Руслан
– До 19 лет я жил на Украине. В 1995 году переехал из Запорожья в Россию. Играл в ресторанах около 10 лет. Сейчас работаю у Владимира Преснякова бас-гитаристом.
Почти всю жизнь я занимался поиском, читал христианскую, буддистскую литературу, интересовался психологией, эзотерикой. Свое первое Евангелие получил от протестантов.
А в определенный момент понял, что истина – рядом. Тогда-то я осознанно «зашел» в Православную церковь.
Через некоторое время прошел короткий катехизатерский онлайн-курс. Появилось желание узнать больше о вере, Церкви. И я решил поступить в ПСТГУ.
Изначально я думал об учебе на богословском факультете. По совету духовника поговорил с выпускниками, чтобы понять, смогу ли осилить пять лет обучения в вузе. И понял, что с двумя маленькими детьми учебу на богословском не потяну. Тогда я выбрал кафедру социальной работы, обучение на которой, как мне казалось, будет легким.
Во время учебы я искал место, где мог бы пройти практику. Узнал о благотворительном фонде «Живи сейчас», который занимается организацией различных видов помощи людям с боковым амиотрофическим склерозом (БАС). Оказалось, там есть направления музыкальной терапии. А я музыкой с детства занимаюсь. Решил попробовать.
Прошел недельный тренинг музыкального терапевта в неврологической практике под руководством эксперта фонда, члена Комитета по общественным связям Всемирной Федерации музыкальной терапии и автора лечебного курса Алисы Апрелевой.
Больные живут в замкнутом мире, находятся в постоянном стрессе. У них часто меняется настроение, ночью – бессонница. Музыка – вещь таинственная, и я сам видел, как она помогает такому больному умиротвориться, перенастроиться с болезни на что-то, что и словами не выразить, но от этого ему легче жить. Но это касается не только психоэмоциональной сферы человека.
Музыкальный терапевт может работать над поддержанием дыхательных, речевых, функций больного.
Помню, самый первый мой пациент был настроен очень скептически, не хотел поначалу вообще идти на контакт со специалистами из медицинской команды. Врач предупредил, что он в состоянии депрессии, лечиться не хочет, даже отказывается от НИВЛ.
Но после седьмой встречи пациент признался, что с музыкой ему «как-то легче». Спустя время он пошел на контакт с врачами. В конце нашего курса мы записали ему песни на память. Я приезжал к нему на день рождение и привез диск с этими песнями. Спустя два месяца он умер.
А был совсем другой случай: я занимался с молодым парнем, у которого было БАС и ДЦП. Он, до того как заболел БАС, получил два высших образования, работал в американской фирме. Я был поражен его мужеством и стойкостью.
Парень держался до последнего. Особенно меня впечатлили его родители, незадолго до этого потерявшие дочь, сестру моего подопечного.
На такой работе можно увидеть потрясающих людей, и их близких, так самоотверженно ухаживающих за своими больными. Правда, бывали случаи, когда такого больного близкие оставляют, вот это видеть страшно.
Самое трудное в этой работе – наладить контакт с пациентами. Как правило, мне всегда удается найти общий язык с подопечным, но бывали и неудачи. Я работал с пациенткой, которая была очень зажата, неохотно выполняла упражнения и категорически отказывалась от песен.
Поэтому я стремился к тому, чтобы все напоминало дружескую встречу. Немало пациентов любят бардовскую песню – Окуджаву, Митяева, Визбора и других. Еще мы выполняли упражнения по методике Алисы Апрелевой, на половину состоящей из логопедических упражнений, которые вплетены в музыкальную терапию.
Если пациент не хочет песен, я не настаиваю, но напоминаю, что в любой момент, если появится желание, мы можем спеть.
Я проработал штатным музыкальным терапевтом фонда два года, теперь помогаю как волонтер.
Антон
– В 16 лет я пережил развод родителей, мне не хватало поддержки, и в вере я нашел опору. Еще пошел на курсы ПСТГУ по подготовке к ЕГЭ. Меня окружали люди православные. Тогда я твердо решил, что стану верующим человеком.
Но «вера без дел мертва», мне очень нравится это высказывание апостола Павла. Поэтому я связал свою веру с социальной работой. В православном вузе есть единство, которого я не нашел в светском университете.
Были и периоды сомнения в вере, и кризисы. На третьем курсе я болел клинической депрессией, которую диагностировал психиатр. Один из вариантов – депрессия появилась на фоне юношеского максимализма. Я брал на себя слишком много. Моя девушка считала, что я просто хандрю. А я почти никуда не ходил, меня ничто не радовало.
На второй месяц после приема препаратов я почувствовал, что могу быть активным, как раньше. Увидев такую перемену, моя девушка поверила в существование клинической депрессии. Как и я, она переживала кризисы. Интересно, что конфликтная ситуация в семье вернула ее к вере в Бога.
После ПСТГУ я продолжаю обучение в психолого-педагогическом университете. Изучаю основы социальной работы в госучреждениях. Получаю дополнительное образование, чтобы не идти в армию и углубить знания.
Сейчас я оформляю документы пациентов в психиатрической больнице и представляю их интересы в государственных организациях. Перевожу больных в ПНИ. Провожу первичный прием. Узнаю о родных, спрашиваю документы.
С инвалидами мне работать комфортнее, чем с обычными людьми. Я получаю более искреннюю отдачу.
По этим людям видно, что на самом деле нужно каждому. Главные потребности – забота и принятие, а не деньги и другие материальные блага. Я понял, что у многих людей есть психологические проблемы. Но с ними они обращаются к священнику, не идут к специалистам.
В данный момент мы оформляем справки людям, пострадавшим от COVID во время работы. Для этого встаю очень рано, чтобы успеть в несколько больниц. Вот единственная трудность, которая есть в моей работе.
Для работы я дополнительно изучал психологию, общую психиатрию и основу социальной медицины. Пройдя курсы, я перестал стигматизировать психические расстройства. Больные люди вообще саркастически относятся к своим проблемам. Многие из них понимают, почему оказались в клиники.
Я общался с пациентом старше меня на пару лет. У него было параноидальное расстройство. Он показывал мне картины и рассказывал о них под наблюдением психиатра. Через такой диалог я мог получить информацию о нем для оформления его карты.
Немного похоже на допрос.
Мне нравится, что у меня есть возможность помогать людям. Именно поэтому я шел в социальную сферу. Мое участие в судьбе психически больных людей позволяет им легче переносить все сложное в жизни.
