у нее была тяжелая одышка, низкий уровень кислорода в крови — она могла умереть в любой момент.
Когда выяснилось, что есть возможность ее прооперировать, врачи просто светились от счастья.
Операцию на сердце Тавифы транслировали онлайн в три австрийских клиники. Все прошло благополучно.
У Тавифы есть генетический синдром, вероятно, с ним связана ее тугоухость, а с этой проблемой — трудности в общении с людьми, ей тяжело сходиться с кем-то новым, подруг у нее почти нет. Правда, наши астраханские врачи долго не хотели мне верить, что Тавифка не дослышивает, говорили, что ее проблемы с речью и учебой — из-за умственной отсталости. Пришлось делать аудиограмму в столице — тогда поверили. Разрешили посещать школу для слабослыщащих. Тут контакт с учителями и сверстниками наладился, ей стало легче.
«Мишке нужны психологи, но у нас их нет»
У Мишки — ДЦП. Он добрый, веселый, любит компанию. Любит смеяться. С ним всегда можно договориться.
Если бы он остался в интернате, то давно бы умер. Его держали там привязанным к кровати. Когда я его забрала, психологическое состояние Мишки было ужасным. Я долго не приглашала никого домой — только самых близких людей. Когда мне показалось, что все стало налаживаться, двери открыла.
Но выяснилось, что Мишка, неговорящий и мычащий, странно передвигающийся и странно себя ведущий, все равно шокирует людей. Но мы все равно выходим с ним в свет, что ж теперь, не жить?
Сначала он ползал на животе, потом очень быстро стал ходить, держась за стены. Обследовал весь дом и был очень аккуратен при этом. Отличал горячее от холодного, опасное от безопасного. Он никогда не был глупым, просто у него нарушены контакты с окружающими и сильная психотравма. Может, жили бы в Москве, психологи смогли бы помочь.
Мишка учится в коррекционной школе, посещает индивидуальные занятия. Охотно идет туда — любит учиться.
«На Надю спокойно оставляю дом»
Надя — самая старшая. Выучилась на повара. Правда, работу ей трудно найти пока — она маленького роста, работодателям кажется, что она не сможет. Но они ошибаются.
Она — моя помощница. С первых моментов дома сказала: «Мы должны помогать». Взяла на себя уборку и готовку. Очень обязательная, не любит опаздывать. Даже если на несколько минут опоздает куда-то, будет долго извиняться.
Она всегда делит что-то вкусное на всех нас. И если кого-то нет дома, откладывает кусочек. Другие тоже стараются делиться друг с другом, но, случается, забывают. На нее спокойно дом оставляю — она всегда знает, кто и где находится, отвечает за всех.
При этом Надя — очень застенчивая, не умеет за свои права бороться, но, думаю, научится. Ей положена квартира как сироте. Она надеется, что дадут, но придется похлопотать, побегать. Сказала Наде, что придется ей заниматься этим самой — так и научится стоять за себя.
Были проблемы со спиной – теперь танцует брейк-данс
У Максима сложный характер. Он агрессивно реагирует на любое замечание незнакомых людей — потому что остро ощущает свою непохожесть на других. Это защита из-за того, что просто очень ранимый внутри, стесняется.
Долгое время боялся выходить на люди из-за проблем со спиной. Как-то на заправке послала его заплатить за бензин. Он вернулся с деньгами обратно — якобы заправка не работает. «Как не работает? Мне же полный бак залили!» — «Там дверь не открывается». — «Пойдем вместе». Оказалось, что дверь на фотоэлементах, и на самом деле не открывалась, потому что Максим ко входу крался вдоль стенки, его было незаметно — механизм не срабатывал.
Много раз потребовалось просить его идти платить за бензин прежде, чем он себя преодолел и вошел через двери, не прячась. У Максима очень много друзей, несмотря ни на что. И сейчас все, чего он хочет, добивается. Хотел научиться танцевать брейк-данс — научился. Хотел научиться ездить на велосипеде — научился. Думаю, если он что-то захочет в жизни, то добьется.
«Коля все время боялся, что я исчезну»
С Колей было сложно. Когда я его взяла, он ни на шаг от меня не отходил. Ему было необходимо постоянное внимание. Когда я говорила ему: «Иди спать», он брал одеяло, приходил туда, где я работала за компьютером, и ложился поперек комнаты. Боялся, что я уйду ночью и не вернусь, сторожил меня.
Все время спрашивал: «Когда я проснусь, ты будешь?»
Так было и у других детей, но у Коли — дольше всех, года полтора. Ему надо было четко отвечать: «Я никуда не уйду, я тебя люблю, ты мне нужен» – глядя в глаза. По многу раз надо было повторять, каждый день, ближе к ночи. Если он этого не слышал, мог и истерику устроить. И я повторяла.
Другие дети даже злились на него за это. Потом прошло. Однако Коле все равно нужно больше внимания – такой характер.
