Ставший епископом в хрущевские времена Стефан (Никитин), несмотря на полуподпольную жизнь, всем, кто общался с ним, открывался как человек необыкновенно мирный и благодушный. Он стал связующим звеном между святыми начала XX века, общался с праведным Алексием Мечевым, его сыном священномучеником Сергием, преподобным Нектарием Оптинским, был другом священномучеников Владимира Амбарцумова и Василия Надеждина. В 1950-е – 1960-е годы был духовным ориентиром для многих верующих советского времени.
Исчезновение врача
Весной 1950 года врач-невропатолог Никитин бежал из города Струнино, где работал в районной больнице. Через несколько дней он оказался в Ташкенте, придя с одним рюкзаком в епархиальное управление. Здесь давно его ждали.
Сергею Алексеевичу было уже 55, в молодости он окончил Московский университет, последние 15 лет жил во Владимирской области: селиться ближе 100 км к Москве ему было запрещено, так как в 1930-х годах он отбывал срок в Вишерском лагере.
Целый год до побега он пытался уволиться из больницы, но его не отпускали, боясь лишиться ценного сотрудника. Когда же наконец заведующий Горздравотделом согласился отпустить доктора, Никитина вызвали в органы государственной безопасности и потребовали забрать заявление об уходе, напомнив про лагерь, грозя арестом. Тогда доктор и решился бежать.
Мало кто знал, что невролог струнинской районной больницы Сергей Никитин был тайным священником. Точный год его рукоположения неизвестен – то ли до заключения в лагерь, в конце 1920-х годов, то ли после, в середине 1930-х, он был посвящен в иереи епископом Афанасием (Сахаровым). Работая врачом, он тайно совершал литургию у себя в струнинской квартире, куда приезжали из Москвы верные ему люди. Во второй половине 1940-х по благословению владыки Афанасия многие тайные священники стали выходить на открытое служение, в их числе был и иерей Сергий Никитин.
Именно с этой целью – открыто служить Церкви и ехал он в Среднюю Азию, оставив налаженный быт, уютную квартиру с цветами и канарейками, статус незаменимого специалиста, материальное благополучие.
В Ташкенте у доктора была договоренность с епископом Гурием (Егоровым), правящим архиереем Ташкентской и Среднеазиатской епархии, владыка уже помог легализоваться его знакомым, священникам Феодору Семененко и отцу Борису Холчеву.
В декабре 1950 года, после нескольких месяцев жизни в ташкентском подполье (по прибытии в епархию священнику опять пришлось прятаться, опасаясь, что его будут разыскивать органы безопасности) иерей Сергий Никитин приехал на свой первый приход в город Курган-Тюбе (сейчас Бохтар) Таджикской республики.
На краю света
Находился этот городок на границе с Афганистаном, в долине реки Вахш, окруженной горами. Дорога к нему выглядела так: от Ташкента до Сталинабада (Душанбе) двое суток на поезде, а потом через горный хребет или 12 часов по узкоколейке, или 3-4 часа на машине.
Так, «на краю света», по выражению самого отца Сергия, начал 55-летний священник свое открытое служение. Прихожан на службе часто не бывало, как и алтарников, и хора. Но батюшку это не смущало. Он был постоянно занят, несколько раз в неделю служил литургию, каждый день – вечернюю службу. На литургии обязательно проповедовал, даже если его слушали два-три человека. К проповедям готовился очень основательно – перечитывал литературу, обращался к Священному Писанию, составлял план.
Однажды в Прощеное воскресенье в храме не было прихожан, только два мальчика алтарника, и когда отец Сергий вышел с проповедью, его помощник удивился, для кого же он будет говорить? «Людей нет, но храм полон Небесных сил, им я и буду говорить», – ответил священник.
Первые месяцы отец Сергий страдал от постоянного холода. Зима в Курган-Тюбе оказалась суровой, храм не отапливался. Однажды во время литургии руки у священника так заледенели, что потеряли чувствительность, пришлось обливать их кипятком, поскольку останавливать службу было нельзя. А с конца марта начиналась изнурительная жара.
