Краснодарский край стоит на пороге массового закрытия детских домов. В регионе – бум усыновления. Численность сирот, которых взяли на воспитание в патронатные и приемные семьи, растет в геометрической прогрессии. Это не чудо и не массовый психоз. Это закономерный результат грамотной социальной политики – к сожалению, пока лишь в отдельно взятом регионе. Мы привыкли думать, что жители России не любят воспитывать чужих детей. Что это часть нашего менталитета. Кубанский опыт доказывает, что с менталитетом у нас все в порядке. Если создать людям условия, Россия может избавиться от системы казенного детства в считанные годы и даже сэкономить на этом.
«Куда пропал энурез?»
На столе у психолога Натальи Новиковой две кучки детских рисунков. Тема одна и та же: мой дом. Стандартный психологический тест. Один за другим Наталья Павловна достает листочки из первой кучки – здесь все домики за высоким забором, в окнах никого не видно, даже деревья не растут. На рисунках из другой кучки заборов нет, во дворе ходят люди, стоят велосипеды, улыбаются собаки, в окнах видны столы, за ними сидят люди, на столах – еда. Огромное количество деталей, стрелочек с поясняющими надписями. Даже если ребенок не смог нарисовать лебедя на чайной чашке он просто пишет: «Здесь нарисован лебедь. Внутри – чай с малиной». А если вместо старенького человечка получился молодой, то стрелочка указывает: «Это мой дедушка. Он пчеловод». «А это машина, – поясняет другой художник. – Называется «Фирали».
– Авторы рисунков одни и те же дети, – поясняет психолог Новикова. – Разница лишь в датах. В первой кучке лежат результаты теста, сделанного накануне их переселения в патронатную семью. Во второй – на третий день жизни в новых условиях. Результаты налицо.
Пока мы разговариваем, по комнате порхает шоколадная бабочка. Она несколько раз подлетаем к нам и каждый раз садится на верхний рисунок из второй кучки.
То, что произошло в станице Новолеушковской минувшей зимой, работники местного коррекционного интерната теперь называют «массовой эпидемией патроната».
– Еще год назад мы и думать не думали, что так случится, – рассказывает директор Новолеушковского интерната Татьяна Курасова. – Началось все с экстремальной ситуации. Наше заведение уже много лет пытались газифицировать, но каждый раз неудачно: пока выделяли нужную сумму, цены успевали вырасти настолько, что денег не хватало. И вот, наконец, выделили достаточно, но пока мы провели тендер, пока то да се – наступила осень. Что делать? Если ждать весны – то цены снова могут вырасти и денег опять не хватит. А без отселения проводить работы по газификации невозможно. В качестве жеста отчаяния я собрала коллектив и предложила: «Может, возьмем детей в свои семьи? Всего на два месяца». Думала, никто не согласится. Оказалось, я плохо знала свой коллектив.
В считанные дни все 206 воспитанников Новолеушковского интерната оказались в патронатных семьях. Причем на призыв директора откликнулись не только ее подчиненные: из 52 семей, принявших к себе на побывку детдомовцев, 17 не имели к заведению никакого отношения. Уже через месяц стало ясно, что многие захотят оставить детей насовсем. Работы по газификации затянулись, и каждый просроченный день лишь увеличивал число таких семей. Когда объект был сдан, станичники вернули в интернат лишь 37 воспитанников.
– Мы и не думали, что это дело окажется таким заразительным, – у директора Курасовой такое выражение лица, как будто она ученый, который только что совершил революционное открытие. – «Вирус патроната» распространяется со скоростью чумы. Одна семья берет детей на воспитание, а к ней приглядываются еще пять. Видят, что ничего страшного не произошло, что дети как дети, что соседи в новых обстоятельствах расцвели – и вот еще пять семей бегут к нам: «А мы чем хуже?!» Сегодня даже за возвращенными детьми уже стоит очередь. В ближайшее время в интернате останутся лишь пятеро.