Когда так много непонятных слов
Маша с виду легкомысленная, но очень хорошо относится к людям. Добрая, быстро забывает обиды. Поэтому у нее много друзей, ее все любят. Учится ей сложно, нужно очень стараться, чтобы она что-то запоминала и усваивала.
Вообще, в школе к детям хорошо относятся. В этом году Маша и Максим окончили 9 классов общеобразовательной школы, получили аттестаты. Хочу, чтобы их взяли учиться дальше — они по возрасту взрослые, но на самом деле, — дети. Им нужно больше времени для усвоения информации. Однако школьная программа для этого не приспособлена.
У них большие пробелы в развитии — обусловлено это детским домом. Например, однажды решали они задачу: «В порт вошли 4 корабля. Немного погодя оттуда вышло 2 корабля. Сколько кораблей осталось в порту?». Решить ее для ребят было непросто, потому что они не знали, что такое порт и что значит «вошли» и «вышли». Арифметическая операция, четыре минус два — это уже дело десятое, до нее еще надо было добраться через другие непонятные слова.
Я как-то предлагала, чтобы Машу и Максима оставляли на второй год в каждом классе, но учителя не согласились. Но я все равно благодарна им за доброе отношение и поддержку.
«Не надо надеяться на быстрые перемены»
Нет такого, чтобы дети меня слушали и сразу исправлялись – такое только в сказках бывает. Но они всегда прислушиваются и стараются не повторять плохого. Однако есть у них любимые привычки, о которых они знают, что так делать нельзя, но все равно делают. Тут надо специально искать способ отучать. И не надеяться, что получится быстро.
Сейчас к детям прицепился мат. Ругаю, конечно, объясняю и надеюсь, что со временем это уйдет. Но не рассчитывают, что они в один момент перестанут материться.
Рома, когда пришел из Разночиновки, страшно ругался матом, но через полгода – как отрезало. Десять лет не слышу от него ни одного матерного слова.
Чистота в доме — не самое главное
Меня, бывает, угнетает тот беспорядок, который есть у нас дома. Нас ведь много — все разные. Но мы стараемся поддерживать чистоту.
Помню, в один год покупала три письменных стола — дети их ломали. Однако все постепенно исправляется — для того, чтобы ребята приучились к порядку, нужно время.
Я сама выросла в многодетной семье, где было шестеро детей — у нас тоже все часто ломалось, хотя мы с братьями и сестрами были обычные дети, хорошо учились. Когда стали взрослее, все прошло.
Когда растишь детей, чистота, на самом деле, — не самое главное. Главное — вписать их во внешний мир, который моих ребят не очень охотно принимает.
«С вами трудно, но интересно»
Лена помогала нам целый год — соцработник от собеса. Деликатная, умная женщина, педагог по образованию, сама вызвалась нам помогать. Сказала, что прочитала в интернете о нашей семье. Предупредила: «С вами трудно, но интересно. Думаю, сработаемся».
И мы сработались. Она очень помогла мне с документами, на оформление которых мне самой все не хватало времени. Устроили Мишку в школу, по больницам и поликлиникам много справок собрали.
Я была бы рада, если бы Лена и дальше с нами работала, но ей пришлось уволиться. Больше собес никого не предлагал нам в помощь.
Льготы есть, но нет времени их оформить
У нас много льгот, но мы не всеми пользуемся — это физически не получается оформить и осуществить. Например, бесплатный проезд. Я могу взять талоны на маршрутку, но один раз в ней бесплатно проедешь, а потом она просто не остановится. Они и так мимо едут, когда видят много детей. Сама вожу ребят, куда надо, на машине. Получила права на все категории, теперь даже грузовиком могу управлять. Жаль, бензин льготным быть не может.
Льготы по ЖКХ оформить реально только тем, кому есть, с кем детей оставить. Очень много документов, каждый год надо обновлять.
Обязательно должна быть справка о зарплате родителей и детей — а где я ее возьму?
Справка о том, что мы алименты не получаем с объяснением причин. Хотя если ребенок инвалид, все и так должно быть, без справок. Но тем не менее список документов — длинный. В собесе такие очереди, что в шесть утра уже стоят. Я даже помощь по канцелярке не могу оформить — невозможно.
Если бы приоритет был в льготах, я бы все справки собрала.
Но все время решаю, что лучше — с детьми остаться или поехать оформлять справки. Выбираю детей.
Денег пока хватает, нам помогают друзья, — и слава Богу.
«Любая проблема решается, когда уходишь в тишину»
Когда-то я хотела уйти в монастырь. Если бы сейчас была одна, и ушла бы. Христианство, Церковь – все это сильно на меня влияло с детства. Знаю, что любая проблема решается, когда на несколько дней уходишь в тишину, чтобы помолиться.
