В социальных сетях благотворительность – заметная тема. Одни активисты инициируют сборы, другие азартно следят за ошибками инициаторов и обвиняют представителей несистемной благотворительности во всех смертных грехах. Своим видением проблемы делится президент фонда «Предание» Владимир БЕРХИН.
Мошенничество – это зло. Человек, который набивает карман, собирая пожертвования под видом благотворительности – несомненно, поступает крайне плохо. Это, наверное, очевидно всем.
Неадекватная помощь человеку в трудной ситуации – это тоже зло. Люди, которые под влиянием сильных переживаний, собственной психической сложности, плохой информированности или по другим причинам ведут благотворительные дела так, что причиняют вред тому, кому надеются помочь – несомненно, отнюдь не являются объектом подражания. Как и те, кто ищет в благотворительности не пользы для братьев своих, а удовлетворения каких-то личностных потребностей – в переживании собственной значимости, добродетельности или власти. И это также вполне понятно.
Мошенников надо разоблачать, а людей, действующих неразумно, необходимо поправлять или останавливать. Людям психически неадекватным не стоит доверять работу с теми, кто находится в стрессе, безответственным не стоит давать в руки денег, людям без специальных знаний нельзя отдавать на откуп решению профессиональных вопросов.
Но в любой борьбе за правду, за чистоту рядов, в любой войне против плохого за хорошее может наступить момент, когда борьба перестаёт приносить пользу и начинает вредить. Причём вредить она начинает всем, кто оказался втянут в процесс – как самому борцу, то и тем, кого он хотел бы защитить, и тем, кого он пытается вразумить и побороть.
Момент этот наступает тогда, когда борющийся увлекается самим процессом борьбы, теряя из виду желаемые конкретные результаты, и начинает увлечённо искать всё новые и новые точки приложения сил и включает эмоции там, где был бы надобен холодный рассудок. За радостью сокрушения всё новых полчищ тех, кто был назначен врагом, постепенно теряется чувство меры и памятование об окружающих, которые на всё это смотрят и оценивают – но вовсе не обязаны думать и чувствовать также, как сам участник священной войны.
Разумеется, благотворительность не свободна от такого рода воинов и такого рода войн. И наиболее заметны они именно там, где всегда кипят эмоции и собираются разные странные люди – во вконтактовских группах частных сборщиков.
Я не раз и не два говорил, что я не люблю частные сборы в социальных сетях и на форумах. Что там группируются сумасшедшие, которых некому отсеять, что там пасутся мошенники, которые там могут обращаться к людям напрямую безо всяких экспертиз, что там кормятся агенты посреднических медицинских контор и так далее. Именно частные сборщики просят денег на то, что заведомо бессмысленно, и могут жестоко травить тех, кто пытается рассуждать разумно. У них бывают страшнейшие «косяки» с отчётностью и прозрачностью, многих из волонтеров слабо понимают, что такое ответственность благотворителя и порою берут жертвователя истерикой и выжимают слезу коленом.
Но тем не менее всё это не отменяет важнейшего обстоятельства: в этих группах действительно спасают или хотя бы пытаются спасти людей.
Конечно, фонды профессиональней и опытней (хотя и тут бывает по-разному), они проводят экспертизу и делают меньше ошибок, чем волонтеры-доброхоты. Но бывают случаи, за которые фонды действительно не возьмутся, хотя шансы на счастливый исход ещё не исчерпаны. И в таких случаях частный сбор – это действительно единственный выход. Виной ли тому невозможность по каким-то причинам предоставить документы, экспериментальный характер предполагаемого лечения или большая срочность сбора – такое случается.
И люди, которые жертвуют в ходе частных сборов – жертвуют из самых лучших побуждений. Волонтёры просиживают ночи за монитором, движимые подлинной, искренней заботой о тех, кому ничего не должны и с кем могут быть вовсе лично не знакомы. Наряду с низкими проявлениями человеческой натуры, в тех же самых частных группах случаются проявления самые высокие – жертвенность, искреннее служение ближнему, благородство и душевная щедрость. Именно в группах встречаются потрясающие примеры верности и готовности идти в деле помощи до конца.
А ещё в тех же группах существует особая, отдельная категория посетителей. Это как раз борцы за правду, назначившие себя одновременно вахтёрами и полицией нравов сетевой благотворительности. Выступая, как минимум теоретически, за очищение благотворительности от мошенничества и непрофессионализма, на деле «борцы» выступают с гиперкритических позиций, довольно быстро теряя за деревьями лес: масса формальных нестыковок и нарушений, обнаруженные ими, полностью загораживает и то доброе, что есть в критикуемых ими людях и начинаниях.
Более того, самовольно пришитые погоны довольно быстро начинают странным образом влиять на мышление и там, где происходящее легко объясняется безалаберностью, ленью или самонадеянностью, «борцы» моментально различают корысть или злонамеренность. Зачастую при чтении их сообщений возникает полное впечатление, что кроме жадности, ругани, разборок и механизмов психической компенсации в благотворительности ничего нет. А сетевая разнузданность языка и вообще сложности в понимании между людьми, у которых отсутствует привычка к вдумчивому чтению, приводят к тому, что любая критика, даже по делу, даже вполне конструктивная, очень быстро превращается в личные наезды и разборки, кто кому первый на ботинок плюнул.
