Труд врачей и медсестер, молитва, богослужение, простое человеческое участие могут значить очень много для тяжело больных людей. А что может дать улыбка, хорошее настроение? Что происходит в больнице в тот момент, когда там встречаются дети и клоуны?
Это надо видеть! Реакция малышей настолько бурная и непосредственная, что все вокруг – и врачи, и родители не в состоянии удержаться от улыбки. Малыши моментально включаются в игру, весело хохочут, и только самые слабые, самые тяжелые из них делают это не сразу – просто потому что силенок не хватает.
А вот что переживают артисты, приходящие к деткам-инвалидам, к тяжело больным либо безнадежным пациентам? Чтобы узнать ответы на эти вопросы я пришла в минский театр кукол, чтобы побеседовать с тремя актрисами, принимающими участие в проекте «Доктор Клоун». Проект начал работу в Беларуси 20 лет назад, благодаря швейцарскому фонду «Теодора».
Беседу с Яной Агеенко (клоун «Янка») начинаю с общих вопросов, хочется представить себе, как организована и из чего состоит ее работа (или все же служение?) в качестве клоуна. Мы в фойе театра, и рядом, словно непоседы воробьи или громкие галчата, шумят и резвятся дети, ожидающие начала спектакля.
– Яна, сколько времени прошло с тех пор, как на свет появился клоун «Янка»?
– Четыре года. Тогда, в 2012 году, фонд «Теодора» решил расширить свою деятельность и многие клиники Беларуси захотели участвовать в проекте «Доктор Клоун», использовать арт-терапию. В Минске нас сейчас 9 человек – профессиональные актеры столичных театров, клоуны.
– Расскажите, как это происходит – ваши посещения больных?
– В определенные часы два раза в неделю мы приходим в одну из клиник, преображаемся в клоунов. И в таком виде приходим в палаты к детям, играем с ними, показываем фокусы, развлекаем. Работаем около четырех часов, в каждой палате приблизительно 15 минут. Если в игровой комнате – то минут 30-40. Обычно психологи направляют нас, куда идти.
Нужно работать не только с детьми, но и с их родителями. Потому что зачастую на родителей, дедушек и бабушек тоже приходится большая психологическая нагрузка. Особенно в хосписе… Им нужно как-то отдохнуть, переключить сознание. Поэтому, когда мы приходим, то часто начинаем с родителей, потом уже работаем с ребенком. Если же видим, что родители адекватные, а ребенок тяжелый, то начинаем с него…
– Яна, положа руку на сердце, тяжело приходить туда, где боль, страдание?
– Да, специфика травматическая, стрессовая. Очень тяжело видеть ребенка, находящего в реанимации или под капельницей… Поэтому во время подготовки к работе в проекте с нами очень много работали психологи.
Особенно тяжело было в первое время – ты же не только актер, но и живой человек. Иногда после визита едешь домой и не хочется разговаривать, а уткнуться в стекло автобуса или машины и просто молчать. А иногда, наоборот, хочется с коллегами поговорить, обсудить, выплеснуть то, что накопилось в тебе за четыре часа в больнице…
Очень важно, что в настоящее время много волонтеров, сестер милосердия приходит к больным детям. Все стараются как-то помочь, принять участие. Пандусы везде строятся для инвалидов… Общество изменило свое отношение, по-другому реагирует на проблему детской онкологии, детских психоневрологических заболеваний. Эти дети должны быть адаптированы к социальной среде.
– Вы – актриса, человек искусства, работаете в театре кукол, который, в первую очередь, ориентирован на детей. На ваш взгляд, насколько действенна арт-терапия для больных деток?
– Может быть достаточно и одного визита, одного контакта с ребенком, если он дает свои плоды. Если ребенок ждет меня, если у него есть надежда, что я приду, и мы поиграем – то это уже великое дело. Потому что задача искусства, как и врачей, и всех нас, – созидание, направление нашей энергии на лучшее.