Сейчас нам с детьми редко удается выбираться в храм – один заболел, другой. Бывает, собираемся, но по пути что-то случается: вырвало кого-нибудь в машине, а мы все нарядные. Возвращаемся домой, отмываем себя – а время ушло.
Раньше к нам домой регулярно приезжал священник, отец Антоний, нынешний епископ Ахтубинский и Енотаевский. Исповедовал и причащал. Говорил, что ребята мои хорошие, что у них есть представление о Церкви. Но сейчас владыка сам к нам не может приезжать, а у нас самих физически не хватает сил.
«С храмом такая проблема — оттуда не хочется уходить»
Можно, наверное, было бы совершать каждый раз сверхусилие, все бросать и идти на Литургию, но не считаю это правильным. Есть возможность позвать священника, конечно, но тут вот какой момент: людям кажется, что раз дети с инвалидностью, то к ним надо особо относиться, подарки дарить. Но мои себя как инвалидов не воспринимают — они хотят общения и совместных дел. А для этого нужно время и постоянство. Не каждый священник так сможет.
Есть и еще одна проблема с храмом — когда туда приходишь, оттуда совсем не хочется уходить. Хочется там быть, и быть, и быть. А это невозможно.
Существуют католические и протестантские общины, куда можно поступить с детьми. Но это не то, чего я хочу.
Мне хочется, чтобы у нас была семья, а там все иначе – сестры в общине меняются, дети страдают от этого. С трудом выстроенные связи с детьми рвутся – это мучительно.
Смысл семьи — в привязанности людей друг к другу. У детей должно быть четкое представление о семье.
«Радуют успехи детей и отдых»
Больше всего меня радуют успехи детей. И отдых. Правда, отдохнуть в достаточной мере не удается. Давно уже, кажется, не восполняю внутренний ресурс. Но всегда лучше себя чувствовать начинаешь, когда можно дома побыть и выспаться.
Хочется уехать куда-нибудь одной на несколько дней – сейчас дети подросли, могут оставаться одни. Так им даже полезно — самостоятельность развивается. Сами они лучше справляются, потому что друг друга знают и чувствуют.
У меня есть идея – организовать детский летний лагерь для многодетных, на несколько семей. Чтобы дать возможность родителям по очереди отдыхать.
Самое печальное, что может случиться в моей жизни, — это если дети вырастут жестокими.
Если не буду чувствовать себя семьей. Мои дети смогут выжить, если будут держаться друг за друга, если сохранят семейные отношения.
В Германии у меня есть родственники, трое братьев и сестра, по возрасту — старше моей мамы. Они рассказывали, что когда кто-то из них собирался жениться, они все вместе строили этому кому-то дом. Таких отношений между детьми я бы хотела: когда одному нужна помощь, все сообща помогают.
«Всем – по справедливости, каждому – по любви»
В одной статье обо мне написали, что вот, мол, уникальная методика воспитания тяжелых детей Веры Дробинской. Но нет у меня никакой методики. Я не идеальная — да и кто из нас идеальный? Не видела никого ни разу.
Так же, как и все остальные, я сержусь на детей, выхожу из себя, кричу. Но не считаю, что это главное в семье. Главное — когда сохраняются отношения.
И тут важно вот что: внимание детям нужно давать поровну. Купил что-то одному — купи и другому, одного погладил и обнял — погладь и обними другого.
Конечно, над сердцем никто не властен, можно быть привязанным больше к одному из детей. Но, мне кажется, этого нельзя показывать. Твои чувства — твои проблемы, справляйся. Внешне должно быть ровное, справедливое отношение ко всем детям.
О чем мечтает Вера
Мечтаю о большом доме, чтобы рядом было много земли, сад, огород. Чтобы рядом был лес, река. Чтобы пацаны могли заниматься чем-то стоящим. Ребята работы не боятся — Максим многое умеет делать руками, Ромка учится на автомеханика. Мальчишки — вполне самостоятельные, могут и приготовить себе, и за другими детьми последить.
В большом доме мы бы все умещались — и дети, и кошки, и собаки. Сейчас нам уже тесно. Когда они были маленькие — места хватало, но дети взрослеют и требуют личного пространства. Подразумевается, что мы будем жить все вместе — и это хорошо.
Была возможность дом, где мы сейчас живем, продать и переехать. Но дети были против. Сказали, что любят наш дом. Тогда отказалась от своей идеи: у них и так связи порушены, зачем им снова переживать стресс? Но, может, все-таки удастся, позже.
Я в детстве проводила время на севере Астраханской области — там весной видела, как тает снег, как распускаются почки. Мне кажется, смотреть, как просыпается природа — целительно.
Хотела бы детей за границу свозить — мне лично зарубежные поездки многое дали, думаю, им тоже многое дадут — иное впечатление о жизни, расширение пространства. Да и вообще любые поездки. Мы любим путешествовать.
Для детей выйти во внешний мир и оглянуться вокруг — настоящее событие, изменение. И это здорово.
Фото: igor a.andreev