Да, термин «токсичная благотворительность» очень точен и хорош, но словечки типа «сволонтёры», «спасюки» и прочие ядовитые определения скорее затрудняют, нежели упрощают коммуникацию. Когда в ходе сбора средств кого-то из его участников назвали подобным словом, особенно, если до того он был уверен в праведности и своего дела и чистоте своих мотивов, то вряд ли он вдохновится на изменение своего поведения. Уж скорее начнутся взаимные оскорбления и жалобы на несправедливости, потому что сила действия равна силе противодействия, а от ругани человек не перестанет считать, что он прав.
В результате сторонний человек, столкнувшийся с подобного рода расследованиями, скорее всего, вообще отвернётся от благотворительности как таковой, ибо выглядит всё это не менее отвратительно, чем бесконечные переругивания между волонтёрами из-за денег умершего ребёнка. Более того, накалённая эмоциональная атмосфера, прокурорские тона, рассуждения о большом количестве мошенников и заговорах, подозрение всех и каждого в нечистоте мотивов и психическом нездоровье, нормальных людей скорее просто отпугивают – а как раз мошенники и безумцы слетаются как мухи на мёд, ибо такова их питательная среда.
Мошенники на доверии проще всего обманывают сверхподозрительных, сконцентрированных на всеобщей лживости пенсионеров (обратной стороной такого поведения является безоглядное доверие непонятно кому по столь же ничтожным основаниям), а сумасшедшие прекрасно себя чувствуют в среде подобных себе – то есть людей нервных, проводящих ночи за бесконечными выяснениями отношений. На подобные разборки слетаются всё новые любители поскандалить. Далее обстановка ещё более взвинчивается, нормальный сбор средств становится невозможен, ибо истерика имеет свойство распространятся подобно пожару. В этой мутной взбаламученной воде начинаются загадочные движения, кто-то с кем-то о чём-то тайно договаривается – и в результате оказывается, что не критики не столько разоблачили плохую благотворительность, сколько довели её минусы до логического предела. Не описали реальность, а сформировали её.
Я не отрицаю того доброго, что делают борцы с токсичной благотворительностью – они действительно разоблачают совершенно реальных мошенников. Но я не могу игнорировать и тот негативный эффект, который порождает их деятельность. В России вообще к благотворительности и так повышенно подозрительное отношение – а постоянное расковыривание грязных историй и высматривание повсюду мошенников и непрофессионалов убивает на корню и то доверие, которое есть или могло бы быть.
Существует достаточно старое правило для всякого критикующего: прежде чем открыть рот для критики, необходимо подумать над реакцией того, к кому ты обращаешься, а также над тем эхом, которое вызовут твои слова, если они говорятся публично или хотя бы в присутствии свидетелей. Всегда стоит подумать – возможно, стоит обратиться не с обличением злонамеренности корыстной сволочи, а с тактичным указанием на ошибки и недосмотры к человеку с добрыми намерениями? Возможно ли своей критикой исправить творимое зло, а не просто обратить на него внимание общественности? Может быть, объект критики не глух и не глуп, а просто увлечён или неопытен?
Да, конечно, бывает чистое мошенничество, изначально злонамеренное, к которому нет смысла обращаться с увещеванием. Но не вся же подряд «дикая благотворительность» состоит из такого рода деятелей! Огромное количество людей, занятых в ней, вполне способно и к спокойному обсуждению, и к пониманию своих ошибок. И даже маме больного ребёнка иногда можно объяснить, что выбранный ею путь лечения неоптимален. Это куда труднее, чем ругать людей «спасюками», но и куда полезнее.
Кстати, организованная благотворительность вырастает только из частной. И хороший сотрудник фонда в почти обязательном порядке должен пройти школу если не самостоятельных сборов в соцсетях, то хотя бы наблюдения за ними. Без этого его опыт будет как минимум неполон. Прекрасная Катя Бермант начинала с того, чтобы собирала средства для больных детей по знакомым, а умница Лида Мониава до сих пор совершенно спокойно собирает в сети на всё, на что посчитает нужным. Хотя обе они работают в фондах по много лет и их можно упрекать во многом, но не в непрофессионализме.
«Токсичная благотворительность» во многих своих проявлениях, несомненно, вредна. Она заставляет тратить ресурсы в никуда, даёт свободу действий мошенникам, отпугивает людей скурпулёзных и въедливых, да и просто неготовых к буйству эмоций. Но усиленная, не видящая краев и пределов своей компетенции гиперкритическая борьба со злом создаёт атмосферу, в которой невозможна вообще никакая благотворительность, ибо никто уже не верит никому, а на каждую точку зрения и каждое действие найдётся тот, кто обнаружит в ней причины для критики.
А то ведь я не раз и не два читал обсуждения в среде борцов, в которых проскакивали мечты о благословенных временах, когда частные сборы будут окончательно дискредитированы или запрещены. То есть о временах когда все, кому фонды не смогли, не успели, оказались не в состоянии помочь, будут лишены даже призрачного шанса на помощь. Это очень похоже на сотрудников библиотеки, которые мечтают, чтобы люди разучились читать – ведь тогда никто не будет брать книги грязными руками, да и тихо будет в библиотеке.
