С 2018 года казаки Московского окружного казачьего общества (МОКО) несут службу по «проведению профилактических мероприятий среди лиц, занимающихся бродяжничеством и попрошайничеством». С большой долей вероятности московские власти продлят эту службу и на 2020 год. Что это за работа и почему Москва выделяет на это средства?
В конце августа 2019 года в СМИ активно обсуждался случай в Пятницком переулке – нападение на подопечных благотворительной организации «Справедливая помощь доктора Лизы», во время которого был распылен газ из баллончиков.
По словам сотрудников организации, на бездомных напали казаки, которые прибыли по вызову, поступившему из ЦСА им. Е.П. Глинки, государственного центра социальной адаптации для лиц без определенного места жительства и занятий. В ЦСА факт вызова подтвердили.
Журналисты попытались прояснить ситуацию у самих казаков. В Центральном казачьем войске (ЦКВ) корреспонденту «Таких дел» ответили, что «они почти уверены в том, что это были не их казаки». Одновременно в подведомственном ЦКВ Московском окружном казачьем обществе порталу «Милосердие.ru» заявили, что не считают нужным комментировать претензии, носящие вымышленный характер.
Позже атаман МОКО Андрей Евгеньевич Шустров заверил нас в интервью, что его казаки уважают человеческое достоинство и никогда не применяют силу и не используют оружия, так как это запрещено законом.
По его словам, идею вовлечения казаков в работу с бездомными впервые предложил департамент труда и социальной защиты населения города Москвы: «На такую работу идти особенно никто не хочет, а заниматься этим надо и люди нужны с репутацией. Позвали нас, потому что знают и уважают наших дружинников».
На работу социального патруля Московскому окружному казачьему обществу в 2018 году правительство Москвы выделило субсидию в 32,6 млн руб. Об этом сообщается в отчете, опубликованном на сайте Минэкономразвития.
«Бригады казачьего социального патруля взяли под свой контроль такие станции Московского метрополитена, как Комсомольская, Савеловская, Курская, Рижская, Павелецкая, а также прилегающие территории и пешеходные зоны», – говорится на сайте МОКО.
В работе патруля участвуют, по словам Андрея Шустрова, 47 казаков. Работают в две смены – с 8:00 до 16:00 и с 15:00 до 22:00 каждый день, кроме выходных. В среднем в бригаде работают от двух до четырех человек.
«Все зависит от тяжести ситуации, от того, сколько на маршруте будет товарищей без определенного места жительства. Потому что бывают случаи агрессии с их стороны, – рассказывает атаман. – В основном в Москве страдает центральный округ. Там большое количество бездомных или, как чаще говорят, бомжей. Вам ведь тоже не понравится, если такой человек заночует у вас в подъезде, правда? Поэтому местные жители в таких случаях звонят в управу, а управа обращается за помощью либо в ЦСА им. Е.П. Глинки, либо сразу к нам».
Таким образом, патруль работает по двум направлениям: по вызовам и по закрепленным маршрутам в районе московских вокзалов.
Площадь трех вокзалов
Мы прошли с социальным патрулем по маршруту в районе площади трех вокзалов (Ленинградского, Ярославского и Казанского) сначала с утренним, а затем с вечерним рейдом. Во время первого рейда бездомных на улицах было меньше, при этом многие из них явно были в курсе, что с патрулем идет корреспондент.
«Кто будет интервью брать? – спрашивает пожилая женщина из пешеходного перехода на Комсомольской. – За сколько?»
Этот же вопрос, правда, без упоминания вознаграждения позже задаст еще несколько человек. Казаки уверяют, что бездомные во всех новых людях, проявляющих к ним интерес, видят журналистов, так как снимать ролики типа «Интервью с бомжом» – это новый тренд ютуба, и ютуберы готовы за это платить.
«Я их уже почти год знаю, хорошие ребята, – рассказывает бездомный средних лет по имени Али и прозвищу Мага. – Почему мне с ними не общаться. Я постоянно с ними встречаюсь, иногда на Красносельской, иногда в Сокольниках. Почему мне не подойти не пообщаться с этими людьми? Именно с этими! Не с сотрудниками. Сотрудники – это твари. Они если что-то увидят – закрывают глаза и уходят. А эти нет, они наоборот подходят, решают вопросы».
Мага уверяет, что умеет зарабатывать и даже имеет жилье, но на улице ему интереснее. Здесь его все знают и уважают.
На выходе из Казанского вокзала к нам подходит молодой парень в грязной толстовке MGIMO и стаканчиком в руках. Патрульный по имени Виталий делает ему замечание за распитие алкоголя в общественном месте. В ответ – добродушный монолог:
«Вот ты хоть и выливаешь напиток мой, но что-то ты и справедливо делаешь. Может к брату твоему поехать по сезону в Калмыкию – поилки варить? Хоть баранины наемся. Ты же предлагал».
