6 октября в Москве прошла российская премьера фильма-участника венецианского фестиваля «Антон тут рядом» Любови Аркус. 11 октября – при информационной поддержке сайта «Милосердие» – фильм выходит в российский прокат. Корреспондент «Милосердия.ру» поговорил с режиссером.
Действующие лица и исполнители
Любовь Аркус, она же рассказчик, она же друг Антона Харитонова. Она же – в прошлой и параллельной фильму жизни – редактор толстого петербургского журнала о кино.
Антон Харитонов, он же мальчик, он же не такой, как все (не пишу «аутист» в том числе и потому, что такого диагноза – в отличие от самих аутистов – в нашей стране официально не существует).
Рината Харитонова, мама Антона.
Владимир Харитонов, папа Антона.
Алишер Хамидходжаев (а также несколько его коллег), он же человек-невидимка, он же дядя с киноаппаратом, он же друг Антона и оператор картины, то есть глаз (почти всего) в ней происходящего.
Многочисленные медики, специалисты, консультанты, волонтеры, сослуживцы.
Другие.
Документальное кино
Бывают картины, пересказ которых совершенно не означает спойлер (то есть преждевременное выбалтывание важных подробностей), и «Антон тут рядом» – именно из этой серии; это фильм, который не боится спойлера. Потому что представляет собой свидетельство, в котором нет и не может быть иного сценария, кроме того, что был написан жизнью за минувшие четыре года.
Спасение рядового аутиста
Несколько лет назад – когда точно, Аркус и сама уже не помнит, – ей попался на глаза текст неизвестного мальчика, своеобразное, как бы «наивное», эссе о том, какими бывают люди. Аркус тронул этот текст, и она заинтересовалась персоной автора. Выяснилось, что автор – подросток-аутист Антон Харитонов, и написал он этот текст уже целых семь лет назад, а с тех пор состояние его заметно ухудшилось.
Когда Аркус нашла Антона, тот давно забросил литературный труд. Вместо этого Антон в основном – как многие тяжелые аутисты – кричал, кусал себе руки, закутывался в одеяло с ног до головы и судорожно дергался, лежа на кровати. Еще Антон очень много ходил – наматывал целые километры, не обращая никакого внимания на посторонних, в том числе – на новую тетю, появившуюся с некоторых пор «тут рядом». Жил Антон в купчинской хрущевке вместе с мамой Ринатой, работником городского транспорта, у которой примерно в то же время была диагностирована раковая опухоль. Отец Антона давно уже оставил семью и завел себе другую – отношения с Ринатой поддерживал, но жил отдельно и особенного участия в судьбе мальчика не принимал.
Было ясно, что Антона надо срочно спасать, но как? На что могут рассчитывать в нашей стране такие вот, обычные, несостоятельные аутисты? Начинаются долгие мытарства, сопровождаемые исследованием и апробированием всех имеющихся возможностей, реальных и нереальных. В основном последних, то есть нереальных, ибо реальная возможность для большинства аутистов-россиян лишь одна – психоневрологический диспансер. В попытках добиться для Антона иной жизненной перспективы Аркус мобилизует всех и вся – начиная со специалистов по проблеме аутизма и заканчивая собственными коллегами по журналу. Антона возят по путевкам на Онежское озеро, за ним ухаживают дома, пока мама лежит в больнице, его пристраивают – к сожалению, это получается лишь на время – в единственный в России кэмпхилл для людей с ограниченными возможностями «Светлана». Впереди и позади Антона много домов, вывесок, учреждений, в том числе и с зарешеченными окнами: квартира самой Аркус, элитный детский интернат, отделение острых психозов в больнице имени Кащенко, опять родная квартира в Купчино…
В одних местах проживания – таких, как «Светлана» или гостеприимный дом тёти Любы, – рядом с Антоном оказывается кто-то, кто следит за ним, дружит с ним, общается, – и тогда Антон расцветает, к нему возвращаются давно забытые (потому что вытесненные предыдущей бессмысленной вечностью) способности и увлечения; в других же – таких, как детский интернат или отделение острых психозов, где Антон как личность никого не интересует, – он замыкается в себе и отчаянно тоскует. В этом, может быть, суть его врожденного недуга – ведь, в отличие от обычного человека, аутист не может сам организовать себе занятие, распорядок дня, планы на будущее. И если близкие такого человека или общество, в котором он живет, не окажут ему поддержку – в первую коммуникативную, – он будет обречен на невообразимо мучительный жизненный вакуум.
Мытарства с поиском окончательного, надежного и правильного, приюта продолжались еще несколько лет. За это время Рината, которая до окончательного переезда в больницу живет у Аркус, каким-то чудом находит в ее квартире бумаги Любиного отца – документы, фотографии, письма, – которые сама Люба никогда не видела. Последний год перед смертью – между редкими встречами с сыном и процедурами (вроде операции по пересадке костного мозга) – Рината смотрит на экране видео-эпизоды с участием Антона, и эти минуты – ее единственная радость. Попутно Аркус встречается с папой Антона, и тоже показывает ему снятый материал с сыном. Увиденное заставляет отца взглянуть на собственное чадо другими глазами, и в итоге он принимает решение взять сына к себе. Рината умирает. Антон тут рядом, вместе с любящим папой. The End.