Но больше всего страдал отец Сергий не от климата, а от различных нестроений на приходе. «Меня предупреждал епископ, что буду терпеть от «лжебратии», которая является главной язвой современного общества. Общественность относится хорошо, а вот свои «верующие» – от них приходится терпеть», – писал священник в письмах родным. В те времена в церковную «двадцатку» органы часто внедряли своих агентов специально для того, чтобы разрушать приход изнутри.
Новое испытание оказалось настолько горьким, что даже жизнь в лагере священнику показалась легче: «Такая тягота легла мне на душу, что самые тяжелые дни, проведенные мною на Вишере, во внутреннем смысле показались более легкими, чем здесь», – писал отец Сергий в письме к Е.С. Надеждиной.
Семь лет о. Сергий буквально промучился, потеряв последнее здоровье, а потом епископ Гермоген перевел его в Днепропетровскую епархию.
До своего отъезда отец Сергий смог выполнить сложнейшее для него послушание: строительство с нуля и открытие молитвенного дома (храма) в селе Луначарском. В 60 лет священнику, который никогда не занимался стройкой, надо было искать рабочих, материалы, средства. Несмотря на нездоровье и отсутствие опыта, как всегда с полной самоотдачей, отец Сергий это выполнил. В наши дни храм священномученика Ермогена, построенный отцом Сергием Никитиным, находится в черте города Ташкента и службы в нем регулярно совершаются.
«Ангельский» доктор
Еще в 1920-х годах молодой врач Никитин никак не мог решиться: старшие коллеги отмечали его талант, называли «вторым Россолимо» (известный ученый-невролог, под руководством которого он работал) и приглашали заниматься наукой, а он себя видел врачом-практиком. Тогда его коллега Борис Холчев (будущий священник и архимандрит) посоветовал спросить совета у старца Нектария Оптинского.
Впоследствии Сергей Алексеевич рассказывал много раз об этой поездке, определившей его жизнь. Оптина пустынь была уже закрыта, старец доживал последние месяцы в селе Холмищи. Доктор увидел в избе пожилого человека, похожего на его стационарных больных: шаркающая походка, слабость… «Что мне может сказать важного этот выживший из ума старикашка?!»
Доктор почувствовал неприятие, даже вражду к нему, а отец Нектарий неожиданно начал рассказывать про всемирный потоп и Ноя:
«Людям того времени, привыкшим к изящной форме своей цивилизации, было очень странно видеть, как выживший из ума старикашка сколачивает в век великолепной культуры какой-то несуразный ящик громадных размеров, да еще проповедует от имени Бога о грядущем потопе. Смешно».
На этих словах доктору стало плохо, он услышал свои мысли, произнесенные старцем буквально, вслух. От стыда он забыл спросить то, зачем приехал. Расстроенный лег спать, а наутро, перед отъездом, старец благословил его и трижды ответил на так и незаданный вопрос: врач-практик, врач-практик, врач-практик.
Бóльшую часть своей жизни, Сергей Алексеевич так и проработал практическим врачом. Особенно профессия медика пригодилась ему в заключении. Арестовали доктора в 1931 году вместе с другими прихожанами и священнослужителями храма святителя Николая на Маросейке, где он был церковным старостой в 1928–1930 годах. Всего тогда было арестовано 17 человек. Инкриминировалось маросейцам участие в контрреволюционной группировке, оказание помощи «контрреволюционной ссылке, куда ездили специальные представители», поминовение за богослужением ссыльных.
Никитина приговорили к трем годам лагеря, отбывать срок отправили на Северный Урал, в Вишерский исправительно-трудовой лагерь. Благодаря своему положению заведующего медпунктом Никитин смог помогать заключенным. Духовенство он часто узнавал по глазам и старался облегчить положение – назначить дополнительное питание, освободить от тяжелой работы. Здесь он стал для многих заключенных ангелом-хранителем.