Виталий обещает вернуться к этому разговору позже.
Рядом с Ярославским вокзалом находится один из пунктов благотворительного кормления бездомных. Мы идем туда.
Возле зеленого ограждения из профнастила свалена использованная одноразовая посуда, консервные банки и остатки еды. Патрульные казаки жалуются, что волонтеры фондов, организующих кормление, не убирают мусор после себя. Вся грязная работа, по их словам, достается местной уборщице. Однако какой именно фонд мог оставить такой беспорядок, не уточняют.
Мы встречаем компанию плохо одетых людей, распивающих алкоголь возле одного из подсобных зданий. Казаки объясняют мне, что бездомные часто объединяются в группы, где каждый исполняет свою роль: кто-то добывает в магазинах просрочку, кто-то одежду, кто-то ищет ночлег.
Поодиночке бездомные спят, где придется, в том числе в кабинках общественных туалетов и в транспорте, а вместе даже могут построить подобие дома из подручных материалов.
На просьбу патрульных прекратить распитие алкоголя один из мужчин отвечает резко и явно нарывается на драку. Место довольно укромное, других людей здесь нет, поэтому попытки урезонить бездомных выглядят немного искусственно.
Патрульные гнут свою линию, предлагают заполнить анкету, но конфликт не прекращается, мужчина переходит на личности. Женщина с костылем в руке выступает в качестве миротворца: «Ну ты чего! Это нормальные ребята. Они давно здесь, говорю тебе! Успокойся».
Она встает между конфликтующими и обещает патрульным, что все будет улажено. Водку прячут. Женщина зачем-то уверяет меня, что патруль здесь знают и уважают очень давно.
Снова возникает ощущение, что нас здесь ждали, хотя и не все пошло по плану. Казаки разворачиваются. Один из мужчин покидает компанию и следует за нами. Он жалуется на проблемы с документами при попытке устроится на работу. Патрульные предлагают ему дождаться машины ЦСА им. Глинки и на всякий случай записывают его данные, «чтобы не забыть, потому что вообще-то его анкета уже давно в базе».
Точного ответа на вопрос, сколько в этой базе человек, не дают ни сами патрульные, ни позже их атаман.
Еще один выпивший мужчина по имени Джафар, увидев у меня фотоаппарат, в резкой форме требует удалить все снимки и «уйти отсюда». На мои заверения, что его снимки нигде не появятся, Джафар предупреждает, что я ему не нравлюсь и ходит следом. Патрульные оттесняют его в сторону, а после спрашивают, понимаю ли я теперь, почему эта работа не женская и гораздо больше подходит им, чем сотрудницам ЦСА.
Вернувшись к переходу на Комсомольскую, встречаем молодого человека на чемодане с табличкой «Помогите собрать денег на билет». Патрульные говорят, что это целая бизнес-сеть, делают ему замечание (оно остается без внимания) и идут дальше. По пути встречаем новых бездомных, которых еще час назад здесь не было. Многие здороваются с патрульными за руку и «стреляют» сигареты.
Курская
С самого утра я надоедаю казакам расспросами о других бригадах, в итоге Виталий предлагает съездить на Курскую, которая находится всего в одной станции от площади Трех вокзалов. При мне он набирает номер Андрея Евгеньевича, но не дозванивается и принимает решение самостоятельно.
Мы выходим на кольцевой. И сразу встречаем нескольких патрульных под аркой на выходе из метро. Они ждут скорую, которую вызвали к пожилому мужчине. Мужчина в мокрой куртке стоит у стены в одном ботинке. Вторая нога – в носке, из-под которого видна посиневшая кожа.
Пахнет плохо. Идти не может. Сесть отказывается, хотя стоит еле-еле. К приезду скорой его кое-как усаживают. Однако молодой врач, несмотря на долгие уговоры патрульных, отказывается везти бездомного в больницу. В итоге скорая уезжает, а мужчина остается сидеть на полу.
Патрульные объясняют, что по закону, скорая должна брать каждого, но из-за специфического запаха и грязной одежды врачи часто отказываются.
Мужчине, с одной стороны, нужна срочная медицинская помощь, и оказать ее врачи смогут только после того, как его кто-нибудь приведет в порядок. С другой – его присутствие у входа в метро создает неудобства для прохожих.
Один из патрульных звонит в ЦСА и просит прислать машину, так как на стоянке возле вокзала машины не оказывается. По обрывкам фраз ясно, что договориться получается не сразу. Машина едет с другого вызова в пробке. В течение получаса машина все-таки приезжает и дедушку увозят в ЦСА.