Много исследований проведено в этой области, в частности, израильские врачи наблюдали как арт-терапия сказывалась на выздоровлении. Доказано, что и у детей, и у взрослых после получения эмоциональной зарядки, после общения с животными, начинает по-другому происходить обмен веществ.
А мы часто приходим с куклами. У ребенка, который годами видит только стены палаты, маму, бабушку и врачей, все заторможено, зациклено. А когда ты приходишь и устраиваешь ему маленький концерт, пытаешься подружить его со своим героем, пусть кукольным, ненастоящим – это потрясающе, феноменально! Не нами это придумано – дети всегда общались и будут общаться с куклами.
Они очень помогают, очень, потому что ребенок доверяет сразу и пытается найти контакт с куклой. Тут уже наше мастерство, наше умение преподнести куклу, оживить, дать понять, что она живая, настоящая, что умеет смеяться, хохотать, играть.
У меня лисенок цирковой. После него дети начинают с удовольствием прыгать, скакать, играть в мяч.
– Расскажите истории, которые запали в душу, тронули.
– У меня образ клоунессы с экологическим направлением – деревенская бабушка с козой. Я всегда хожу с корзиной, в которой много шишек, и дарю их детям, потому что шишки пахнут лесом, природой. А дети, когда месяцами лежат в клинике, забывают, что такое трава, воздух, солнце, вода. Еще у меня в корзине ракушки, игрушки-зверюшки маленькие.
И вот однажды захожу в палату, навстречу мне бежит малыш и кричит: «Янка, ура, меня выписывают, вот, твоя шишка мне помогла!» – и бросает мне шишку в руки. Это было такое счастье – неимоверное! Шишка, которая стояла рядышком с ним на тумбочке, как бы давала ему энергию, надежду.
А однажды двухлетняя малышка после очень сложной манипуляции пошла ко мне на ручки и уснула. Я ощущала ее тепло, ее доверие. Она спала минут пять, наверное, пока я не положила ее аккуратно на постельку – и это дорогого стоит.
Обычно дети боятся клоунов и людей в белых халатах. А мы приходим в белых халатах, но не простых. Есть больничные клоуны, а мы клоуны-доктора и отличаемся тем, что ходим в белых халатах, у каждого клоуна свой – в зависимости от образа. Клоун Муха – халат как у мухи, Забава – как игрушка, у ПУКа (Прекрасный Универсальный Клоун) – морской костюм…
– Лично для вас это служение какое значение имеет? Как бы Вы его оценили?
– Очень емкое слово «служение». Даже свою работу в театре работой не назовешь. Все эти годы я знала, что это мое. Бог дал такую возможность реализовывать себя именно в этой области, именно в кукольном театре, именно с детьми. И волею судеб послал мне работу в проекте «Доктор Клоун».
Насколько иногда бывает трудно, больно и тяжело возвращаться из больницы. Настолько иногда бывает легко и свободно, как на крыльях летишь, потому что был какой-то трогательный момент. Если хоть один ребенок улыбнулся во время моего визита, сказал: «Спасибо, до свидания! Приходи еще» – это уже победа. Это значит, что жизнь прожита не просто так.
– Яна, вместо больницы можно было бы потратить свое свободное время на то, чтобы пойти туда, где весело, и порадоваться жизни. А в больнице удается радоваться?
– Удается. Если через неделю приходишь и видишь глаза ребенка, которые искрятся, ждут тебя и надеятся… Или психолог говорит: «Янка, сегодня именно тебя хотят увидеть, именно с тобой пообщаться». Это стоит того, чтобы жить, дарить людям улыбку, счастье, надежду.
Все-таки человек создан для созидания, а не для разрушения. В молодости мы живем не так, как в зрелом возрасте, сейчас осознаешь для чего все-таки ты пришел в этот мир. И поэтому, если Бог даст сил, будем созидать!