– Причем те, кого вернули, за эти полгода изменились даже на уровне физиологии, – вступает в разговор зам по воспитательной работе Ольга Сулим. – Они стали больше заниматься спортом. У них исчез энурез. Сначала мы не могли понять – как так? А потом поняли: дети просто стараются выглядеть лучше. Боятся, что их не возьмут в новые семьи. Знаете, какое теперь у нас самое тяжелое время в интернате? 17 часов. Это когда за «домашниками» приходят патронатные родители. Те, кому приходится оставаться – плачут. Мы стараемся объяснять им, что это временно, что они ничем не хуже, что за ними скоро тоже будут приходить папа и мама. И самое приятное – что мы ведь их не обманываем.
– Все это здорово, только я не могу понять, почему вам так хочется оказаться безработными?
– Если честно, мы сначала действительно паниковали на эту тему, – признается директор. – Звонили в Краснодар, в Департамент образования: «У нас тут всех детей растащили! Что нам делать?» Но нас успокоили. Вчера приезжала начальник Отдела защиты детства Департамента образования и привезла приказ о создании на базе бывшего интерната службы сопровождения патронатных семей. Это будет что-то вроде обычной средней школы, которая будет оказывать также бесплатные консультационные услуги начинающим родителям. Примерно треть сотрудников все-таки пришлось уволить, но это произошло безболезненно.
– Почему?
– Они теперь тоже патронатные родители. А это даже более выгодно, чем работать воспитателем.
«Усыновленный ребенок вдвое дешевле детдомовского»
Начальника Отдела защиты детства, которая привезла в Новолеушковскую приказ о перепрофилировании интерната, зовут Татьяна Синюгина. Пока мы с ней беседовали, в ее кабинет три раза заходили новоиспеченные родители вместе со своими воспитанниками и хвастались успехами.
– Татьяна Юрьевна, скажите, сколько надо платить людям, чтобы они не оставили детским домам шансов на существование?
– В Краснодарском крае патронатная семья, в зависимости от возраста ребенка, получает от 8 до 10 тысяч рублей в месяц за каждого подопечного. Два года назад эти нормы были закреплены на уровне краевого законодательства, и с тех пор они финансируются из краевого бюджета. Знаете, сколько у нас было патронатных семей еще три года назад? Две. И тринадцать приемных. А буквально за полтора года произошел настоящий прорыв. И дело тут не только в пособиях, но и в мощнейшей пропаганде. Наши плакаты висят в поликлиниках, аптеках, школах, детских садах. По местному телевидению идут специальные передачи. В итоге сейчас на Кубани уже 140 приемных семей и 300 патронатных. В общей сложности в них воспитываются 931 ребенок. И количество заявок растет с каждым днем. В прошлом году к нам обратились 138 потенциальных родителей, в этом – почти 300. Возвратов практически нет. Большинство из желающих взять на воспитание ребенка говорят так: «Мы зрели давно, а тут увидели плакат и поняли, что пора». То есть в стране достаточно людей, которые морально готовы к патронату. Надо только их мобилизовать. Создать им условия.
– Вот вы говорите: 8-10 тысяч рублей на каждого ребенка. А во сколько обходится бюджету тот же самый ребенок, если он находится в детдоме?
– В зависимости от состояния здоровья – в 14-17 тысяч рублей. То есть в 2 раза дороже. При этом воспитательный эффект в семье несравним даже с самым лучшим интернатом. Но у нас нет такой задачи – закрыть все детские дома. У нас задача – создать детям наилучшие условия.
– Еще один закономерный вопрос: а нет ли у вас подозрения, что патронат для людей стал формой бизнеса?
– Ну, во-первых, 8-10 тысяч рублей при нынешнем экономическом состоянии региона не такие уж и большие деньги. Если человек не расположен воспитывать чужого ребенка, он может их заработать и более простым способом. А, кроме того, мы создали очень серьезную систему отсева случайных людей. Для того, чтобы стать патронатным родителем, человек должен не иметь жилищных и материальных проблем, а также – проблем со здоровьем, включая такие заболевания как алкоголизм и наркомания. Кроме того, во всех районах края мы совместно с общественной организацией «Вторая мама» открыли школы приемных родителей. Там им читают лекции медики, психологи, юристы, педагоги, а главное – патронатные родители, которые уже имеют опыт воспитания детдомовских детей. В этих школах люди избавляются от многих иллюзий.
– Например?
– Для большинства людей ребенок из интерната – это либо бедная сиротка, которую надо гладить по головке и целовать в лобик, либо – потенциальный уголовник. А, на самом деле, он – и не то, и не другое.