Однажды во вновь прибывшем этапе врач разглядел в обритом и изможденном зеке епископа и шепнул ему: «Благословите, владыко!» Архиерей заплакал и сказал: «Я думал, что попал в ад, а слышу ангельский голос». Матушка священномученика Илии Четверухина вспоминает, что, когда навещала мужа в лагере, отец Илья показал издалека доктора С.А. Никитина и назвал его ангелоподобным.
Сохранилась история, как Сергей Алексеевич пытался спасти диакона Михаила Астрова, больного тяжелой формой туберкулеза. Он выписывал больному усиленный паек, а тот жалел других заключенных и раздавал все окружающим. Тогда врач стал приглашать отца Михаила к себе в медпункт и кормить у себя на глазах.
Об «использовании служебного положения в личных целях» стало известно начальству, и доктору планировали увеличить срок. Об этом рассказала ему знакомая медсестра. Она же и посоветовала: «Попросите Матронушку, это праведница, известная в наших краях, она всегда помогает».
Сергей Алексеевич в отчаянии вышел за ворота лагеря и прокричал в небо: «Матронушка, помоги, я в беде!»
Вскоре после этого поменялась администрация лагеря, срок врачу не увеличили и даже выпустили чуть раньше. Выйдя из заключения, Сергей Алексеевич сразу поехал искать Матронушку, чтобы поблагодарить. Когда он приехал к старице, стоял на пороге, не решаясь войти, Матронушка сама позвала его по имени: «Заходи, Сереженька». Тогда же блаженная предсказала ему и епископство. До конца не известно, кто была эта праведница и где она жила, но большинство вспоминающих считают, что общался Сергей Алексеевич с блаженной Матроной Анемнясевской.
Тайное священство
Струнино, из которого пришлось бежать отцу Сергию, было рабочим городком во Владимирской области. Там он с середины 1930-х работал в больнице, военкомате. О том, как совмещал работу и молитву, рассказывал Валериану Кречетову (тоже будущему священнику): «Я ведь врач. И когда больной раздевается, чтобы его прослушать, я читаю в это время молитву Иисусову. Потом он одевается – я опять читаю молитву. Иду из кабинета в кабинет – творю молитву».
Доктор никогда не был женат, но, несмотря на дальность расстояний, отделяющих его от близких, он не был одинок. Постоянно вел переписку с родными, племянниками, друзьями.
По воспоминаниям многих людей, отец Сергий постоянно старался кому-то помогать, когда была возможность – материально, все отмечали его доброе сердце и какую-то особенную светлость, чистоту. Он никогда никого старался не осуждать.
В свободной комнате у него часто жили старушки, которые помогали вести хозяйство, а под конец жизни и сами уже нуждались в уходе. Одна из таких, баба Лиза, была приемной матерью его невесты, умершей в юности от туберкулеза. Баба Лиза, страдая старческой деменцией, могла убежать из дома, поэтому сестры или знакомые отца Сергия приезжали присматривать за ней.
Лидия Владимировна Каледа рассказывала, как приезжала к отцу Сергию в 1944-м, помочь с бабой Лизой. Прямые поезда до Струнино тогда не ходили, идти надо было 18 км пешком, но ни ее, ни других гостей это не смущало. Шла Страстная седмица, и по ночам, после работы отец Сергий служил шепотом все полагающиеся службы.
Лидия была дочерью его погибшего друга священника Владимира Амбарцумова. Еще с 1930-х годов отец Сергий дружил с семьями Амбарцумовых и Надеждиных, продолжал их поддерживать в течение всей жизни, и духовно, и материально. Отец Владимир Амбарцумов, предчувствуя свой скорый арест, завещал сыну Евгению слушаться во всем отца Сергия, как отца. И до самой смерти отец Сергий заботился о нем, как о родном сыне.
Наталья Николаевна Соколова, дочь духовного писателя Николая Евграфовича Пестова, рассказывала, что, когда она еще училась в школе, ее родители приглашали доктора Никитина, как они говорили, «советоваться насчет здоровья папы», но, судя по всему, для исповеди и причастия.
