Ольга Викторовна потеряла мужа пять лет назад. Сегодня ей 75. Живёт одна — дети и внуки в другой стране, навещают редко.
Однажды он упал, и я уже не могла поднять его
– Мой покойный муж Саша был старше меня на 11 лет. Первый инсульт случился у него в 1995-м году. Тогда я его за год поставила на ноги, для окружающих он выглядел здоровым. Но для меня это было так: каждую минуту мысли о том, как не забыть вовремя дать лекарство, показать нужному доктору, оградить от нервных ситуаций и так далее.
Я уже не могла ночью спать нормально, то и дело просыпалась и слушала: дышит – не дышит. А главное – над нами висел Дамоклов меч – что будет продолжение. Продолжение и наступило. Ближе к 2004-му году начались микроинсульты, в 2004-м случился ещё один большой инсульт, в 2006-м ещё один… И тогда уже началось движение к тому, чем всё и закончилось.
С 2004-го муж уже работать не мог, мы жили на две маленькие пенсии. Пришлось продать из дома всё, что можно, так как консультации врачей, капельницы, лекарства и так далее – всё это стоило денег.
С мая 2006-го года до марта 2014-го муж был полностью лежачим. Первые два года я ещё могла его утром поднять и довести до ванной – он фактически висел на мне. Плюс тогда я ещё водила его так же в туалет – в любое время суток. Был случай, когда он упал, и я не могла его поднять – тогда появилось инвалидное кресло, в котором я Сашу ещё год возила до ванной.
Чтобы его покормить, нужно было трижды в день усадить его в кровати. Всё это делалось по часам – через два часа после каждого приёма пищи ему нужно было сменить памперс, а значит, перекатывать его с одной половины широкой кровати на другую, – восемь в сутки. Плюс стрижка волос, каждые два дня бритьё, стрижка ногтей.
Выходных не было. У меня была надомная работа, которой я занималась ночами.
Года до 2012-го я с Сашей всё время разговаривала – потому, что мы с ним вообще привыкли разговаривать. Я ему всё рассказывала, что в мире делается, что происходит у детей, что у меня – кто мне позвонил и так далее, мы вспоминали какие-то личные моменты. Он реагировал, отвечал.
Потом становилось всё хуже, хуже, хуже. Последний инсульт был в 2013-м году – после этого Саша уже не реагировал на мои слова. Хотя, конечно, и в ближайшие к тому предыдущие годы у него нормальной речи не было, просто я его понимала, так как у нас была с ним очень близкая связь.
Я одна, больше нет никого!
Скажу честно: были минуты отчаянья – именно потому, что у меня не хватало физических и моральных сил. У меня начались проблемы с позвоночником, с венами на ногах – приходилось покупать соответствующие лекарства. Ведь я понимала, что если со мной что-то случится, то он останется без помощи, так как я одна, больше нет никого.
И вот это страшное одиночество, понимание, что никто не может тебя сменить, отпустить куда-то хотя бы на день… Ведь даже когда я уходила в магазин, то дико боялась, что в этот момент с мужем что-то случится. Когда он ещё сам шевелился, то мог упасть с кровати, потом просто боялась, что он уйдёт в мир иной, когда меня не будет.
У меня были очень сильные моральные страдания ещё и потому, что я понимала, как он страдает. Ведь он был во всем гораздо активнее меня. Лидер. И вот, прожив такую сложную, интересную, многогранную жизнь, вдруг так упасть… я понимала его чувства, и мне от этого было ещё больнее. Хотя он никогда виду не подавал – такое у него было воспитание, что ни голосом, ни видом не показывал, как ему больно, плохо.
Всегда, когда я входила, он старался улыбнуться.
Это не я, это моя боль
Конечно, были у меня и срывы, что там говорить. Правда, они были короткими. То есть я не позволяла себе срываться, но иногда просто не могла владеть собой так, как следовало бы. Чувствовала, что мне надо его поднять, а сил нет. Думаю: «Сейчас рвану, и у меня позвоночник лопнет – и тогда я тут грохнусь. И что?»
И я тогда просто кричала страшным голосом, орала, и это при нём. Потом было так стыдно! Я бежала на кухню, хватала какие-то успокоительные препараты, принимала, возвращалась к Саше, говорила: «Дорогой, прости меня, пожалуйста, это не я!»
И у Бога я просила прощения, вставала перед иконой и говорила: «Господи, прости меня! Это не я, это моя боль!» Но я не могла справиться с собой, я понимала, что если сейчас не закричу, то просто умру – и всё, и ему тогда никто не поможет. Даже теперь я раскаиваюсь. Прошло уже пять лет, а я просыпаюсь и думаю: «Господи! Как же я не могла сдержаться?»
В марте 2014-го Александр умер. И теперь, вспоминая, я даже не знаю, какой период был для меня тяжелее – последние шесть лет или то, что было до этого, когда я таскала его в ванную на себе при том, что он был достаточно крупным мужчиной, рост его был метр восемьдесят пять.
Что будет, когда его не будет?