– У вас есть ощущение, что такими темпами в крае скоро удастся избавиться от оставшейся в наследство от СССР системы казенного детства?
– Почему вы считаете, что это наследство СССР? Знаете, сколько на Кубани было детдомов еще 20 лет назад? Четыре. А сейчас – сорок. Так что мы сегодня расхлебываем последствия не советской, а постсоветской эпохи.
«А у нас кефир в кастрюлях варят!»
Я в гостях у семьи Мамедовых. Жена Таня – русская, муж Физули – азербайджанец. Своих двоих они уже вырастили, и, как многие в этом возрасте, вдруг оказались в одиночестве.
– Обычно люди на этом жизненном этапе заводят домашних зверей. Но зачем дарить свою заботу животным, если можно подарить ее людям, – эту фразу я сегодня слышал уже несколько раз в других патронатных семьях. Слышу ее и от Татьяны Мамедовой.
На кухню вбегают трое ребят лет десяти и наперегонки прижимаются к «маме». В течение всего часа, пока мы разговариваем, они не отходят от нее ни на шаг – прямо как секьюрити возле олигарха. Они знают, что она им не родная, но любят ее, словно мамонтенок слониху из известного мультика.
Все трое с недавних пор терпеть не могут женщин в красном. Это потому, что пару месяцев назад семья Мамедовых ездила в полном составе в Москву на популярное ток-шоу, и там их заклевала одна женщина, одетая в красное платье. Дама в красном была уверена, что Татьяна и Физули оказывают приемным детям медвежью услугу. Что они сами не понимают, во что ввязались. Что воспитали своих двоих и хватит. Причем у дамы в зале нашлось достаточно единомышленников. Все вместе они создали в студии такую атмосферу, как будто Мамедовы не родители-герои, а извращенцы и убийцы старушек. Все трое мальчишек до сих пор стискивают зубы, когда вспоминают ту передачу.
Я знаю, что один из них несколько лет назад поступил в Новолеушковский интернат с «синдромом Маугли». Когда его родителей лишили прав, ребенку было 8 лет. Он не умел говорить, ползал на четвереньках, а при виде людей забивался в угол, закрывал голову руками и мычал. В родном доме ему приходилось питаться собачей падалью, спать на земле, а его сильно пьющий отец с целью поддержания дисциплины внушил сыну, что все взрослые, кроме него, – звери и негодяи.
Я смотрю на Сережу, Колю, Володю и пытаюсь понять, кто из них это был. На волчонка не похож ни один. У всех троих нормальные лица, все открыто улыбаются, наперебой рассказывают о последних впечатлениях и ни капли не стесняются, когда речь заходит о них самих. Если же кто-то начинает «якать», все хором тут же его осаждают: «Ну, похвали себя, любимый!»
– Отношения у ребят не сразу заладились, – признается Татьяна. – Поначалу Сережа доминировал и всех подавлял. Но сейчас они друг к другу притерлись и все заодно – как три мушкетера. Еще мы очень любили телевизор – да, ребята? А теперь мы что больше всего любим?
– Велосипед!!!
Теперь понятно, почему у Мамедовых на улице висят часы. При помощи часов дети делят один на всех велосипед.
– А работать мы, наверное, не любим? – спрашиваю у ребят. Они страшно обижаются. Коля даже чуть не плачет – это он, оказывается, тот самый мальчик, который попал в интернат с «синдромом Маугли».
– Чего нет, того нет, – утешает детей Татьяна. – Работу они друг у друга из рук выбивают. У кого-то что-то получилось – другой тоже хочет попробовать. Метод Тома Сойера работает без сбоев. Постепенно налаживается разделение труда. Коля, например, очень любит индюкам кабачки тереть. А Вова – корма перемешивать. Сережа неравнодушен к огороду. У нас раньше картошка почему-то три года не родилась, а этой весной Физули говорит Сереже: «Ну-ка, помоги мне картошку посадить». И в этом году мы с картошкой. Физули говорит: «Детская рука – святая рука». Но больше всего нам нравится в магазины ходить. Видели бы вы их лица, когда они расплачиваются за покупки. Столько гордости у взрослых не бывает, даже когда их награждают орденами и медалями. А однажды мы послали Вову за кефиром, и он насмешил весь магазин. Долго искал нужный товар на прилавках, попросил помощи у продавщицы, та принесла ему литровый пакет, а он глаза вытаращил: «Странно! А у нас кефир не в пакетах растет. У нас его в больших кастрюлях варят».