Послесловие
В Венеции фильм встретили оглушительной и продолжительной овацией. «Я вела себя неприлично, – рассказывает Аркус, – потому что в конце концов зарыдала и оставила синяки на руке Константина (исполнительного продюсера, – Н.П.), который стоял с одной стороны, – и на руке Алишера, стоявшего с другой стороны».
На вопрос зрителей о нынешний судьбе Антона – ему сейчас 24 года – Любовь Аркус ответила, что сейчас всё слава Богу. Антон живет вместе с отцом и мачехой в деревне в Новгородской области. «Конечно, мало ли что может случиться с папой или вообще, но сегодня все очень хорошо. Антон ухожен, обласкан, ездит на велосипеде, ходит в лес». И ежемесячно видится с Любой.
Видел ли он фильм?
– Антону я этот фильм не покажу и не покажу никогда, – говорит Аркус. – Потому что это фильм, в котором все мучения и смерть Ринаты, ему нельзя этого смотреть, он этого не выдержит. Я могу показать ему только отдельные куски, что я и сделала. Также я не могу повезти его ни на какие фестивали, потому что он боится самолета.
За кадром
Возможно, читатель уже понял, что перед нами не фильм об инвалиде, – хотя Антон действительно не такой, как мы. И не фильм о больных людях – несмотря на то, что его герои и болеют, и умирают. Это даже не фильм о доброте, или о любви, или о милосердии, – хотя без них он бы не мог появиться на свет. Главный механизм, породивший и случившееся, и саму картину, – не в них, а в том однажды случившемся в душе Аркус моменте узнавания в Антоне – самой себя. А какой иначе смысл заниматься совершенно посторонним человеком?
– Есть две категории людей, которые занимаются благотворительностью, – считает Любовь Аркус. – Одна категория людей – те, в ком прорастает протестный потенциал. Им не хочется болтаться на митингах, а хочется делать что-то конкретное. Вторая категория – это те, у кого желание заниматься благотворительностью происходит не от общественного, а от человека. Мне страшно, что что-то случится с папой Антона, или что-то случится со мной. И я хочу обеспечить Антону тыл. Ему и таким, как он.
В принципе аутисту плохо везде. Не только в России. Потому что обстоятельства, которые здесь для него существуют – это только фон. А то, что в душе у них ад, от этого их мало кто может избавить, кроме любящих родителей или людей, которые сумели войти с ними в контакт, это единственное, что им помогает. Это не могут обеспечить никакие деньги, никакая благотворительность и никакие социальные институты. Другое дело, что, в общем, можно сделать их жизнь лучше.
Во-первых, можно вытаскивать из этого детей. Во-вторых, можно сделать так, что жизнь взрослого аутиста будет… хотя бы наполовину адом, а наполовину – не адом. Если создать такие условия, как центр трудовой занятости, волонтерские службы и разное-разное другое. И это все у нас написано в нашей программе.
– Что же делать всем остальным аутистам, которые не могут, в отличие от Антона, рассчитывать на столь щедрое душевное внимание?
– Это вопрос, на который я могу отвечать «от забора до обеда», – продолжает Аркус с усталой улыбкой. – Мы сейчас работаем над Фондом, который откроется в середине декабря. У нас есть огромная развернутая программа о том, что нужно делать. Она касается и деток, и взрослых аутистов, которые для меня – самая большая проблема. Пунктов того, что нужно сделать, очень много… но в первую очередь – самое простое, самое легкое – и то, что во многом сразу решит проблему, – сделать так, чтобы те деньги, которые идут из госбюджета, из наших с вами налогов в интернаты (а это довольно большие деньги типа полторы тысячи долларов) – чтобы эти деньги шли не в интернаты, а к родителям.
Потому что сегодня положение дел таково, что пока Антон дома, на него приходит восемь тысяч рублей пенсии, на которые ничего нельзя сделать. А когда Антон в интернате, на него из госбюджета приходит больше сорока тысяч. Даже, я бы сказала, больше сорока пяти тысяч. Родителям они этих денег не дают, а интернату дают. И все, что слышат родители, когда они приходят в органы социальной опеки, это: «Да отдайте нам своего ребенка, мы о нем позаботимся. А у вас вся жизнь впереди, вы себе еще одного родите».
– Еще один вопрос, который может возникнуть у некоторых зрителей, более циничен: стоит ли овчинка выделки? Зачем заниматься теми, кто, может быть, и вовсе не обучаем?
– В этом смысле я все сказала своим фильмом. Я показала человека, на котором поставлен был крест специалистами, которые им занимались, человека, который не мог ничего кроме как кричать, рычать и кусать себе руки, – и который научился на наших глазах колоть дрова, как немногие мужчины или почти никто из знакомых мне мужчин, или резать овощи так тонко и изысканно, как мало кто умеет из известных мне женщин. Это свидетельство того, что каким бы тяжелым ни был аутист, внутри этой тюремной оболочки живет совершенно непредсказуемая и прекрасная человеческая сущность.
