Метод социально-цирковой педагогики существует в Европе уже давно – первый такой цирк под названием Elleboog возник в Нидерландах в 1945 году. А история российского «Упсала-цирка» началась 15 лет назад, когда в Санкт-Петербург из Германии приехала Астрид Шорн, бывшая тогда студенткой социального вуза. Можно сказать, что «Упсала-цирк» начался с ее дипломной работы, тогда Астрид познакомилась с театральным режиссером Ларисой Афанасьевой. Название «Упсала» не имеет отношения к Швеции, оно образовано от междометия «упс» и веселого слога «ла».
Рассказывает Лариса Афанасьева: У Астрид было огромное желание сделать такой цирк в нашем городе, и она начала все это на голом энтузиазме, плохо владея русским языком и не имея никаких контактов. Но шаг за шагом она выстраивала организацию – собирала – деньги в Европе, набирала команду… Я с ней познакомилась как раз тогда. Наш главный тренер Ярослав Митрофанов тоже работает в «Упсала-цирке» уже 15 лет. Есть ребята, с которыми мы тогда познакомились на улице, а сейчас они уже тренеры. Сейчас у нас помимо тренерской есть административная и техническая команды. Всего в «Упсала-цирке» сейчас около 20 сотрудников.
– В России идея социального цирка получила распространение? Или вы по-прежнему единственные?
– Мы создали проект «Школа цирковой педагогики», где профессионалы, которые занимаются с детьми из групп социального риска, с детьми с ограниченными возможностями здоровья, делятся своим опытом. Потому что к нам стало обращаться много людей из других городов с просьбой открыть филиалы. Но мы против филиалов. Есть метод, который мы описали. И мы можем с людьми поделиться каким-то нашим импульсом, а дальше люди уже сами решают, готовы они взять на себя ответственность или нет. Пока в России других социальных цирков нет.
– Воспитанники «Упсала-цирка» остаются артистами после того, как вырастают?
– По-разному. У нас нет цели, чтобы они стали артистами. Наша цель – чтобы они из своего изначального социального статуса перешли на другой уровень, чтобы у них появились какие-то другие мечты. Мы поддерживаем с ребятами отношения, но не расстраиваемся, когда кто-то из них не становится тренером или артистом. Недавно мы создали «Клуб выпускников», чтобы нам было проще встречаться.
– А многие продолжают, став взрослыми?
– Нет, немногие. У нас есть четыре выпускника 25-27 лет, которые осознанно выбрали для себя это занятие. Для остальных это было важное приключение. Конечно, этот опыт с ними останется.
– То есть ваша главная цель – социальная адаптация ребят?
– Понимаете, это выражение – «социальная адаптация» – уже так затерто. Но что является социальной адаптацией? Когда человек, например, не употребляет алкоголь, но при этом ненавидит людей другой национальности? Наверное, социальная адаптация – это комплекс разных факторов. Но для наших детей самое важное – когда у них просыпается интерес к людям, к жизни, когда у них начинают глаза гореть, когда энергия в них просыпается. И когда это происходит, то становится для них отправной точкой.
– Как к вам попадают дети?
– Теперь мы раз в год делаем наборы, например, в коррекционных школах, кризисных центрах. Иногда к нам приводят ребят социальные работники. Мы приглашаем всех желающих ребят, проводим первый отборочный тур, потом второй отборочный тур, потом посвящение. То есть мы уделяем особое внимание тому, чтобы ребята правильно вошли в цирк, чтобы это не было просто очередным кружком. Должно быть ощущение счастливого билета. То есть и я, Лариса Афанасьева, вытащила счастливый билет, попав на работу в «Упсала-цирк». Я это понимаю, а ребятам нужно правильно рассказывать о том, что это для них хороший шанс.
– С чего вы начинаете разговор с новичком?
