Протесты из-за стен мордовской тюрьмы всколыхнули дискуссию об условиях содержания заключенных. О проблемах российской Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) мы говорим с человеком, который знает их изнутри. Отец Константин Кобелев служит в Бутырской тюрьме.
– Вы давно служите тюремным священником?
– Я служу уже одиннадцатый год, с 2003 года, сначала – в СИЗО №3 «Красная Пресня», а с 2005 года – здесь, в Бутырке, в СИЗО №2.
В Бутырской тюрьме находится храм 1782 года постройки. Исторически и функционально он – как бы сердце всего этого сооружения. Раньше там был коридор, связывающий храм с волей, и в храме во время богослужений стояли люди, пришедшие с улицы. Заключённые находились на балконах, откуда следили за ходом богослужениями, они не могли общаться с вольными.
Сейчас храм стал не только тюремным, но и больничным. Потому что рядом, по периметру – камеры, где содержатся болящие. Во времена СССР там находилось последнее пристанище заключённых перед расстрелом и ссылкой. Поэтому это очень намоленное место – понятно, что самая усердная молитва совершалась в последнюю ночь.
Отец Иосиф Фудель в своих дневниках конца XIX – начала XX века описывает своё служение в Бутырке. Он был тюремным священником, служил только в этом храме. А сейчас священники служат в приходских храмах и, помимо этого, имеют дополнительное служение здесь. И это правильно. Тюремный храм не может приносить дохода – он требует только расходов. С заключенных мы не имеем права брать денег: свечи, крестики, просфоры, иконы, книги – всё бесплатно. Но за счёт того, что священники служат в других храмах, которые их материально поддерживают, мы можем организовывать сбор средств для тюремного служения. Причём, находим не только материальные средства, но и людские резервы, то есть тех прихожан, которые будут нам помогать – алтарников, певчих, катехизаторов, просто волонтёров.
– В чем специфика служения в тюрьме?
– Мы должны учитывать все требования администрации СИЗО: что можно, что нельзя. Например, нельзя принимать записки от заключенных, передавать их письма или приносить передачи для них. Но в том, что касается самого духовного окормления, правовые моменты не отрегулированы. Не существует какого-то специального документа, в котором было бы всё прописано.
Например, правилами запрещено проносить вино, а мы, естественно, служим на вине. Официально запрещено проносить колющие и режущие предметы, а у нас есть копие, которым мы режем просфоры. Администрация вольна нам это разрешить или нет, но законодательно эти вопросы до сих пор не решены.
В Бутырской тюрьме храм работает постоянно. Есть два-три заключённых, которые занимаются только храмом: закрывают, открывают, готовят к службе. В храм всегда может зайти любой – из хозотряда, из числа сотрудников. Они ставят свечи, пишут записки… Это очень важно.
В тюремном служении есть некоторые очень важные вещи, хотя, казалось бы, элементарные. Например, таинство исповеди. По церковным канонам оно никогда не нарушается. Несмотря на то, что это следственный изолятор, что бы ни узнал священник, он не имеет права никому об этом сказать. Это его пастырский долг, но это также очень важно для его авторитета среди заключенных. Они знают, что за 20 лет ни один батюшка никого никогда не выдал. И за время своего служения я вижу увеличение доверия со стороны заключённых.
Попасть в СИЗО – сильный стресс. Особенно если это случилось впервые, если это не матёрый преступник, которому уже всё равно. И чаще всего мы встречаемся с чувством обиды и желанием мести, которая, может, и не высказывается явно, но подсознательно сидит в душе почти каждого человека. Хотя у нас есть и духовно продвинутые прихожане, которые говорят: «Да нет, я ни на кого не обижаюсь, я сам виноват». Но таких меньшинство. И задача священника – за время пребывания человека в СИЗО вывести его из этого состояния обиды.
Среди заключённых очень много желающих попасть в храм. Мы служим по понедельникам, средам и пятницам, раз в месяц по воскресеньям, а также по праздникам. Иногда заключенные ждут по несколько месяцев, пока подойдет их очередь посетить службу. Очередь, например, около двух тысяч человек, а на службу может одновременно прийти в среднем человек 15. Ведь это изолятор – в храм много людей не приводят.
И если человек попал в храм на службу, то не факт, что он попадёт туда второй раз за время пребывания в СИЗО. Поэтому задача священника – эту, возможно, единственную встречу провести полноценно. Собственно говоря, каждая литургия служится как последняя: человека могут направить в зону, где нет храма; он может вообще погибнуть. По церковным канонам мы здесь применяем к прихожанину такие же мерки, как к умирающему: не спрашиваем, постился ли он, завтракал ли, читал ли молитвы. Мы не можем отлучить его от причастия (ну, может, за какие-то очень тяжкие преступления), потому что не знаем, причастится ли он ещё хоть раз в своей жизни, увидит ли он священника когда-нибудь ещё или нет.
Мы здесь и крестим, и венчаем. Бывает, что жена приходит с воли и их у нас венчают. У нас такое было несколько раз. Один из заключённых заявил, что венчаться он хочет на свободе, а в тюрьме – пройти первую стадию, обручение. И мы совершили этот обряд.
Само богослужение отличается тем, что в литургию включается прошение о заключённых. Существует специально написанная служба о заключённых. Так вот, оттуда берется особое прошение на ектеньях, читается «Апостол», «Евангелие», особые молитвы, посвященные заключённым.
Священник, который занимается тюремным служением, должен иметь определенную подготовку – иметь определённые юридические знания, понимать особенности режима.
– А что, по-вашему, самое главное в тюремном служении?
– Очень важно, чтобы заключённые сознательно подходили к исповеди и к причастию. Для этого с ними перед исповедью проводятся беседы. Идеально было бы проводить катехизацию до службы, этим могли бы заниматься миряне. Но организовать это пока не получается. У отца Глеба Каледы, служившего здесь в 92-94 годах, это получалось – у него были миряне-катехизаторы, которые вместе с ним ходили по камерам. Мы тоже ходим по камерам, но с другой целью: разносим подарки, выясняем, кому что нужно. Бывает, что родственники или руководство тюрьмы просят конкретно кого-то посетить.
Среди подследственных напряженность духовной жизни гораздо выше. Число тех, кто причащается, с каждым годом увеличивается. Сейчас причащается больше двух третьих от общего числа тех, кто приходит в храм. На свободе эта цифра составляет обычно процентов десять.
Люди, сидящие в СИЗО, остро нуждаются в священнике. Не просто в формальном отношении, а в снисхождении, любви, заботе… Действительно в прощении!
Очень важно постепенно, поэтапно отвести человека от обиды, от чувства мести. То есть убедить его положиться на Бога, отдать обидчика в руки Божии. Бог сам разберётся, а тебе надо просто вычеркнуть этого человека из своей жизни, забыть о нём. Это значит, отдай обидчика в руки Божии, а сам отойди в сторону.
Нам это удаётся. Порой, когда встречаешься с заключёнными не один раз и приходят те, кто уже были на исповеди, они говорят: «Батюшка, в прошлый раз вы говорили не думать об обидчике, и слава Богу, я сейчас совсем иначе себя чувствую…».
