«Как-то в больнице «Матросской тишины» мы говорили с человеком, которому жить-то осталось, условно говоря, месяца два-три. Он хотел умереть дома, но его приговор находился на обжаловании, – рассказал «Милосердию.ru» Вадим Горшенин, председатель Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) города Москвы. – Если бы приговор признали законным, его бы освободили. И если бы он все еще был подследственным, его бы тоже освободили».
«Есть два постановления правительства об освобождении тяжелобольных граждан, – объяснил он. – Одно постановление посвящено тем, в отношении кого ведется следствие, второе – тем, чей приговор уже вступил в законную силу. Но в СИЗО есть достаточно большое количество людей, которые находятся «между» этими двумя документами. Если бы было только одно постановление, где говорилось бы о всех людях, которые находятся в пенитенциарной системе, наверное, таких проблем бы не было».
Одна подпись на всех
Как развиваются события, если человек заболел в тюрьме? Сперва нужно написать заявку. В учреждениях Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) есть специальные книги учета просьб о медицинской помощи, составленные по форме, утвержденной Минюстом. Однако проверить, действительно ли больному помогли, довольно сложно.
«Были случаи, когда мы проверяли эти книги, и там под всеми обращениями стояла одна и та же подпись, – говорит Вадим Горшенин. – Там есть графа, где заключенные должны расписываться в том, что они получили медицинскую помощь. Но вместо заключенных в этих книгах расписывался врач».
Если болит зуб, его просто вырвут
«Больше всего жалоб на стоматологию, – рассказывает Игорь Романов, секретарь ОНК Псковской области. – У нас пять колоний в регионе. Например, в Крюках (исправительная колония № 2) полгода назад подали заявку в Санкт-Петербург на материал для пломб, и до сих пор ждут. Поэтому врач либо просто осматривает зубы, либо вырывает их. Другого лечения нет.
Инструментов тоже не хватает. Раньше случалось, что на всю исправительную колонию был только один набор.
Заключенных принимали по очереди, и врач не успевал дезинфицировать инструменты. Многие отказывались лечить зубы после других. Сейчас у стоматологов бывает все-таки по два набора».
Если есть гипертония, это надо доказать
В тюрьме обостряются все хронические заболевания. «Когда человек попадает в места лишения свободы, это большой стресс. Человек не выдерживает всего этого – допросы, следствие, суд. Его жизнь совершенно меняется, когда он туда попадает, и это травмирующая ситуация, которая плохо сказывается на здоровье», – отмечает старший священник Храма Покрова Пресвятой Богородицы в Бутырской тюрьме протоиерей Константин Кобелев.
Однако продолжить лечение, назначенное ранее, иногда невозможно. «Человек с гипертонией третьей степени и целым букетом других заболеваний. До помещения в СИЗО он лечился в частных поликлиниках, там ему поставили диагноз. Но данные из его медкарты не входят в общую систему электронного оборота медкарт в Москве.
Для того, чтобы подтвердить его заболевание через государственные клиники, ему нужно пройти полное обследование. В СИЗО такие вещи делают, но это потребует длительного времени и огромных затрат.
А человек нуждается в лечении», – рассказал случай из своей практики Вадим Горшенин.
«Мы уже полгода ставим вопрос о том, чтобы медсанчасть УФСИН Москвы включили в электронную систему медицинских карт», – продолжил он. Сейчас врачи медсанчасти не могут получить эту информацию, даже если пациент лечился в государственных поликлиниках и больницах. Выписку из истории болезни не дают никому, кроме самого пациента, который находится в тюрьме и прийти за ней не может.
«Сыну оказывают помощь, но вылечить не могут»
Далеко не все заболевания можно лечить в условиях СИЗО или колонии. Например, в июне 2017 года в Москве в Боткинской больнице умер подсудимый Денис Морозов, экс-председатель правления банка «Огни Москвы». У него была болезнь Виллебранда-Диана, связанная со свертываемостью крови, при которой постоянно нужно вводить препараты плазмы. В СИЗО переливание крови ему ни разу не делали.