– С предложения стать артистом. А после того, как он это предложение принял, мы мало разговариваем о внутренних проблемах, мы действуем. У нас есть задачи: научиться прыгать, жонглировать, научиться пантомиме, хореографии, актерскому мастерству, сделать номер… Задачи четкие, и мы вокруг этих задач выстраиваем наши отношения, а не вокруг проблем. К нам может прийти любой ребенок, вне зависимости от физической подготовки. В любом человеке есть творческий потенциал. Важно этот потенциал увидеть и развить. Поэтому кастинга, конечно, у нас нет. Любой ребенок из группы социального риска, который хочет быть в «Упсала-цирке», будет в нем. У нас есть профессиональные тренеры, которые начинают с детьми работать – очень медленно, мы никуда не торопимся.
– Но ведь спектакль – это конкретный художественный продукт. Вам ведь надо его сделать…
– У нас есть цель. Если кто-то из ребят этой цели не достигает, значит, мы плохо работаем. Из тех детей, что приходят в «Упсала-цирк», половина потом уходит. Уходят сами, когда понимают, что наша динамика не для них, то есть они сами делают выбор.
– А бывает, что уходят неожиданно? Все-таки это трудные подростки.
– Конечно, бывает. Подростковый мир – достаточно сложный. Решения, которые принимают подростки, могут казаться нам нелогичными. Но когда начинаешь разбираться, выявляется четкая логика поступка. И если кто-то из ребят, которые занимаются три-четыре года, вдруг сообщает: «Я не хочу», мы долго разговариваем. Через несколько лет работы мы поняли, что обижаться на это нельзя. А раньше обижались – это как родители говорят ребенку: «Мы в тебя столько вложили, а ты, неблагодарный, вместо того, чтобы пойти в медицинский институт, взял рюкзак и поехал путешествовать в Южную Африку». Но нам эту модель не хочется повторять.
– У вас в команде есть психолог?
– Нет. Мы – цирк. Психологов в цирке быть не должно. Наша терапия – цирк, остальное – не наша компетенция. У нас есть партнерские организации, в которые мы обращаемся в случае чего или советуем обратиться родителям наших артистов. Проблем ведь разных много. У нас в цирке нет также логопеда, физиотерапевта, массажиста и так далее.
– Как появляются сюжеты для ваших спектаклей?
– Это важный вопрос для нас. Когда приходит очередная группа детей, у них складывается своя система взаимоотношений. Мы очень много работаем над понятием команды. И часто дети приносят какую-то тему – то, что их интересует. Например, у нас есть спектакль «Племянник», в котором участвует мальчик с синдромом Дауна. И это то, о чем мы много разговариваем – об открытии для себя новых ситуаций, о принятии других людей. Мы никогда не обращаемся за помощью к классикам, то есть брать готовые сюжеты и переносить их на конкретных детей мы не хотим.
Сюжеты генерирую я, Ярослав Митрофанов делает всю трюковую часть. Для нас важно не заниматься через детей нашей творческой реализацией, но отталкиваться от их интересов. Есть ведь так называемое детское творчество, которое уже давно отошло от творчества, как такового – то есть просто набор штампов, которые к детскому миру не имеют отношения, и дети в таких случаях становятся просто инструментами в руках взрослых людей.
– А если кто-то из ребят попадает в беду, стараетесь выручить?
– Конечно. Команда – это для нас ключевое понятие. Все вопросы, которые у ребят возникают, мы обсуждаем вместе – и про школу, и про семью, и про их мироощущение, разные сложные вопросы. Мы – не просто спортивная секция, где выполняется набор трюков. Между нами достаточно тесная связь, и мы считаем: для того, чтобы возникло творчество, важно личностное развитие, важно видеть этот мир, чувствовать, слышать.
– За 15 лет можете ли назвать лучшие, наиболее запомнившиеся спектакли?
– Они все важны. И сейчас мы поставили новый спектакль «Эффект пингпонгового шарика» – вот он пока любимый, потому что еще много в нем можно сделать, ребята много в него вкладывают. А до этого был «Племянник»… Это ведь какие-то периоды жизни, поэтому выделить что-то очень сложно.
– Расскажите про совместные проекты с кем-то еще.
– Мы недавно сделали большой проект (думаю, рассчитанный года на три) с композитором Дмитрием Максимачевым. Он и раньше писал музыку для «Упсала-цирка», но теперь мы с ним пошли дальше – в спектакле «Эффект пингпонгового шарика» звучит живая музыка и у Мити есть роль. Ребята многому учатся у Мити, так как он соединяет в себе высокие личные и профессиональные качества.
