Директор Центра социальной экономики, кандидат фармацевтических наук Давид Мелик-Гусейнов уверен, что дефицита лекарств не предвидится, хотя рост цен на них неизбежен. При этом призывы запасаться аптечками – провокация, а ограничение ввоза незарегистрированных лекарств необходимо.
Давид Мелик-Гусейнов Фото с сайта med-info.ru
– Начнем с главного: хватит ли лекарств на всех во время начавшегося кризиса?
– Дефицита лекарств у нас нет и пока не предвидится: в госпиталях, на складах нет проблем снабжения. Да, начался и продолжится рост цен: покупательные возможности рубля упали. Правительство, хоть и медленно, но принимает решения, чтобы нивелировать эту ситуацию. Например, выделены дополнительные 16,3 млрд рублей на софинансирование территориальных амбулаторных программ лекарственного обеспечения. Ближе ко второму полугодию эти деньги придут в регионы, чтобы там было больше возможностей выполнять социальные гарантии.
– Дмитрий Медведев заявил, что лекарства подорожают на 20%. Он не преуменьшил проблему?
– Нет, среднее подорожание примерно таким и будет. Препараты, цены на которые регулируются государством, подорожали на 2-5%. Это лекарства из перечня жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов (ЖНВЛП). На некоторые препараты, которые обращаются на свободном рынке, цены выросли кое-где и на 40%. В итоге средний рост примерно будет равен 20% – сейчас он меньше.
– В СМИ уже появлялись сообщения, что 16 отечественных фармзаводов прекратили выпуск дешевых лекарств первой необходимости, в том числе ходовых антибиотиков, из-за убыточности покупки субстанций за дорогой доллар при фиксированной цене.
– Это слухи, вброс в прессу, такого не было. Ни один завод не прекращал производство и поставки. Есть риски, есть острое обсуждение на площадках Минздрава и Минпромторга, но пока никто из производителей не отказался от своего рынка. Действительно, мы покупаем субстанции (до 80%) за рубежом за валюту, наши станки иностранного производства, и кредиты у предприятий взяты в иностранных валютах. Поэтому рентабельность производства снижается либо даже уходит в минус. Все эти проблемы обсуждаются, но на сегодня ни одна компания с рынка не уходит.
– Когда кто-то призывает россиян делать запасы лекарств до конца срока их годности, пугая ростом цен и дефицитом, это разумная мера?
– Это провокация чистой воды, подогрев рынка. Чем больше людей придут в аптеку и чем больше лекарств купят, тем быстрее и сильнее вырастут цены. Любой ажиотажный спрос их мгновенно увеличивает, а обратно они уже, скорее всего, не снизятся.
– Получается, что все пока хорошо, не считая провокаций паникеров?
– Вовсе нет. Все очень сложно. Мы, действительно, «перевариваем» некоторые запасы, созданные по старым ценам, но если антикризисные меры государства будут иметь продолжение, нам всего должно хватить. То есть дефицита не будет, и роста цен в 20 раз не будет. Осложняет вопрос то, что у нас неправильно выстроена система ценообразования, мы неразумно расходуем лекарственные препараты и закупаем за государственные деньги очень много «мусора». Правда, уже сейчас для государственных нужд закупают лишь самое необходимое, без чего не выжить прямо сегодня, и в небольших объемах, поскольку не знают, какие цены будут в марте-апреле или сентябре, и готовы ли будут поставщики поставлять препараты во втором полугодии по этим ценам…
– Закупщики надеются, что в марте-апреле или сентябре будет дешевле?
– Видимо, да. Но я не надеюсь на это. Я считаю, что в марте у нас будет новая волна подорожания. К тому времени мы съедим «подкожные» запасы, и придут лекарства по новым ценам и по новым контрактам.
– Но при этом вы же говорите, что совет запасать лекарства дома по старым ценам – провокация! Если конкретная бабушка Клава не купит сейчас впрок таблеток от давления, она не спасет страну, но может потом оказаться без лекарств.