– Где же моя красавица?! – вдруг раздается в коридоре. Это не муж. Физули сейчас по уши в уборке урожая и дома почти не бывает. Это пришел Миша – четвертый ребенок, которого Мамедовы взяли в семью всего две недели назад. Миша весь в ссадинах, но вид у него абсолютно счастливый. Он вернулся со своей первой в жизни велосипедной прогулки. До этого он на нем никогда не катался и мало кто думал, что это ему когда-нибудь удастся. У Миши весь пакет болезней, какой только можно придумать – от врожденного дефекта тазобедренного сустава до легкого порока сердца.
– Больше трех детей в одни руки патронатным родителям не дают, – говорит Татьяна, – поэтому, чтобы взять Мишу, мы усыновили Колю. Когда Физули в первые дни нес нашего нового сына на руках после купания, он только головой качал: «Ну, прямо полчеловека!»
Миша и сейчас не очень много весит, но выглядит бодрячком и тут же вливается в беседу.
– Тетя Оля, – спрашивает он у заместителя директора детдома по воспитательной работе, которая навестила Мамедовых вместе со мной. – А мне осенью не надо будет возвращаться обратно в детдом?
– Ну, если будешь себя совсем плохо вести, то, может, и придется, – отвечает тетя Оля. – А если будешь молодцом – то живи и живи. Ты сам-то что выбираешь?
Миша расплывается в улыбке:
– Я выбираю «живи и живи».
«Церковно-приходская книга – шпаргалка по усыновлению»
– Братья и сестры! Сегодня к нам в приют поступило еще четверо некрещеных малюток. Кто хочет стать их крестными родителями, подойдите ко мне после службы.
Эти слова отец Александр, настоятель Храма Рождества Христова, расположенного на окраине Краснодара, произносит после литургии уже не в первый раз. Передо мной возле иконы Серафима Саровского стоит лысый мужик, у него на ухе сидит бабочка. Услышав слова священника, он поворачивается лицом к своей жене, она ему что-то говорит, он кивает. Бабочка на секунду вспорхнула и снова села на ухо. Через десять минут они втроем подойдут к отцу Александру – лысый мужик, его жена и бабочка.
– Год назад нам пришла в голову простая идея, – говорит настоятель храма. – Находить детям-сиротам, которые живут в нашем приюте, духовных родственников. Наш опыт показывает, что если крестные родители осознают свою ответственность перед Богом за души духовных чад, то рано или поздно они забирают их в свои семьи. Таким путем мы уже нашли родителей пятерым детям. И число желающих растет.
Ноу-хау отца Александра уже взяла на вооружение директор Березанской коррекционной школы-интерната Тамара Сераштан.
– Мы подняли церковно-приходские книги и стали разыскивать крестных отцов и матерей наших воспитанников, – рассказала Тамара Федоровна. – 12 человек попросили нас больше не звонить, а 8 взяли детей в свои семьи.
Но больше всего повезло девочке Насте из Медведовского детского дома. Ее несколько лет назад взяла к себе семья губернатора Александра Ткачева. С тех пор Краснодарский край по уровню жизни выбился в первую пятерку регионов России. Олимпиаду опять же выиграли. Наверное, все-таки прав Физули Мамедов: детская рука – святая.
Воспитанники Новолеушковского интерната, которые уже прижились в патронатных семьях:
| Где как разбирают детей
В Старой Руссе… Кириллов раз в год принимает «пополнение» — человек 30, откармливает и тоже «распределяет» по семьям. Уже больше 300 сирот живут в приемных, патронатных и опекунских семьях. Финансовой выгоды от этого никакой. Около 1200 рублей в год на одежду выделяет государство. …и в Самаре Кто в России самый многодетный? – В семье госсекретаря Cоюза России и Белоруссии Павла Бородина — пятеро детей, которых они с женой не делят на «своих» и «усыновленных». Бородины опекают и два семейных детдома: этим летом, например, 124 ребенка постарше они вывезли на юг, а малышей оставили отдыхать в Подмосковье. |
Дмитрий СОКОЛОВ-МИТРИЧ