Вечерняя смена
На следующий день у нас запланирован рейд с патрулем в вечернюю смену. Место то же – площадь Трех вокзалов. Вместо троих по маршруту теперь ходят четыре казака и всего один из них мне знаком, он был с группой патрульных в районе Курской. Вечерами на вокзалах больше людей, в том числе и бездомных.
Эпицентром становятся два магазина – «Алкомир» и «Алкосити». Рядом с одним из них все та же компания – женщина с костылем, Джафар, мужчина без документов и еще несколько человек. Патрульные здороваются, выясняют обстановку и проводят небольшую воспитательную беседу.
Меня снова замечает Джафар, и его тяжелый взгляд вынуждает меня отойти в сторону. Издалека видно, что не вся компания согласна с патрульными, поэтому разговор временами идет на повышенных тонах, но заканчивается мирно. Часть бездомных расходится.
В одной из оконных ниш Ярославского вокзала сидит молодой человек, с виду очень приличный, но совершенно пьяный. Патрульные рассказывают ему о возможности обратиться в ЦСА и пожить там, если он готов обойтись без алкоголя. Парень отказывается. В одной руке у него бутылка, в другой смартфон. Он явно торопится убраться подальше от людей в камуфляже.
«То, что люди пьют на вокзалах и рядом с ними, это не редкость, – говорит мне один из казаков. – Некоторые москвичи уходят на вокзал на выходные. Пьют, угощают бездомных, транжирят деньги, а к понедельнику отсыпаются и идут на работу.
Критический срок – месяц на улице. Потом – полгода. А после шансов вернуться к обычной жизни практически ноль».
В переходе на Комсомольской к патрулю подходит женщина с разбитыми губами и соглашается на предложение переночевать в ЦСА. Машину нужно ждать около часа. На всякий случай патрульные дают инструкции, как дойти до стоянки, и обещают вернуться, чтобы проконтролировать ситуацию.
Всегда ли патрулю хватает машин и что делать, когда их нет? Казаки объясняют, что иногда сопровождают бездомных своим ходом, но когда доходит до дела, многие из тех, кто хотел ехать, категорически отказываются.
В вечерней смене – два молодых плечистых парня. Они общаются с бездомными вежливо, но свысока. «Как будто отрабатывают на них свой нереализованный потенциал», – тихо замечает фотограф Ирина, которая ходит с нами. Действительно, а как еще реализовать себя бравому казаку в невоенное время?
Однако за два дня общения с патрульными становится ясно, что мотивация у каждого из них совершенно разная. Виталий из первой бригады похож на человека, который искренне сочувствует бездомным. Большинство из них охотно общались с ним во время рейда.
Пока мы ехали в метро до Курского вокзала, Виталий признался, что сам не раз переживал кризисы, поэтому легко может представить себя на месте тех, кому сейчас помогает.
Другой патрульный по имени Алексей немного грубоват в общении, но рассказал историю о своем двоюродном дяде, который умер на улице несколько лет назад. Поэтому когда Алексей начал патрулировать вокзалы, сразу понял, что оказался здесь не случайно.
Цинизм среди патрульных тоже есть, конечно. За время вечернего рейда мы натыкаемся на нескольких пьяных и матерящихся бездомных. Я делаю предположение, что уговаривать их из раза в раз крайне непросто. В ответ патрульный по имени Александр советует подписаться на youtube-канал «ЛюдиУблюди», где есть множество примеров, как бездомные продаются за деньги, нюхают клей, едят голубей и чуть ли не собственные экскременты.
Честно отвечаю, что не хочу повышать рейтинг подобным каналам. Александр соглашается, что это не комильфо, но уточняет, что для понимания психологии бездомных важно знать, на какой ступени развития они находятся. По его мнению, это уже не люди, и их существование близко к растительному.
Еще один казак по имени Николай, уверен, что помощь нуждающимся – это такая же исконно важная задача для казака, как и военная служба. Но, по его мнению, без специальной государственной программы и принуждения хоть как-то улучшить ситуацию с количеством бездомных вряд ли возможно.
«В советские годы с этим неплохо справлялись ЛТП (лечебно-трудовые профилактории. – Прим. ред.). 10-15% удавалось перевоспитать. Проблема большинства бездомных в том, что они – зависимые люди, оказавшиеся в сложных обстоятельствах.
У них просто не хватает воли, чтобы что-то изменить. Подкармливая бездомных и выдавая им одежду, мы лишь поддерживаем их жизнь на дне. Тянуть их с этого дна нужно принудительно, по крайней мере, в первое время: жизнь по режиму, охрана, строгий контроль и обязательный труд», – считает Николай.
По его мнению, лучшее, что сейчас есть – это дома трудолюбия, но и к ним есть претензии, главная из которых, что оттуда в любой момент можно уйти.