– Так ведь бабушек будет миллион. Они купят таблетки и спровоцируют рост цен. Это закон экономики: сейчас они создадут сверхприбыль для фармкомпаний, потом перестанут покупать – у них же будут запасы в аптечках, которые надо тратить, и рынок просядет. А компаниям все равно нужно будет делать свою прибыль. А как ее делать, если пропади встанут? В мертвый сезон они снова поднимут цены. Когда запас таблеток у бабушек кончится, они купят новые гораздо дороже, чем покупали бы, если бы не делали запасов.
– Вы упомянули, что мы закупаем много «мусора». Что это означает?
– Это препараты, не доказавшие свою клиническую эффективность.
– Типа «Эссенциале Форте», «Арбидола»?
– Я обычно не произношу названий, тем более что бездоказательных и устаревших препаратов на рынке до 40%. Об их эффективности идут дискуссии – а если есть дискуссии, значит, есть сомнения. Зачем под сомнения выделять государственные деньги? Клинические исследования должны проходить за счет фармкомпании, а не за счет бюджета. Мы же снабжаем такими лекарствами госпиталя. В России в обороте 32 тысяч лекарств, а достаточно 15 тыс.-16 тыс.
– В кризис наверняка повысится популярность народных средств и табличек про дешевые аналоги дорогих лекарств.
– Да, это так. Мы пытаемся удешевить свое лечение, а в итоге получаем отложенные по времени проблемы и затраты на их решение. Негативный эффект может оказаться неожиданным: больные могут получить осложнения, может сократиться продолжительность жизни и т.д. Есть и качественные дешевые препараты, их нужно использовать. Но пока не разработаны критерии качества и правила допуска препаратов на рынок, и трудно определить, какие именно дешевые препараты, в том числе среди дженериков, эффективны и безопасны.
Фото с сайта 365news.biz/news/finance
– Табличка, предлагающая заменять «вольтарен» «диклофенаком», – это зло или вариант антикризисной меры?
– Такие таблички есть почти во всех странах. Там, где лекарства входят в страховку, подобными табличками пользуются страховые компании. Люди понимают, что по страховке имеют право только на самые дешевые медикаменты. Пациент должен знать, какие предложения есть на рынке, и выбирать то, что может себе позволить, исходя из своих возможностей.
– Если он не может себе позволить дорогое лекарство, он будет помирать от побочных эффектов дешевого, а государство будет умывать руки?
– Чаще всего в мире так и бывает. Мы, к сожалению, не договорились о правилах игры на берегу. Поэтому остается поле для экспериментов, для заявлений, что кому-то помогают только самые дорогие лекарства, и все при этом вроде бы правы. Нужно честно заявить: мы будем лечить всех, но только самыми дешевыми препаратами из имеющихся с аналогичной молекулой. Да, важно следить, чтобы вместо препаратов не подсовывали мел и странные процедуры типа поглаживания по животу, т.е. средства должны быть с доказанным эффектом – но самые дешевые. А если вы хотите лечиться брендированным препаратом, с запахом корицы или с дополнительными потребительскими свойствами – придется доплачивать за эти потребительские свойства.
– На практике мы, конечно, доплачиваем, но вообще нам обещали, как кажется, бесплатную медицину, «деньги идут за пациентом» и т.п.
– В том, чтобы пациент доплачивал за более дорогое из возможных лечение, нет крамолы, многие страны мира честно заявили это своим гражданам. А мы пообещали бесплатно всё и всем в рамках госгарантий. Вдумайтесь в эту фразу: «всё и всем бесплатно». Ни одна страна мира не может этого. Всё стоит денег, хотя базовые гарантии и должны предоставляться по системе ОМС. Эта проблема ощущалась и 5, и 10 лет назад, еще до всякого кризиса. Должна быть сооплата со стороны фондов, фирм, пациента. В той же Америке людям приходится покупать достаточно дорогую страховку и платить налоги по прогрессивной шкале. А мы сделали плоскую шкалу налогов для богатых и бедных, причем бедных среди населения большинство – и в итоге мы имеем бедную систему здравоохранения. Но если туда сегодня внести дополнительные деньги – это только увеличит ее нерациональность, которая не преодолена сегодня.
