Сразу в трех знакомых семьях за месяц появились приемные дети. Причем берут не только розовощеких младенцев, но и детей постарше, и даже маленьких инвалидов. Но другие малыши еще ждут.
Мальчик Фёдор. Фото http://deti.radiorus.ru
«У него исчезло детдомовское!»
Художница Екатерина Марголис стала мамой двух сестер, которые жили до этого в разных учреждениях: младшая девочка в доме ребенка, старшая – в детском доме. Разлученные два года назад, они снова встретились благодаря Кате. Теперь в это семье четыре дочки – две большие и две маленькие.
Спустя неделю после появления (так и хочется написать: на свет) своих младших дочек, Екатерина написала: «Пусть это все останется позади. Пусть эти печати, как связка воздушных шариков, поднимет нас и перенесет через моря и горы. Когда-нибудь я напишу об этом день за днем, шаг за шагом, кабинет за кабинетом, печать за печатью. О кадках с фикусами в приемных и тоскливых стендах «Наша радость», об обшарпанных коридорах и надежде, теплящейся в каждой трещинке неидеально гладкой стены. И хочется самой бежать подальше в ужасе, пока еще теплится в тебе живая душа, бежать, забыв о том, зачем пришел».
Как тяжело потом выходит из них, уже твоих, детей это чужеродное: лексика казенного учреждения, где спальня – «палата», а братья и сестры – «наша группа» (она может быть младшей или старшей, в зависимости от возраста новых родственников) и в противоположность этому полублатные «оба-на!», «че-че?».
Совсем недавно один очень опытный в этих вопросах человек, который регулярно видит моего приемного сына на протяжении вот уже трех лет, сказал: «У него исчезло детдомовское!» Я долго думала, как он это определил, а потом поняла.
Когда мы приходили к нему раньше, наш ребенок все время нарочито «подавал себя с наилучшей стороны» – он терся вокруг взрослого, пытался его очаровывать, без умолку говорил, не давая никому вставить слово. Все это время он – внутри себя – не верил, что мы его родители навсегда. Он искал запасные варианты, конечно, подсознательно. А недавно успокоился, стал относиться к другим взрослым просто как к обычным людям, которых много вокруг – хороших, добрых, умных, но которые никак не заменят его собственных родителей.
Мальчики
Почти три года назад мы узнали об одном мальчике, который жил в доме ребенка в Сибири. В архивах программы «Детский вопрос», которая посвятила нашему мальчику большую передачу, до сих пор висят его фотографии той – детдомовской – поры. Его снимали на видео, о нем разговаривал с воспитателями корреспондент. Все, кто его знал тогда, так хотели, чтобы у Глеба была семья. Теперь она есть.
Другая архивная передача рассказывает о мальчике Владе из того же дома ребенка. Когда Глеб уехал домой, Влад несколько дней даже отказывался от еды, так он страдал. А ведь ему было всего 3 года. Несколько лет шли поиски семьи для Владика, все осложнялось тем, что у него ДЦП, даже его кровные родственники отказались признать его своим, узнав об этом диагнозе. Прошлой весной, в мае, у Владика появилась семья – мама и папа, два брата и две сестры. Как и Глеб, Владик оказался в Москве, они встретились и узнали друг друга.
Еще тогда, когда только появился Глеб, мы подружились с корреспондентом программы «Детский вопрос» Ольгой Резюковой. Она и рассказала нам о Владике, а потом делилась в течение двух лет тем, как идет поиск родителей для него. И вот, наконец, долгожданная встреча Глеба, Владика, его родителей, нас всех и Ольги. Точка, которая ставится в истории.
А, может быть, и не точка. Потому что каждый раз, рассказывая о какой-то победе, когда малыш из дома ребенка попадал не в детский дом, не в дом для детей-инвалидов, а к маме и папе, радуясь этому, Ольга всегда добавляет в конце: «Ну вот, такому-то мы нашли семью, теперь надо, чтобы и вот у такого-то была!» Так было и в тот раз. Ольга сказала: «Ну вот, Влад с мамой и папой, надо теперь найти семью для Вити!» и стала искать.