Вечерний патруль идет по новому маршруту, отличному от того, по которому мы ходили утром. На просьбу показать маршрутный лист казаки отвечают отказом. Почему – совершенно непонятно.
Большая часть привокзальных территорий пустует, там нет не только бездомных, но и простых прохожих, однако патрульные уверяют, что в таких местах можно наткнуться на что угодно, даже на труп. По их словам, только летом этого года здесь, на вокзалах, умерли 9 человек.
«Отдать казакам Камчатку. Глупость полная!»
В кабинете атамана Андрея Евгеньевича Шустрова не так много свободного места. Знамена, нагайки, доспехи, красный угол с иконами, много книг, портреты Владимира Путина и Патриарха Кирилла и за стеклом на стеллаже – фигурки Владимира Ленина, Феликса Дзержинского и Лаврентия Берии.
Мне кажется странной симпатия к лидерам революционного движения, учитывая как жестоко большевики проводили расказачивание во время и после Гражданской войны, не говоря о репрессиях в отношении остального народа и Православной Церкви.
«Это просто предметы искусства, которые я восстанавливаю. Езжу по блошиным рынкам, нахожу старые сломанные статуэтки и реставрирую, – говорит атаман. – А отношение… Это наша история. Как я могу тех, кто в ней участвовал, как-то лечить, исправлять и т.д.?
Мне повезло жить и тогда, и сейчас и есть что сравнивать. И там, и здесь есть перегибы, а есть что-то хорошее. Чтобы всерьез об этом рассуждать, надо было жить в то время. Тот же Иосиф Виссарионович – нехороший человек, которого все поносят, – создал казачьи дивизии. При нем в 1936 с казаков был снят запрет на прохождение воинской службы».
Каковы отношения казаков с властью в наши дни?
«Мы поддерживаем конституцию и честно избранного президента и воспитываем свою молодежь для службы в армии – рассказывает атаман. – Есть два подшефных подразделения – Кантемировская Дивизия и XXI Софринская бригада Росгвардии. После службы наши ребята могут по контракту остаться в войсках или вернуться и приносить пользу на госслужбе в Москве или ближайшем Подмосковье».
По словам Андрея Шустрова, его казаки также помогают на выборах (в частности, на последних – в Московскую городскую думу) и могут подтвердить, что на избирательных участках все проходит без нарушений.
В современной Москве казаки объединены в станицы, хутора и общества. Мазанок и плетней в этих станицах нет.
«Хутор сейчас – это минимум 21 человек, которые взяли на себя обязанности госслужбы. Станица – минимум 101 человек из ближайших районов (казаки объединяются по месту жительства). В Москве десять префектур, и наши хутора и станицы должны работать на территории своих округов и тесно взаимодействовать с управами. Потому что мы нужны власти, а власть нужна нам», – говорит Андрей Шустров.
Трудоустройством своих казаков на госслужбу занимается лично атаман и его заместитель. Порядок службы казаков определяется 154-м федеральным законом «О государственной службе российского казачества». Московское окружное казачье общество входит в государственный реестр казачьих обществ в РФ. Форма одежды, знаки отличия, устав – все это утверждено на государственном уровне.
В 2010 году решением Священного Синода в РПЦ создан специальный комитет по взаимодействию с казачеством. Присяга (верстание) казаков проходит в торжественной обстановке в Казачьем храме отрады и утешения на Ходынском поле при участии казачьих атаманов, совета стариков, священнослужителей и митрополита Ставропольского и Невинномысского Кирилла.
Желающих присоединиться к реестровому казачеству ждет трехмесячный испытательный срок и проверка по оперативным учетам правоохранительных органов. «Просто так к нам не попасть», – говорит Андрей Шустров.
По его словам, еще со времен царской России казаки записывались в реестр и состояли на службе у государства. Их главный жизненный принцип – «служить отечеству, казачеству и вере православной». Кроме того, есть казаки, которые в реестрах не состоят, но придерживаются традиций, являются казаками по своей родословной и создают общественные организации – их называют общественниками.
И последняя категория – «люди, которые считают себя казаками, одеваются как казаки, но никакого отношения к ним не имеют».
«Откройте интернет – там есть и графья, и генералы-адмиралы казачьих войск, какая-то казачья контрразведка! Этих людей надо проверять через медицинские учреждения, – уверен атаман. – Потому что большинство их тезисов не вяжется с логикой здорового человека. Восстановить Донскую казачью республику. Отдать земли казакам на Дону. Отдать казакам Камчатку. Глупость полная!
В основном, те кто ходит по казачьей справе (в форменной одежде. – Прим. ред.) по улицам города в наше время (если только это не парад или какой-то специальный праздник), автоматически можно отнести к людям с нездоровой психикой».
Фото: Ирина Сечина
