Историю «Девочки со спичками» Г.Х. Андерсена не назовешь святочной – не нашлось ни одного доброго, кто б помог замерзающему ребенку. И все-таки она – рождественская. В чем ее милосердие? О том, что может быть чудом в Рождество, – поэт Ольга Седакова.
Ольга Александровна Седакова Фото Юлии Рыженко с сайта colta.ru
– В замечательных заметках о Рождестве Сергей Аверинцев говорит о трех нотах, из которых складывается мелодия этого праздника. «Первый тон – святое, торжественное пение небесных хоров, неземная вневременная радость, которая звучит на самых крутых высотах духовной музыки.
Второй тон – уютный, домашний, детски праздничный. И дудочки пастухов Вифлеема, которые звучат в колядках всех народов христианского мира. Человек на земле странник, и только в доме Рождества он у себя дома. Только в стихии рождественской радости есть особая укрытость, защищенность, доверие и, возможно, настоящая человечность.
Третий тон – он тоже необходим – серьезный тон опасности, вечной угрозы невинному, тон скорби Вифлеемских матерей … Да, рыдание и плач входят в великую рождественскую радость…».
Если мы переживаем Рождество не просто как календарный праздник, а как величайшее духовное событие, то все эти три ноты нам слышны. И, наверное, именно в этих нотах мы слышим то, что составляет самую суть рождественских, святочных рассказов: о чудесном исцелении больного в праздничную ночь, о бедняке, который в канун Рождества находит приют.
Это древние истории, берущие свое начало в средневековых мираклях (мистериях).
Аверинцев писал: «И это великий подарок Бога человечеству к первому Рождеству, что с тех пор никакая священная музыка, никакие хоры левитов, никакие григорианские хоралы перед Богом не так святы, как вопль того, кто лишен права, как плач изгнанника, как голос страдающего. Это знание дало христианской культуре самый высокий ее закон».
Еще более высокой нотой звучат и традиционные истории о чудесном духовном преображении злодеев, которые именно на Рождество словно рождаются заново и становятся добрыми. Все помнят знаменитого Скруджа из «Рождественской песни» Чарльза Диккенса, которого Дух Рождества сделал из брюзгливого скряги радостным и щедрым человеком. Такие истории – приношение Рождеству уже от писателей 19 века.
Из новейших произведений на эту традиционную рождественскую тему я могу назвать одно: «Перстень в футляре» Юза Алешковского. Там в современных обстоятельствах разворачивается совершенно каноническая рождественская история, в которой атеист и циник становится верующим и любящим Бога.
Бывает и неожиданный поворот привычных рождественских сюжетов. Скажем, Ганс Христиан Андерсен в своей сказке «Девочка со спичками» совсем необычно подходит к знакомой истории о бедняке, которому в рождественский вечер негде голову преклонить. Обычно такие сказки заканчиваются тем, что бедолага (чаще ребенок) все-таки в конце концов оказывается в теплом доме, где его обогревают и кормят, дети-сироты чудесным образом находят родителей.
Андерсен пишет сказку с, казалось бы, трагичным концом: его девочка не попадает в богатый теплый дом, не садится за роскошный стол, а умирает на улице, голодная и замерзшая. Но чудо этой истории в том, как она умирает: к замерзающей девочке в чудесном видении приходит ее умершая бабушка, девочка радуется, просит забрать ее к себе – и бабушка «взяла девочку на руки, и, озаренные светом и радостью, обе они вознеслись высоко-высоко — туда, где нет ни голода, ни холода, ни страха, — они вознеслись к Богу».
С Рождеством связано представление о новом начале: страница старой жизни переворачивается и открывается новая чистая страница, озаренная светом великого чуда. Все, что плохо, больно, мучительно и неправильно, должно остаться позади. И эта традиция жива поныне, наступают предрождественские дни – и сердца замирают в ожидании чуда.
«Поклонение волхвов», Сассетта. Фрагмент. Караван путешественников. На переднем плане Вифлеемская звезда (1432-1436гг) Изображение с сайта wikipedia.org
Сегодня принято считать, что Европа практически забыла христианство. Но именно в эти дни понимаешь, что все-таки это не так.
Я только что вернулась из Рима, а до этого была в Швейцарии, и везде видела украшенные к Рождеству города: бесконечные ясли и изумительные вертепы, рождественские звезды, фигурки Младенца, Марии, Иосифа и волхвов. Сюжет праздника известен всем и каждому.
Даже самый светский, самый скептически настроенный человек знает, о чем идет речь, и сложно не поддаться общему ожиданию чего-то светлого, чего-то чудесного. Хотя бы как сказку, но историю Рождества на Западе знают все. Чего, к сожалению, не скажешь о России.
Впрочем, в Православии Рождество никогда не отмечали с таким размахом, как на католическом Западе. Центр нашего церковного года – Пасха, а не Рождество. Традиция всенародных торжеств, посвященных приходу в мир Христа Спасителя – это именно западная традиция. В России пышное празднование Рождества появилось не раньше XIX-го века.
Кроме того, на Западе эта традиция никогда не прерывалась, а у нас в XX веке на праздновании Рождества долгие годы лежал запрет. Нельзя было поставить даже елку, потому что она слишком напоминала о Том, Чье существование в Советском Союзе отрицалось напрочь.
Первые годы советской власти елку не трогали, потом ее начали высмеивать, как религиозный пережиток, создавать специальные «комсомольские» елки в противовес рождественским, а в 1929 году полностью запретили. «Религиозность начинается именно с елки… дети отравляются религиозным ядом», – писали тогда газеты. По улицам ходили специальные наблюдатели, заглядывали в окна, выглядывали: не стоит ли у кого украшенное дерево.
Елку разрешили специальным указом лишь в 35-м году, Пастернак даже написал по этому случаю вдохновенные стихи о елке. Но разрешенная елка стала атрибутом Нового Года, никак не Рождества, и орудием «коммунистического воспитания молодежи» (елочные игрушки говорили о «новой жизни»). Традиция ставить елки на новый год стала всеобщей, но мало кто помнил, что изначально это – рождественское дерево, символ вечной жизни и неувядающей благодати.