Все эти семьи, как и многие другие, принадлежали к «непоминающим» митрополита Сергия (Страгородского). После его смерти и избрания патриархом Алексия (Симанского) владыка Афанасий (Сахаров) благословил воссоединиться им со священноначалием Русской Православной Церкви. Тогда-то и поехал в Ташкент доктор Сергей Никитин.
Днепропетровское золотое яичко
Из Средней Азии, уже с сильно подорванным здоровья, отец Сергий переехал в Днепропетровск. Здесь теперь находился на епископской кафедре владыка Гурий (Егоров), легализовавший его в Ташкенте. Отца Сергия назначили духовником Тихвинского женского монастыря. В то время там служил один пожилой иеромонах и жило около 80 монахинь, большинство – старушки.
Два года в монастыре отец Сергий называл золотым яичком, которое курочка приносит раз в жизни: только молитва и богослужение, ни лагерей, ни разборок с приходскими советами. Прихожанами монастыря была семья Бояринцевых, 16-летний подросток Валерий Бояринцев на всю жизнь привязался душой к отцу Сергию и впоследствии тоже стал врачом и известным священником, много потрудившемся для Церкви.
Протоиерей Валерий вспоминал отца Сергия:
«Общение с ним оставляло своеобразное, неповторимое ощущение прикосновения к чему-то совершенно уже не встречающемуся в жизни.
К чему-то древнепатриархальному и в то же время искрометно живому, активно интересующемуся всем происходящим. Прихожу однажды в монастырь. Он сидит у домика на лавочке и читает учебник географии: Все нужно знать!»
Отец Сергий помнил очень много из классики, цитировал длинные отрывки из «Евгения Онегина», Некрасова, в письме племяннице из Курган-Тюбе писал, что перечитывает «Белые ночи» Достоевского и восторгается повестью.
В январе 1959 года владыка Гурий постриг протоиерея Сергия в монашество с именем Стефан. За месяц до принятия монашества священник перенес тяжелый сердечный приступ и во время пострига едва не падал, испытывая боли в сердце, одышку; его поддерживал под руку иеромонах. Но уже через несколько дней все тяжелые симптомы ушли, появились силы, отец Сергий, как врач, говорил, что «так не бывает с такими заболеваниями, Господь совершил чудо».
Скоро наступили новые испытания: в августе 1959-го Тихвинский монастырь был закрыт, начинались хрущевские гонения на Церковь. Новый днепропетровский епископ Иоасаф (Лелюхин) поддерживал политику государства и с энтузиазмом способствовал закрытию церквей в своей епархии. 5 августа иеромонах Стефан совершал проскомидию, в храм пришли священники – представители епархии и потребовали сейчас же прекратить службу, так как монастырь закрывается. Забрали антиминс, людей выгнали из храма. К вечеру этого же дня монахини должны были освободить помещения.
Немного отойдя от потрясения, отец Стефан поехал в Минск, где собирался остаться служить вместе с переведенным туда епископом Гурием. Но неожиданно получил вызов в Москву, в Патриархию, его вызывали для рукоположения в епископы. Игумения Евгения (Волощук) вспоминала, что срочно стали искать облачение, перешивать и чистить, архиерейскую мантию было не достать, «нашли в загашниках какую-то старую, починили, постирали, так и поехал, как только вызвали его».
«Фанатично настроен»
«Я, недавний монах, могу принести Богу лишь нищету духовную и оскудение крепости телесной. Но твердо верую и уповаю: хотя мой духовный сосуд и скудельный, но Божественная благодать укрепит меня, ибо сила Божия в немощи совершается», – сказал при наречении во епископа архимандрит Стефан в апреле 1960 года. Так и получилось. Несмотря на тяжелые болезни и немощь, несмотря на то, что годы его епископства пришлись на хрущевские гонения, епископ Стефан смог послужить Церкви и ее людям.