– Сейчас обещают, что будут применять более дешевые схемы лечения в том числе для онкологических больных. Они же умирать будут, это не замена «колдрекса» на парацетамол.
– Альтернативные схемы лечения – это нормальная ситуация. Лучше так лечить, чем никак не лечить. Вот что денег в системе здравоохранения недостаточно – это ненормальная ситуация. Но давайте исходить из реальности: у нас есть некий объем потребностей в помощи и некий ограниченный ресурс. Мы не можем оказать всеобъемлющую помощь всем – значит, нужно менять схемы терапии. Причем менять, опять же, всем, чтобы не было избирательности, не экономить на одних за счет других. Врачи понимают, что ситуация тяжелая.
– Закон об уголовной ответственности за незаконный ввоз незарегистрированных препаратов тоже ограничивает доступность лечения – даже при наличии денег.
– Возможность ввоза препаратов по медицинским показаниям осталась – без всякой уголовной ответственности. Нужны подтверждающие документы – их вполне возможно получить. Процедура занимает пару дней. Минздрав опубликовал правила, и решение будет приниматься не позднее чем за несколько дней. При этом бесконтрольный ввоз лекарств в чемоданах, продажа с рук и через интернет-аптеки, с непонятными условиями хранения – это действительно проблема. Процедура получения разрешения на ввоз, конечно, может быть еще менее бюрократической и трудоемкой, но пока оптимальную схему никто не предложил – ни пациентское сообщество, ни врачи, ни министерство здравоохранения. Это открытая тема.
– Сейчас мамы детей с эпилепсией плачут о том, что им стали недоступны помогающие их детям препараты.
– Когда мамы говорят – это совсем другое, чем когда врачи говорят. Если у ребенка после назначения нового препарата появились судороги, то это вовсе не значит, что теперь им всем остается только умирать. По требованию мамы созывается врачебная комиссия, это делается элементарно в любой поликлинике, этой комиссии предъявляется так называемое «нежелательное явление», составляется рапорт, что у ребенка с конкретным препаратом связано такое-то нежелательное явление. Это делается быстро, без длинной процедуры. Этот рапорт направляется в Росздравнадзор и региональный минздрав, чтобы ребенку купили другой препарат. У населения есть права: по медицинским показаниям, если они присутствуют, назначается и предоставляется индивидуальная схема терапии. Но если нет официального рапорта от врача и мамы, то никто не будет решать проблему. Ведь если всем массово назначать индивидуальные схемы терапии, не хватит никаких денег даже на онкологических больных. Поэтому государство реализует некую систему экономии средств. Базовое – всем одинаковое, замена – по отдельным показаниям.
– Как правило, маленький и слабый человек, особенно в регионах, начинает все-таки помирать, и если официальный рапорт и пишется, то поздно.
– В регионах своя беда – информационный вакуум. Но больше всего жалоб на качество помощи при раковых опухолях, например, приходит из столицы, потому что люди здесь знают свои права, знают, какое вообще бывает лечение и к кому обращаться. А в регионах люди вообще не понимают, что они столкнулись с проблемой и что ее надо решать. Когда больному годами выписывают лекарства, а он их не видит, там не идут разбираться с главным врачом и требовать, стесняются говорят: «Нам еще потом здесь жить, с этим врачом на улице встречаться». Тех, кто просто терпит, очень много. У нас действует не гарантированный, а заявительный способ получения поддержки от государства. Пока ты не обратился в собес, не пришел и не оформил документы – само государство за людьми не бегает. Это нехорошо, но это так, и в ближайшие годы мы вряд ли сможем это изменить. Пока либо сам больной, либо, например, мама ребенка с эпилепсией не заявит о своей нужде – им никто не поможет.
