Режиссер Валерия Гай Германика говорит, что к осознанной вере пришла в 27 лет, после тяжелого кризиса. Не осознано – она была рядом всю жизнь, как у многих советских людей: с крашеными яйцами и куличами на Пасху и поговоркой «о Господи!». Валерия была крещена в детстве и знала молитву «Отче наш», но в 16 лет крест сняла, а потом и молиться перестала – потому что крепко обиделась на Бога за смерть бабушки.
Затем были подростковый бунт, первый успех, богемная компания. «У меня была такая среда — музыканты, панки, субкультура, готы», – рассказывает Германика. По-настоящему «о Боге» она задумалась тогда, когда однажды сильно испугалась.
Умирали ровесники и друзья – от наркотиков и алкоголя. Умирали даже знаменитости – огромное впечатление на Валерию произвела гибель Эми Уайнхаус. «Пора было писать завещание, – вспоминает Германика о том времени. – Я ощутила ад и стало страшно».
Валерия попросила подругу отвести ее к знакомому священнику. Так режиссер оказалась в храме священномученика Антипы на Колымажном дворе.
Валерия Гай Германика сняла для службы «Милосердие» социальный ролик – «добрую рекламу». А в своих фильмах у нее почти нет «добрых» героев, и в интервью «Милосердие.ру» она объяснила – почему.
«Знаменитости сегодня стали миссионерствовать»
– Валерия, что удивительного и особенного вы нашли для себя в Православии, в чем чувствуете поддержку?
– Знаете, мне всегда странно слышать эти вопросы – как может быть что-то особенное? Как будто у каждого какое-то свое христианство, персональное. Я для себя ничего «такого особенного» в Православии не нахожу, просто для меня это естественная среда обитания, естественная потребность – как дышать, например.
Это просто надо осознать. Мне кажется, этого всем не хватает – просто не все понимают, что не хватает именно этого.
– А вы помните момент, когда осознали?
– Интимные копания в вопросах веры – про это тяжело рассказывать, особенно в интервью. Раскрывать публике свои отношения с Богом – для чего? Я даже с близкими своими об этом не говорю.
– Ну как для чего? Возможно, кто-то из ваших поклонников прочтет, задумается. Многие известные люди сегодня об этом говорят, и это имеет свой эффект.
– Да, сегодня у многих знаменитостей появилась такая профессия – миссионерствовать. Я просто не знаю, в чем их конфликт и драматургия, потому что для меня отношения с Богом – это в любом случае драматургия, – когда ты живешь во времени, а не в Вечности.
Поэтому и не считаю нужным углубляться в свои переживания, тем более публично.
– С вами нелегко – вы достаточно закрытый человек. Хотя, как кажется, искренний…
– Я на самом деле закрыта, наверное. Если уж проявляю эмоции на публике, это моя психофизика так работает. Могу плакать и смеяться искренне. Но я не освещаю каждый день своей жизни в «Инстаграме», как это делают многие мои знакомые.
Может быть, поэтому мне живется немного полегче: я не ставлю метки, где бываю, не показываю, что я ем и покупаю в магазинах. Не думаю, что люди могут быть счастливыми, когда живут напоказ, публично вываливая все в соцсети. Вот это постоянное: посмотрите на меня, поставьте мне оценку – это какие-то психологические проблемы нашего времени. Какое-то заболевание эпохи.
– А вам нужны оценки?
– Ну раз я режиссер, то, конечно, нуждаюсь в оценке. Но я не ловлю это везде и всюду. Мне нужно более глубокое что-то – чтобы мой работодатель меня хвалил, чтобы друзья сказали: вау, это круто!
Свою часть народной любви я получаю, я ее чувствую. У меня есть своя целевая аудитория, это люди, которые всегда будут смотреть мои фильмы. Их может быть не так много, но они есть, и я о них знаю.
«Милосердие – это умение чувствовать чужую боль»
– Знаю, что ваша старшая дочь Октавия участвует в благотворительности – снимается в рекламных роликах и клипах, а вырученные деньги жертвует на украшение храма. Вы это сознательно поддерживаете?
– Не то чтобы у нас дома устраиваются консилиумы, на которых мы решаем – куда бы нам пожертвовать. Все естественно происходит: я отдаю, и она отдает. С детства я старалась говорить: нужно уметь делиться – хоть конфеткой, хоть игрушками.
Сегодня Октавия (ей 10 лет) может позволить себе жертвовать из заработанных на съемках денег. Но, кстати, она помогает не только деньгами, она остается после служб в храме, моет, чистит, убирается с прихожанками – в отличие от меня, например.
– А вы для себя как определяете – что такое милосердие?
– Мне кажется, это умение чувствовать чужую боль и помогать по силам – и внутренним, и финансовым. Я, например, с фондами не работаю, но ко мне, как к публичному человеку, очень много людей обращается напрямую.
Пишут в Инстаграме, буквально каждый день просят разместить пост, просьбу о помощи. Здесь, конечно, огромная проблема, ведь я не могу помочь всем – это потянет за собой целую цепочку, сначала одного выложишь, потом второго и так далее – этому жизнь надо посвятить!
– А как вы поверяете – не мошенники ли это?