Ирина Пасечникова (клоун Муха) – из поколения молодых артистов. Ее бурный, яркий темперамент на фоне неспешности умудренной жизнью Яны Агеенко в буквальном смысле искрился и пенился эмоциями, когда мы начали говорить о проекте «Доктор Клоун».
Ирина, кроме артистической деятельности и посещения больных деток, выполняет обязанности художественного руководителя в столичном учреждении «Минскводоканал» – учит петь и играть в мини-постановках сантехников, контролеров, инженеров, все они творчески реализуются под ее чутким руководством. Она говорит много и быстро, как будто спешит высказать все, что накопилось. Только иногда мне удается вклиниться с уточняющим вопросом.
– В Беларуси профессионально работаем в больницах не только мы. В Гомеле есть организация под названием «Счастливый нос».
Я посещаю три больницы. Все дети разные. И все, что с ними происходит, оставляет свой, особый отпечаток. У меня лучше всего получается находить контакт с детьми в центре реабилитации на Володарского.
Первые годы я выходила из больницы и говорила себе: «Ну вот, посмотри, что происходит, какая беда людей окружает, а ты недовольна своей жизнью!» Потом решила, что не слишком хорошо так себя взбадривать. Может быть, есть какие-то стадии… На данный момент я понимаю, что эта работа делает меня счастливой.
– От того, что дарите детям радость?
– Да и от этого. Но нам, клоунам, надо четко понимать, и это прописано в правилах Фонда «Теодора»: мы – не врачи. Мы не лечим, а просто помогаем ребенку в трудной ситуации почувствовать себя хоть немного лучше, и маме помогаем хоть немного отвлечься от беды.
– А это много или мало?
Думаю, пока не попадешь в беду и сам на себе это не почувствуешь, ответить на этот вопрос нельзя. Мне кажется, клоун никогда не должен знать ответа на этот вопрос. Потому что как только скажет: этого мало – тогда потеряет веру в свою работу. Как только скажет: этого достаточно, – тогда он закончил свою работу как клоун. То есть он должен всегда балансировать. Во всяком случае, мой клоун такой – он всегда сомневается. Но, уходя, всегда по своему внутреннему ощущению знает, когда доза веселья была хороша.
Никакой клоун не сможет оценить и понять, в каком страхе и психологическом напряжении живут мамы, дети которых никогда не станут здоровыми. И я всегда ругаю родителей, которые говорят: «Скажи клоуну спасибо!» Спасибо уже сказано тем, что, продравшись через боль (а это могут быть адские болевые ощущения), на тебя обратили внимание. И при этом дети могут даже ни разу не улыбнуться…
Ты должен понимать, что твоя задача такая маленькая и такая важная. И так важно сделать ее филигранно и хорошо, но не выходить за рамки. Клоун – не врач, не духовник, не супермен. Это просто ходячая таблетка. Хотя для меня все же, что такое клоун, – загадка.
– Но ведь есть же ощущение, что вы дарите людям что-то хорошее, что пытаетесь это делать?
– Я не настраиваю себя так. И делаю это потому, что делаю. Делаю то, что умею и могу.
Почему я оказалась в этой профессии? Я против высокопарности, и скажу так: наверное, потому, что так надо. Для меня это как какой-то закон жизни – женщины ведь рожают детей не потому, что им это доставляет удовольствие, а так велено природой, законом жизни, Богом. Я стараюсь с достоинством нести поставленную передо мной задачу, и просто живу с этим.
Актриса Диана Иванова (клоун Клепа), когда смотришь на нее, создает ощущение какой-то хрустальной хрупкости. Большие, выразительные глаза и открытая улыбка… Ее искренний, эмоциональный монолог, произнесенный в тишине гримерки, не хотелось прерывать ни на секунду, потому что все, пережитое в больничных палатах, лилось цельным потоком искренних и таких трогательных слов.
