«Я спрашивал: не страшно вам кости брать? Они ведь руками поднимают кости. Один
солдат череп выкопал при мне. Он ответил: ну, а что, у нас такая служба. Они очень по-
хорошему, по-человечески это делали, без брезгливости, прилежно», – вспоминает
фотограф Евгений Самарин, много лет назад побывавший в командировке в 90-м
отдельном специальном поисковом батальоне.
С сентября 1941 по февраль 1943 года на «Невском пятачке», небольшом плацдарме на левом берегу Невы, погибли не менее 250 тысяч советских солдат. Именно там в 2006 году начал поисковую работу 90-й батальон, сперва как «сводный» и «экспериментальный», а с 1 апреля 2007 года как штатное подразделение вооруженных сил РФ. Аналогичная воинская часть есть только в Белоруссии.
«Дорогу строили по костям»
В 2006 году военнослужащие разыскивали останки павших бойцов прямо на обочине дороги.
«Для меня как стороннего наблюдателя было совершенно очевидно, что здесь просто бульдозерами все закопали – наши же люди. Эту дорогу явно по костям строили. Мы ехали на уазике военном, остановились на обочине, отошли на два метра в придорожную канаву, а там бойцы копают», – рассказывает Самарин.
«В поиске есть работа массовая, «на лопату», когда мы выкапываем останки по мере их открытия, и «по археологии», когда открывается полностью весь костяк, проводятся замеры, проводится фотофиксация, описываются мельчайшие подробности, особенности останков, определяется причина гибели» », – объясняет Владимир Волков, руководитель Башкирского отделения «Поискового движения России», не раз работавший с военнослужащими части.
«Я впервые столкнулся с поисковым батальоном в 2010 году. Тогда ребята еще работали «на лопату». Сейчас, конечно, уровень совсем другой, они работают как профессионалы», – считает он.
«Не успел достать бинт, когда прилетела мина»
Каждый найденный солдат – это отдельная история гибели, отдельная судьба. Любой поисковик может рассказать несколько случаев, врезавшихся в память сильнее всего.
«Молодой боец, ему лет 20, наверное, было. Там только треть скелета осталась, потому что прямое попадание немецкой мины. Рядом лежали два перевязочных пакета. Один ножом вскрытый и пустой, а второй ножом вскрытый, но в нем лежал окровавленный бинт. То есть боец получил ранение, остановился для перевязки, один пакет вскрыл, перевязку сделал, а другой вскрыл, но бинт даже не успел достать, когда прилетела мина, которая оборвала его жизнь», – рассказывает Владимир Волков.
«Наткнулись на останки танкиста в болоте, в Ленинградской области. Там был почти полный скелет, и в кармане был медальон. А еще в кармане был ножик перочинный и часы, и на ножике написано: «Маруся». То есть у него девушка была. Это запомнилось, потому что связано с личным, человеческим», – делится Николай Мясников, командир поискового отряда «Память» из Чувашии.
Пробитая пряжка и крестик, вырезанный из котелка
«Меня поражают какие-то маленькие вещи. Вот прошел бой, и 29 человек немцы просто стащили в яму за ноги. Санитарное захоронение, чтобы инфекция не пошла. Солдаты все безымянные, но у одного из них крестик самодельный, вырезанный из алюминиевого котелка», – говорит Алиса Салахова, заместитель председателя поисковой организации «Доблесть» из Ленинградской области.
Зам. председателя поисковой организации «Доблесть» из Ленинградской области
«К нам в руки попала челюсть. Сначала подумали, что она принадлежит мужчине. Пригласили стоматолога. Специалист изучил этот фрагмент скелета и установил, что он принадлежит девушке-бурятке», – рассказывают старшеклассницы, участвовавшие в поиске. Иногда находки меняют представление родственников о судьбе погибших солдат. «В прошлом году установили имя бойца, который числился захороненным на кладбище, там даже была табличка с его именем, а он, оказывается, все это время лежал в окопе. Буквально месяц назад нашли его семью», – говорит Николай Мясников.
«Он лопатой закрывался, а его добивали»
«Мы работали на болоте, – вспоминает Владимир Волков. – Почвы кислые были, и верхний слой «съедал» останки очень быстро. А одежда сохранилась. Представляете, дерн, а в нем лежат куски шинели, гимнастерки, валенки, в валенках носки, перчатки, подшлемник. Мы одного бойца нашли: шинель пробита пулями, а сверху лежала большая саперная лопата, тоже пробитая пулями. Расстояние между дырками очень небольшое, в упор стреляли. Финский пистолет-пулемет Suomi. Боец, скорее всего, уже лежал на земле раненый, этой лопатой закрывался, а его сквозь лопату добивали».
«Поисковики не ради вещей ищут, а ради бойцов, – подчеркивает он. – Вещи, которые мы на выставках показываем, найдены в процессе поиска людей, они принадлежали погибшим. Если родственников находим, то все им отдаем».
«Даже когда безымянные останки находишь, испытываешь гамму чувств от того, что еще один солдат домой возвращается, он будет похоронен, он будет отпет, – делится Алиса Салахова. – Чаще всего это очень молодые ребята».
«Их собирают в красные гробы и с воинскими почестями хоронят»
Несколько лет назад работу 90-го батальона описывали так: «Местность расчищают от деревьев, потом забивают шурфы в тех местах, где щуп либо глубоко проваливается, либо упирается в кости. <…> Затем, если в шурфе обнаруживаются останки, то раскрывается все захоронение. Создается так называемый археологический стол.