В июле 1961 года Архиерейский Собор под давлением государства отстранил священнослужителей от управления приходами. Это был большой удар для церковной жизни, священники превращались в наемных совершителей служб, которые не могли ничего решать на приходе без разрешения старост, назначавшихся государством, часто неверующих или откровенно противящихся Церкви.
Владыка Стефан тогда лежал после тяжелого инсульта, парализовавшего всю правую половину тела, и не мог участвовать в Соборе. Он был глубоко возмущен происходившим, говорил, что не промолчал бы, обязательно выступил бы против.
В отчете уполномоченного епископ Стефан был охарактеризован так: «Фанатично настроен, активно делал попытки, направленные на укрепление церкви». Поэтому вскоре, в апреле 1962 года, под предлогом болезни, владыку попросили оставить Можайскую епархию.
Лето 1962 года, приходя в себя после инсульта, он проводил на даче у семьи Ефимовых, на платформе 43-й км. Сюда к нему приезжали за духовным советом Валериан Кречетов, готовившийся тогда к священству, молодой священник Александр Куликов, Владимир Щелкачев с сыном Александром, будущий настоятель Николо-Кузнецкого храма Владимир Воробьев.
Умер на литургии, говоря о Евангелии
Находиться на покое долго владыке Стефану не удалось. В июле 1962 года епископ был назначен временно управляющим Калужской епархией. Удивительно, что во время гонений, за несколько месяцев его епископства в епархии открылось два новых храма.
Протоиерей Глеб Каледа рассказывал, как владыке удалось договориться с местным уполномоченным: «В глухих углах Калужской епархии крепкие православные бабки захотели открыть храмы. Конечно, отказ. Епископ уговаривает уполномоченного: «Если не разрешим им открыть храм, то они будут собираться по избам и домам, и там они наговорят все что угодно. В открытом храме все видно… С бабками надо быть очень осторожными»».
Несмотря на тяжелые болезни (владыка не мог даже подниматься по лестнице собора и служил всегда в нижнем храме), он запомнился калужанам внутренней бодростью, энергией. Одна калужанка вспоминает: «Нам владыка напоминал оптинских старцев – в нем было много общего с ними: его простота, его смирение, его кротость были поразительны. Он не мог не только обидеть кого-то, но даже резко сказать что-нибудь».
Близость Оптиной согревала владыку, он ездил в разоренный монастырь, был рад возможности подышать воздухом Оптиной, походить по ее земле, привезти веточку оттуда.
В последние месяцы жизни владыка Стефан очень страдал от болей. Иногда говорил келейнице тете Кате выйти погулять, а сам просто кричал от боли. Говорил, что скоро умрет, сердце так долго не выдержит.
Владыка сам про себя говорил, что не склонен к зависти, но одному человеку завидует: архиерею Мелхиседеку (Паевскому), который удостоился смерти в храме, рядом с престолом. Он часто вспоминал его в последнюю неделю жизни.
28 апреля 1963 года, в воскресенье жен-мироносиц, он собрался на службу. Келейница тетя Катя отговаривала:
– Вы же помрете там!
– Твоими бы устами! И как я могу не служить, если сегодня полгода со дня кончины владыки Афанасия (Сахарова)!
Последнюю свою литургию епископ Стефан отслужил в Свято-Георгиевском кафедральном соборе Калуги. После службы вышел говорить проповедь, посвященную женам-мироносицам, рассказывая, в чем именно христиане должны подражать им, и на словах: «Жены-мироносицы служили Христу из своих имений. Как мы можем подражать им? По силе возможности будем милосердны и будем щедро давать мил…» владыка опустился на ступени амвона и предал душу Господу.
Похоронили епископа Стефана (Никитина) у Покровского храма села Акулово Одинцовского района. 28 апреля – 60 лет со дня его смерти.
Текст подготовлен по материалам книги диакона Димитрия Пономаренко «Любить друг друга…» Жизнь и служение епископа Стефана (Никитина)