В мае начала поиски, в конце февраля 2-х летнего малыша с ДЦП забрали мама и папа. Его родители хотели взять в семью маленькую девочку с тем же диагнозом, которая им очень приглянулась, но пока собирали документы, девочку усыновили другие люди. На официальном языке это называется «на нее выдали направление другой семье». Тут им и предложили познакомиться с Витей. Стоит ли говорить, что у него теперь тоже есть своя собственная большая семья.
Ольга остается верна себе, рассказывая о Вите и его родителях, она в конце добавляет: «А теперь бы и Феде помочь!»
«Он не дурачок»
Федя – большой мальчик, в марте ему исполнилось 7 лет, но пока он находится в доме ребенка (в детский дом переводят обычно в 4 года). В случае с Федором комиссия пошла навстречу интересам ребенка и оставила его в родном доме, с любимыми воспитателями еще на несколько лет. Все понимают, что Федю не переведут в обычный детский дом, ему светит только ДДИ. «К дурачкам, – говорят его воспитательницы. – А он не дурачок!»
В дом ребенка Федя попал из больницы. Мальчика с диагнозом ДЦП положили в палату к тяжелым инвалидам. Ухаживали за ним, кормили, считали, что ни сидеть, ни ходить, ни говорить он не будет. Федя лежал и лежал, но однажды его соседом по палате стал Кирюша, мальчик хоть и не совсем здоровый, но говорящий. Федя, услышав, что сосед разговаривает, и сам стал пытаться произносить слова. Так и научился говорить вслед за товарищем.
Удивлению персонала дома ребенка не было предела. С Федей стали больше заниматься. К шести годам он выучил наизусть несколько сказок Чуковского, спокойно говорит на любую тему, а еще Федя стал сидеть. Очень не хочется воспитателям отдавать Федюшу в детский дом для инвалидов. Обучать его там почти не будут, нет там нужных специалистов, потому что с советских времен еще считается, что инвалидам нужен лишь медицинский уход.
Может быть, и для Феди найдутся папа и мама?
Радостное «нет»
Покидая стены детского дома, всех этих бесконечных социальных учреждений, связанных с миром сирот, хочется все поскорее забыть как страшный сон. Самые лучшие сотрудники сиротских домов именно это желают тем, кто в начале своей жизни оказался здесь. Напутствуя в «свободную жизнь» одного из мальчиков, о которых говорилось выше, главный врач дома ребенка сказал: «Пусть его жизнь сложится так, чтобы он никогда не вспоминал то, что было…»
Они вступили в новую жизнь – жизнь нормальных людей. Вначале то, что другим кажется самым обычным, будет их удивлять, но потом они привыкнут. Они научатся и плакать, когда больно, и пить сок через трубочку. О первых днях жизни в нашем мире прекрасно написала Екатерина Марголис:
«Первая прогулка. И вместо радости судорожно вцепившиеся в меня ручки младшей говорят лучше любых слов: «Дети, горка, качели – это уже было… Неужели ты сейчас оставишь меня тут? Неужели ты отдашь меня обратно?» И «мама-мама-мама», повторяющееся ежесекундно – проверить, неужели правда? И верность той другой маме старшей сестры, которая помнит ее пусть в наркотических парах, пусть трижды предавшей и сдавшей, но помнит и отказывается называть мамой другую – только по имени. Но нет-нет, да и сорвется с языка: «Мама, мама, смотри, что я нарисовала!» И снисходительная щедрость: младшая – что ж, пусть называет – она-то той, другой не знала – ее счастье. И она права в своей внутренней верности. Сейчас эти первые дни каждый домашний каприз старшей ли, младшей ли – счастье. И главное достижение первой недели на свободе – радостное «Нет». И улыбка, и смех».