– Я просто интуитивно действую – ведь я же Богу даю, а не человеку. Я знаю, что ТАМ точно во всем разберутся, мое дело – помочь.
– Вы сняли рекламу для нашей православной службы помощи «Милосердие». Чем вам запомнился этот опыт?
– Мне очень понравилось! Я первый раз, по-моему, снимала независимую социальную рекламу, и осталась очень довольна. Мне кажется, у меня это получается, потому что когда показывала черновые варианты близким своим, священникам – все говорили, что хорошо, до слез просто и доходит до души.
Так что с Божьей помощью все как-то устроилось. Скоро все увидите!
Не бывает никаких «абсолютно положительных христиан»
– У вас прозвучала фраза о независимости. Это важно для режиссера – быть независимым? От кого зависите вы?
– В кино я сейчас уже независима, делаю собственные проекты. А раньше зависела от кучи всего – от продюсеров, требований каналов.
Но зависеть – это скорее хорошо. Всегда нужно быть немного в стесненных обстоятельствах, чтобы иметь возможность идти против системы.
И человеку, и художнику, и христианину это очень нужно.
– Но ваши герои ведут себя совсем не по-христиански – пьют, матерятся, изменяют…
– Так мои герои и не христиане вообще-то! Они не мыслят себя в этих категориях, не живут в этом.
Я всегда говорю – какое общество, такие и фильмы. Я не выношу приговоров, я только наблюдатель, историк. Почему фильм становится на века? Потому что он поймал время, отразил состояние эпохи, ее культуру, кровь, то, как люди живут.
Это не я и мои фильмы – это вы такие. Это мир такой. Какое общество, такие и фильмы у него, такое и искусство современное.
– А вы хотели бы снять фильм о христианах, например?
– А вы уверены, что вышло бы «положительное кино»? Да не бывает никаких абсолютно положительных христиан! Если даже в молитвах святые говорили: помилуй меня, Господи, супер-грешного.
Если это святой говорит, то мы-то тогда какие?
Там у святых, у монахов драматургии больше, чем у любого наркомана из моего фильма.
И если я про это по-настоящему начну снимать, все будут плакать, рыдать и запрещать мои фильмы.
– А дочерям вы покажете свои фильмы?
– Мои фильмы идут с пометкой 18+, поэтому посмотреть их они их смогут, когда вырастут, никак не раньше. Моя старшая, Октавия, смотрит сейчас фильмы на свой возраст – за этим я слежу. Когда ей будет 18 лет, она сама сможет выбирать, что захочет. Уверенна, у нее для этого хватит своего ума и сознания. Тем более к тому времени выйдет много новых фильмов хороших.
А что касается моих фильмов… Понимаете, «Школа», «Все умрут, а я останусь» и другие – это не учебник и не инструкция о том, как поступать не надо. Кино создается для развлечения – не надо воспринимать его как горькое лекарство, на котором указана дозировка.
«Пока что я у детей вместо Бога»
– А насколько вообще вы либеральны/авторитарны в воспитании? В том же выборе книг, кино?
– Октавии я предлагаю фильмы и книги на ее возраст – вот прямо открываю «Яндекс» и набираю: «книги на 10 лет». И выбор ее я корректирую, конечно. Недавно были в книжном магазине, покупали книги. И те, что я считаю нужными, и те, что ей нравятся – 50 на 50. Она любит фантастику американскую, фэнтази. Недалекая немного литература, но это нормально.
– Вы в одном интервью говорили, что вас в детстве не научили, как девочке и затем женщине выживать в нашем мире. А вы своих дочерей можете этому научить сейчас?
– Как могу, стараюсь. Самое главное в жизни – это любить и быть любимым. Можно ли этому научиться? Наверное, да – на примере, на личном опыте.
Любить – это же действие, глагол. Любовь выражается и в подарках, и в ласке, и в количестве внимания. Где-то наказать, где-то похвалить.
С детьми совершенно точно нужна иерархия, ребенок сразу должен расти в «системе координат». Я говорю дочерям, что надо слушаться меня: я знаю, что надо делать, потому что я буду отвечать потом перед Богом за всю эту историю.
Я пока у них вместо Бога, как руководитель. Но постепенно они будут приобретать свои умения и их свобода увеличится.
– А когда можно ослаблять контроль?
– Не знаю! Вы так спрашиваете, как будто я уже множество детей воспитала, и у меня внуки! Моей старшей дочери всего 10 лет, это очень мало, это вообще ничего. Из них пять она провела в несознанке, и только последние пять начинает что-то понимать.
Да вообще, возраст – это такая относительная штука. У меня вон папе 90 – и это тоже практически ничего, жизнь только начинается!
Я иногда думаю, что и сама до сих пор ничего не понимаю о жизни. Да и что значит – понимать?
Ведь здесь для кого как. Как сходить в магазин и как деньги в банкомате снять? Или что такое хорошо и что-то такое плохо?
– А в семье нужна независимость? От близких, от любимых. Сейчас женщины там любят об этом рассуждать, что мол, лучше быть независимой.
– Я бы очень хотела зависеть от мужчины! Я лучше буду зависеть, да! Не знаю правда, каково это – но хочу узнать!