«В изоляторах нет врачей специалистов, и даже те врачи, которые есть, недостаточно компетентны, их лечение не дает результата, если серьезные проблемы возникают со здоровьем. И еще нет возможности у них провести диагностику, нет оборудования. Моему сыну оказывают помощь… но вылечить не могут, что сами врачи и не отрицают», – пишет в комментариях в Facebook Ольга Ай.
«Врачи не идут в колонии, – отметила в интервью «Милосердию.ru» Кира Ипатова, психолог Региональной благотворительной общественной организации «Имена+» и член ОНК при Общественной палате РФ. – Видимо, там нет привлекательных условий. В женской колонии, например, находится более 890 девушек, и только полставки гинеколога.
В другой колонии вроде бы все есть – и стоматологический кабинет, и врач-психиатр, и врач-нарколог, и инфекционист – а терапевта нет. Время от времени вызывают из других колоний.
Допустим, врач приехал сегодня, и кто смог, тот к нему и попал. А кто не успел, тот ждет следующего приезда врача.
Конечно, выездной терапевт выпишет все необходимые рецепты и направления, но это не то же самое, что регулярное ведение «своих» пациентов. Он просто за пять минут знакомится с документацией».
Впрочем, отметила Кира Ипатова, за двадцать лет работы РБОО «Имена+», условия содержания заключенных значительно улучшились, а профилактические мероприятия стали более качественными и регулярными.
Через сутки после операции – обратно в тюрьму
В Москве, по словам Вадима Горшенина, арестованные в первую очередь жалуются на нехватку узких специалистов: урологов, маммологов, флебологов. «Ко мне обратился заключенный, который ждет предоставления помощи офтальмолога больше двух месяцев. Я спрашиваю начальника учреждения, почему помощь не предоставили, а он отвечает: в порядке очереди», – рассказывает председатель московской ОНК.
«Штат УФСИН недостаточно большой для того, чтобы возить в массовом порядке заключенных на медицинские обследования, – объясняет он. – Для сопровождения таких пациентов необходим конвой. Если человек находится в больнице сутки или больше, четыре конвойных находятся там с ним. Это означает, что их снимают с этажей, где они обычно дежурят, в результате задерживается оказание помощи другим заключенным».
Недостаток конвойных – одна из причин того, что после операций пациенты не задерживаются в клинике.
«При выполнении сложнейших операций больницы стараются как можно скорей освободиться от своих пациентов, – пишет Вадим Горшенин в Facebook. – И человека чуть ли не на следующий день в автозаке, всего шитого-перешитого, везут в «Матросскую тишину». А там – как можно быстрей отправляют обратно в колонию. Элементарный постельный режим в таких случаях не соблюдается».
По его словам, женщины после родов тоже проводят в больнице не более суток.
Недостаток мест в стационарах – еще одна причина поспешной выписки пациентов, прибывших из колоний и СИЗО.
На все колонии региона – один аппарат МРТ
«В областной больнице им. Ф.П.Гааза УФСИН России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области могут одновременно лечиться до 350 человек. Но для 16 исправительных учреждений (колоний и СИЗО) региона этого недостаточно, – говорит Кира Ипатова. – Создается очередь из людей, которым необходимо сделать операцию, пройти обследование или медицинское освидетельствование для получения инвалидности, получить назначение антиретровирусной терапии.
Многие из них в тяжелом состоянии, имеют по несколько хронических заболеваний, гепатиты в запущенной стадии, туберкулез, психические и поведенческие расстройства из-за наркотиков. До сих пор встречаются тяжелые формы ВИЧ – СПИД, ввиду отсутствия у этих пациентов приверженности к лечению».
«Конечно, в критических случаях человека обязаны госпитализировать немедленно. Но, например, аппарат МРТ – один на все колонии и СИЗО области», – отметила Кира Ипатова.
Тяжелобольной в наручниках – это реальность
В специальных блоках городских больниц, предназначенных для заключенных, мест и того меньше. Да и не всегда визит в «гражданскую» клинику под конвоем приводит к качественному обследованию и лечению.