Когда муж был ещё жив, я задумывалась о том, что будет, когда его не будет. Испытаю ли я облегчение? И хочу ли я, чтоб его не было? Ведь мне было настолько тяжело, что казалось, просто жить невозможно.
Мои подруги говорили: «Странно, что ты не спилась, не сошла с ума». Я сама всё время этого боялась. И честно признаюсь, что немножечко снимала стресс не только лекарствами, но всё-таки иногда могла купить бутылку шампанского, вечером выпить бокал, чтобы немножко снять напряжение. Более крепкие напитки я вообще как-то не очень… но вот это было.
Ещё мои хорошие друзья, которые любили и Сашу, и меня, представляя, в каком ужасе я живу, говорили неоднократно о том, что надо Сашу отправит в хоспис. А я говорила: «Никогда и ни за что. Он всегда больниц боялся. Пусть он живёт в своём доме». Для него дом всегда был очень важен, потому и для меня было важно, чтобы он чувствовал себя дома, что он любим, что ничего не изменилось в нашей жизни, кроме того, что он болен.
Когда мне подруги из добрых побуждений, видя, что он уже совсем плох, говорили:
«Скорей бы всё это закончилось, скорей бы он тебя освободил!», я отвечала: «Не знаю, что лучше, у меня нет ответа на этот вопрос.
Я иногда с ужасом думаю о времени, когда его не будет, потому, что не знаю, как буду без него жить. Вот даже такой, он всё-таки рядом со мной, и для меня это благо. Мне безумно тяжело, но хочу, чтоб он был рядом!»
Конечно, такая связь между Александром и мной родилась не на пустом месте. Он приучил меня всё рассказывать, делиться даже какими-то бытовыми мелочами.
И при этом я знала, что это абсолютно мой человек, что он понимает меня, может быть, даже лучше, чем я сама себя. А я понимаю его. У нас было столько разговоров за предыдущую жизнь, мы настолько друг друга чувствовали, даже мысли иногда у нас были одинаковые.
Наверно, поэтому до самого конца мне всё равно было с ним хорошо. Особенно, когда у него ничего не болело.
Мне с Сашей было интересно жить, даже в его тяжелом состоянии
Каждый год перед мартом, месяцем смерти Саши, у меня начинается жутчайшая депрессия, снятся кошмары. И каждый год эти сутки с 8-го до 5-ти часов утра 9-го марта, когда я сидела около него во время его ухода, я снова и снова проживаю по минутам. Никак от этого не уйти. Хотя сам уход его был не страшный, у него было очень спокойное лицо.
Первый месяц после ухода Саши я вообще есть не могла. А потом… не могу сказать, что было облегчение. С одной стороны, какая-то жуткая пустота, с другой стороны – ощущение, что он здесь, его дом здесь, что никуда он от меня не ушёл, а как будто на время уехал.
Я пыталась занимать себя какими-то делами, которые мне интересны. Стала выходить из дома, гулять по магазинам, занялась своим здоровьем. Ведь я своим-то здоровьем почти не занималась – всё думала, что нет на это ни времени, ни средств. Вот наступило это время, когда я пошла, сделала какие-то обследования. Конечно, в каком-то смысле легче мне стало – у меня появилась свобода.
Я сообразила одну вещь: если Бог не забрал нас вместе (хотя, когда мы с Сашей жили, у меня возникала мысль: «Нам бы вместе уйти»), если Бог меня оставил, значит, у Него какие-то планы на мой счёт есть, значит, что-то я ещё в этой жизни не сделала.
Тем более, у меня уже тогда была кошка, я думала, что не могу просто лечь и сказать: «Умираю» – куда же тогда кошку?
До сих пор я скучаю, мне дико не хватает Саши. Это при том, что в последний год его жизни я чувствовала себя настолько худо, что, конечно, думала, что Бог забрал его вовремя – ещё полгода я бы не протянула, у меня уже ни физически, ни моральных сил не хватило бы.
Свобода появилась, а облегчения-то нет. Я ощутила вот что: мне с Сашей было жить интересно, даже когда он был в самом тяжёлом состоянии. Но пока он у меня был, у меня жизнь была цветная, а вот его не стало – жизнь стала чёрно-белая. Мы оба с ним любили жизнь, а без него я как-то потеряла интерес к жизни. Но я стараюсь, знаю, это нужно.
Знаю, что многие люди после смерти любимых людей, за которыми они долго ухаживали, идут в благотворительные организации и ухаживают уже за кем-то другим. Я тоже думала о том, чтобы как-то поделиться своим опытом, помочь людям. Но не смогла.
Может быть, это плохо, но говорю честно. Я поняла, что у меня вот этого горя, этого надрыва душевного и физического было столько, что я себе сказала: «Всё, не хочу больше ничего такого!».
Мне всех жалко, я готова, если могу, как-то помочь, но не присутствуя лично – больше я уже брать на свою душу этой боли не могу, ни душевной, ни физической.
Между прочим, мне стало стыдно, когда я это поняла, я себя где-то укоряю за такие мысли. Иногда думаю, что, может быть, есть какие-то другие способы помогать.
Иллюстрации Оксаны Романовой