– Почему я захотела заниматься этим делом? Много лет после окончания театрального института работала в театре, куда приходят здоровые дети. Я вижу, как они радуются, аплодируют, хохочут. А больные детки не могут прийти. Но мне очень хочется, чтобы они тоже хохотали и радовались! Я хулиганю, веселю всех. Хожу с маленьким пистолетиком и пытаюсь всех строить, что тоже вызывает добрую улыбку.
Я не могу сказать, что мир несправедлив, хотя не понимаю, почему происходят многие вещи. Но я могу внести свою посильную лепту добра. Порой очень больно. В Боровлянах есть часовенка – там сестра милосердия Вера Плющева. К ней можно придти и ничего не говорить – она по глазам все видит. Возьму ее за руку, молча постою, помолюсь – и вроде как легче становится.
Однажды был у меня случай, когда четырехлетняя девочка спросила:
– Клепа, а почему я заболела? Почему меня Боженька не любит? Я что-то плохое сделала, да? Но я же не знала, что это плохо! Я же – маленькая…
– Ты знаешь, на этот вопрос я тебе ответить не могу, – сказала я. – Но знаю одну вещь, знаю очень точно, на 100 процентов: я тебя очень люблю, ты мне очень нужна, и я очень горжусь, что у меня есть такой маленький друг! Ты – такая умница, и так хорошо рисуешь!
Я для себя решила, что моя задача, моя клоунская работа – быть пультом для переключения каналов, с грустного на веселый. Пусть ненадолго, но они поулыбаются, похохочут, отвлекутся. И родители тоже. Потому что они в онкологии сидят с детками годами, месяцами, никуда не выходя.
Мамы у меня – «большие девочки». А дети «кукусики», чтобы не попасть впросак, потому что порой непонятно, кто перед тобой – мальчик или девочка, – они ведь лысенькие все. «Здравствуй большая девочка, ты сегодня хорошо себя вела?» А у ребенка спрашиваю: «Вот эта большая девочка себя хорошо вела? Кушала? Ты за ней приглядывай. А то придет Клепа – в угол поставит».
Еще я делаю такую вещь с мыльными пузырями. С ребенком играю так: «Ну-ка, сколько у тебя доченьков, сыночков будет». Он дует и я говорю: «Все понятно, теперь я за нашу страну спокойна». А потом маме: «Большая девочка, дунь-ка в трубочку, сколько внуков ты готова воспитать? Вдруг ты жмотяра… Вся надежда на твоего мужа, который будет работать на фабрике памперсов, а то знаешь, какие они дорогие!»
Говорю всякую ерунду, которая заставляет переключаться и думать о будущем. Ведь в нашей онкологической больнице в Боровлянах, если вовремя диагностируют рак, то 70 % деток выздоравливают.
А хоспис – это беда… Есть вещи, которые можно исправить. И, к сожалению, есть вещи, которые исправить нельзя. Последний мой визит туда был тяжеленький. Там как раз были представители из Германии, люди, которые оказывают посильную помощь. Я оделась, загримировалась и мне говорят: «Клепа, ты вон туда не заходи, там совсем…» – «Нет, я обязательно зайду!»
Захожу и вижу ребеночка, он до этого в Боровлянах был. Уже весь в трубочках, глазки не фокусируются, головку повернуть не может. В общем, уходящий… Я начинаю с ним разговаривать, и он узнает меня по голосу. У него вдруг фокусируются глазки, он поворачивает головку, смотрит на меня и не весь ротик, а только часть губки улыбается. Он мне улыбался! Когда я оттуда вышла, все немцы плакали…
Это был как раз период, когда подскочил курс доллара и люди бегали, покупали электротовары… Боже мой, это такая чушь! Такая е-рун-да! Это ничего не стоит. Даже не стоит на эти мелочи тратить свои нервы, свою жизнь. А вот улыбка этого маленького мальчика, который уходит, стоит всех денег мира…