«Когда это делается бесплатно, человека привозят, а врач даже его не смотрит, пишет, что состояние удовлетворительное, и отправляет», – утверждает Ольга Ай.
Кроме того, как показал инцидент с Алексеем Малобродским, конвой может «подстраховаться» и приковать тяжелобольного заключенного наручниками к кровати.
«Это не первый случай, когда мне приходится слышать о том, что заключенного, находящегося в больнице, приковывают к кровати наручниками.
У нас были непроверенные слухи о том, что осужденные женщины рожали в наручниках.
Я, честно говоря, отказывался этому верить. Но случай с Малобродским показал, что это реальность», – заявил Михаил Федотов.
«Приговор равносилен смертной казни»
Для человека, заключенного в СИЗО, выходом могло бы стать изменение меры пресечения по состоянию здоровья, то есть домашний арест. Но суды не идут на это, ссылаясь на справки, полученные из медико-санитарных частей.
«Медчасть во всех справках пишет, что пациент находится под диспансерным наблюдением и состояние удовлетворительное. Медчасть не пишет, что нет врачей специалистов, что не может вывозить в больницу из-за нехватки конвоя, что не могут лечить, потому что нужен специализированный стационар и другие врачи», – пишет Ольга Ай.
В результате, «людей доводят до тяжелого, неизлечимого состояния».
«Если человека осудили на небольшой срок, но у него есть тяжелое заболевание, он может погибнуть, приговор равносилен смертной казни», – считает она.
Промедление с обследованием особенно опасно, когда речь идет об онкологическом заболевании. От появления первых жалоб у заключенного до постановки диагноза может пройти такое количество времени, что помочь ему будет уже невозможно.
«Оборудования-то нет, надо вывозить заключенного либо в областную больницу, либо в онкоцентр, а это дополнительные расходы на сопровождение», – отметил Игорь Романов.
«Если рак был в почке, а ее удалили, значит, рака нет»
Если у осужденного выявлен рак в последней стадии, он может претендовать на освобождение. Однако Екатерине Нусаловой, у которой был диагностирован рак груди в IV стадии с метастазами в других органах, Смольнинский суд Санкт-Петербурга в марте 2016 года отказал в этом праве. Свой отказ суд обосновал тем, что он может, но не обязан применять статью 81 Уголовного кодекса об освобождении тяжелобольных заключенных.
Находясь в больнице им. Гааза, женщина получала только обезболивание, поскольку лицензии на лечение онкологических заболеваний у клиники не было.
После апелляции и обращения адвоката в Европейский суд по правам человека Екатерину Нусалову освободили, но «гражданские» медики, имеющие необходимую лицензию, ничего сделать уже не смогли. Вскоре она умерла.
В Свердловской области был случай, когда судья отказывалась освободить заключенного с раком в последней стадии на том основании, что правую почку, в которой была обнаружена опухоль, ему уже удалили.
Если рак был в почке, а ее удалили, значит, рака нет, – так передает логику суда руководитель правозащитного проекта «Зона права» Сергей Петряков. Адвокатам удалось добиться освобождения этого заключенного, но далеко не с первого раза.
Инсулин нужен сегодня, а его пришлют через месяц
Отдельная тема – снабжение больных заключенных лекарствами. «Бывает, человек с диагнозом попадает в СИЗО, а там препарат не закуплен, потому что никто не предполагал, что он понадобится. Пока лекарство придет, человека уже могут осудить и отправить в колонию», – говорит Игорь Романов.
Например, больным с сахарным диабетом приходится неделями ждать инсулина.
«Из Псковской области заявки направляются в Санкт-Петербург, но там они рассматриваются слишком долго и удовлетворяются по остаточному принципу. То есть инсулин нужен сегодня, а его пришлют, допустим, через месяц», – объясняет эксперт.