Дальше археологическим методом расчищаются все останки – аккуратно снимается грунт. Все найденные вещи до момента окончательной расчистки остаются на своих местах. Возможно они смогут что-то рассказать о своих хозяевах. Затем начинают по одному вынимать останки бойцов. <…> После извлечения останки выкладываются на ровной поверхности и фотографируются. В протокол эксгумации заносятся все антропометрические данные».
«Естественно, большинство погибших не опознаются. Их просто собирают в красные гробы и с воинскими почестями хоронят. Батюшка приходит, все как положено», – рассказывает Евгений Самарин.
Можно ли заниматься поиском по призыву?
Среди гражданских поисковиков отношение к батальону разное. Есть отряды, которые входят в Поисковое движение России, они сотрудничают с военными. Есть отряды, которые негативно относятся к военным поисковикам. С их стороны не раз звучала критика в адрес батальона: якобы солдаты необоснованно вскрывают братские могилы, работают неаккуратно и т.д.
«Я пересекался с ребятами, которые считают, что по призыву нельзя заниматься поиском, это можно делать только по зову сердца. Я с ними не соглашусь», – говорит Владимир Волков.
«С военнослужащими постоянно ведется воспитательная работа, – продолжает он. – Надо отдать должное и контрактникам, и офицерам части, которые не только обучают их правильно работать, но и объясняют, для чего это нужно. Отношение к поиску и к погибшим бойцам у каждого солдата трепетное».
Похожее впечатление сложилось и у Евгения Самарина: «Они служат свой срок, но видно, что они по-другому живут в армии, они понимают, что они чем-то особым занимаются».
Деятельностью 90-го батальона руководит Военно-мемориальный отдел Управления Минобороны России по увековечению памяти погибших при защите отечества.
Первым командиром части был подполковник Сергей Персиянцев. В 2010 году его сменил подполковник Владимир Мансуров.
Главная задача подразделения – «возвращение из небытия имен погибших, предание земле праха павших и, по возможности, установление их родственников».
За десять лет (с 2006 по 2016 гг.) было найдено более 8000 останков военнослужащих РККА, установлено 497 имен погибших, найдено и уничтожено более 8600 боеприпасов.
«Это элита поискового движения»
С некоторых пор в батальон отбирают призывников из числа членов поисковых организаций. Они уже имеют знания и навыки, необходимые для эксгумации и перезахоронения останков погибших воинов. Командиры поисковых отрядов за полгода подают списки желающих служить в этом подразделении.
Солдаты слушают лекции по антропологии и криминалистике, учатся работать с архивами. «Конечно, ребята из поисковых отрядов работают эффективнее, они более замотивированы, и им не надо объяснять элементарные вещи, – говорит Алиса Салахова. – Они там могут свои таланты приложить. Кто-то документы может прочитать, установить личность по медальону, кто-то экспозицию сделать».
«С другой стороны, и батальон дает много знаний, умений, таких мелочей в поисковом деле, которым обычно люди учатся очень долгое время, – продолжает она. – Те ребята, которые отслужили в 90-м батальоне, – это элита поискового движения. Их так воспринимают».
«Дети захотели стать офицерами именно в этом батальоне»
«Когда мы привозили кадетов в батальон, они посмотрели на срочников, на офицеров, и я вижу, что ребята прямо зажглись. Я уверена, что после экскурсии дети захотели стать офицерами именно в этом батальоне», – рассказывает Алиса Салахова.
Некоторые срочники, отслужившие в части, возвращаются обратно. «Там есть те, кто и на гражданке занимался поисковой работой, а затем остался служить по контракту, а есть и такие, кто, будучи уже призванным, не поисковик, проникся этой работой, и остался служить в 90-м батальоне по контракту», – говорит Владимир Волков.
Поисковики из разных регионов приезжают сюда, чтобы поработать с военными, поделиться опытом, посмотреть на находки, навестить друзей. «Поисковик из нашего отряда сейчас служит там. Мы его навещали во время майской экспедиции. Для нашего отряда провели экскурсию, военнослужащие из поисковиков показали свою часть, музей и находки» – рассказывает Николай Мясников.
За 10 лет батальон успел поработать не только в Ленинградской области, но и в Новгородской, Калужской, Тверской областях, в Крыму, на островах Курильской гряды и Финского залива, в Белоруссии и Германии. Он представляет вооруженные силы РФ при проведении совместных поисковых работ с военнослужащими бундесвера (ФРГ), участвует в церемониях предания земле останков погибших, ухаживает за воинскими захоронениями.
В апреле-мае 2017 года его военнослужащие принимали участие в Международной военно-исторической экспедиции «Ржев. Калининский фронт». Кроме них там были поисковики из 25 регионов России, Казахстана и Германии.
Поиск «затягивает»
«Все поисковики до своего дела жадные, жадные до исторических знаний. Для большинства из нас это становится чем-то очень важным, как смысл жизни. Книги, архивы и документы занимают все больше твоего времени. Ты хочешь обратно в лес, потому что понимаешь, что там еще остались солдаты лежать, и реально это затягивает», – признается Алиса Салахова.
«Когда с именем солдат находится, сначала звонишь родственникам по телефону, потом они приезжают, привозят его письма и фотографии, – продолжает она. – Вот, казалось бы, останки лежат, а вот его живые внуки, фотографии, письма, которые он сам писал. Часто внуки на своих дедов похожи. А бывает, что эти внуки – сами уже дедушки. Понимаешь, что жизнь продолжается».