Сотрудничество для нас много значит, каждый год мы проводим летний лагерь и приглашаем кого-то – в этом году это театр «Пиано» из Нижнего Новгорода, в прошлом году это был швейцарский цирк, с которым мы репетировали и потом выступали на фестивале «Антон тут рядом». Еще мы каждый год приглашаем профессиональных цирковых артистов из разных стран, чтобы они проводили для нас мастер-классы.
«Упасала-цирк» – это современный цирк. Зрители не должны ассоциировать нас с красными клоунскими носами и несчастными дрессированными животными. Мы экспериментируем и находим какие-то новые формы: в наших спектаклях соединяются современная акробатика, танец модерн, паркур, видео-арт, живая и электронная музыка и многое другое.
– А как у вас с финансированием?
– Это второй по сложности наш вопрос. Одна история про творчество – как развиваться, вторая – про то, как вообще выжить. «Упсала-цирк» постоянно находится в поиске финансовых партнеров, чтобы реализовывать наши задумки. Наш генеральный спонсор – управляющая компания «Теорема», которая устроила для нас то место, где сейчас находится «Упсала-цирк». Мы долго пытались взаимодействовать с государственными структурами, чтобы у нас появилось свое пространство, но по каким-то причинам нашему государству это малоинтересно. И вообще работать с государством – это как сделка. Мы сэкономим деньги, но наши ценности могут потеряться, нам будут что-то навязывать. Но я должна выстроить процесс так, чтобы мои ценности сохранились.
Пока у нас есть возможность, мы будем максимально независимыми. Благодаря компании «Теорема» стало возможным построение вот такого мира для детей. Ощущение, что это пространство интересное, возникает не только у зрителей, но и у детей, которые приходят к нам в цирк, чтобы стать его артистами. Мы считаем, что так и должно быть.
Не должно быть «социалочки» – невкусных запахов, некрасивых стен, а должна быть какая-то счастливая, красивая история. Это всегда выражается очень четко во внешних проявлениях. Когда я захожу в социальные организации, а там невкусно пахнет и бардак, мне становится неинтересно: я делаю вывод, что там не уважают людей.
– Сколько сейчас ребят в «Упсала-цирке»?
– Со всеми проектами 60 ребят. В конце сентября будет добор, их станет еще больше. Сейчас у нас есть еще одно направление – группа «Особый ребенок», в которой занимаются дети с ограниченными возможностями здоровья. И мы хотим эту группу расширять, создавать команду профессионалов-координаторов. Будет три группы, у ребят будет больше дисциплин – добавятся актерские тренинги, хореография.
У этих ребят уже есть свой спектакль – «Бонифаций» по мотивам мульфильма «Каникулы Бонифация». И некоторые из них участвуют в других наших спектаклях. Например, в «Племяннике» главную роль играет мальчик из этой группы, еще один мальчик играет в «Эффекте пингпонгового шарика».
Сейчас много говорят про инклюзию. Мы мало что в этом понимаем, у нас все-таки цирк и достаточно понятные задачи: нам нужно научиться делать конкретные вещи. Но, на мой взгляд, когда соединяются в одном спектакли разные энергии, разные движения – это обогащает всех участников.
– Может ли самый обычный ребенок, то есть не особо проблемный, стать артистом «Упсала-цирка»?
– Как правило, к сожалению, нет. Есть у нас несколько таких ребят, которые нахрапом взяли – завоевывали право у нас заниматься в течение двух-трех лет. То есть это ребята из обычных семей, которые ходили за нами по пятам и просили принять их в цирк. Вплоть до того, что один сказал: «Давайте, я что-нибудь украду, и вы тогда меня возьмете». До этого не дошло, конечно, мы его взяли. Но это должна быть мотивация самого ребенка, а не мамы с папой, и таких детей мало. Чаще после спектаклей ко мне подходят мамы и просят взять их детей в цирк. Я отвечаю им, что у нас цирк для плохих детей, и у мам вопрос снимается, они говорят: «Ну нет, мой-то – хороший».