В ОНК Республики Мордовия оценивают ситуацию с лекарствами иначе. «По моему личному мнению, лекарственное обеспечение в учреждениях ФСИН лучше, чем в большинстве гражданских больниц, – сказал в интервью «Милосердию.ru» член комиссии, врач Вадим Самылин. – Мы посещали недавно ЛИУ-21 в Барашево, заглядывали во все дыры, осматривали склады, изучали документацию. Все ведется в разы дисциплинированнее, чем «на гражданке». Там прекрасная лаборатория, и я не понимаю, почему за пределами ЛИУ не могут построить такие же. Тем, кто считает ЛИУ (лечебно-исправительные учреждения) плохо укомплектованными и оснащенными, надо просто сходить в обычную больницу».
«Недели три он сидел без калоприемников»
Инвалидам, оказавшимся за решеткой, предоставляются технические средства реабилитации, положенные по ИПРА. «Мы сопровождали 74 инвалида, и ни один из них не получил отказ в получении ТСР. Но иногда человеку приходится ждать», – говорит Кира Ипатова.
Она рассказала о таком случае: «Онкобольной, у него была операция на кишечнике, в связи с этим у него вывели кишечник наружу и ему нужны калоприемники. Он ходатайствовал о том, чтобы его отпустили, но суд отказал. Калоприемники – очень дорогое удовольствие. Ему выделили их определенное количество, он их использовал, возможно, слишком быстро.
Недели три он сидел без калоприемников. На некоторое время ему помогла наша общественная организация».
«Гепатит С прогрессирует быстрее, чем ВИЧ»
По словам Киры Ипатовой, лечение заключенных с ВИЧ налажено достаточно хорошо. «В системе ФСИН существует порядка пяти схем антиретровирусной терапии. Но, как правило, из-за импортозамещения это препараты отечественного производства, а наши клиенты привыкли к разнообразию, – говорит она. – Они могут отказываться от тех лекарств, что им предлагают, говорить: вы хотите меня погубить. Хотя у нас в Санкт-Петербурге новую схему лечения для заключенных разрабатывает специальная медицинская комиссия. Она собирается каждую среду, так что больным не приходится долго ждать».
Существует и такая проблема, как ВИЧ-диссидентство. «Недавно к нам подходил молодой человек, у него была очень сильно воспалена рука. Оказалось, что у него ВИЧ-инфекция, а он отказывается от терапии. Ему каждый день делают укол антибиотика, но это не работает, потому что основная причина болезни – то, что иммунитет не справляется», – рассказала Кира Ипатова.
В отличие от пациентов с ВИЧ, больные гепатитом С не получают необходимой медицинской помощи.
«Гепатит С есть у многих осужденных, он прогрессирует быстрее, чем ВИЧ-инфекция, ведет к циррозу печени и ранней смертности. Но система ФСИН пока не способна организовать его диагностику и лечение, потому что оно дорогостоящее, да и на свободе его пока бесплатно не лечат», – отметила Кира Ипатова.
Паника в замкнутом пространстве
«Люди, которые находятся в камерах и неожиданно заболевают, боятся. Представьте, в условиях замкнутого пространства они не знают, что с ними происходит», – говорит Вадим Горшенин.
В московском СИЗО № 6, по его словам, заключенные запаниковали, когда в первой половине мая 2018 года там началась вспышка кори.
Это учреждение, где содержатся в основном женщины. Некоторые из них – с малолетними детьми. Собственно, первым заболевшим стал как раз ребенок одной из арестованных, побывавший до этого в детской больнице.
В 16-ти многоместных камерах, в каждой из которых обычно находится примерно 40 заключенных, был объявлен карантин. По эпидемиологическим соображениям в этих камерах отключили вентиляцию, и жара переносилась очень тяжело.
По данным ОНК, корью заразились примерно 50 человек. Руководство изолятора не было виновно во вспышке заболевания, однако ему следовало лучше разъяснять заключенным и их родственникам, что происходит, считает Вадим Горшенин.
Наверное, любая болезнь при невозможности получить помощь может вызвать панику – по крайней мере, у самого заболевшего.
Общественная наблюдательная комиссия (ОНК) – региональный общественный орган, контролирующих соблюдение прав человека в местах принудительного содержания.
