«Прибил городового»
Действительно, в далекой древности на содержание заключенных из казны не полагалось вообще ничего. Те, у кого были родственники, ели и пили за их счет. Одинокие заключенные стояли посреди московской Красной площади и просили милостыню, демонстрируя следы от пыток и позвякивая кандалами. А знаменитая на всю страну Бутырская тюрьма первое время называлась «Замком к содержанию нещастновиновных».
Но после того как в 1817 году в России побывал член Лондонского общества попечителей тюрем Вальтер Венинг, и его предложения по осовремениванию отечественной пенитенциарной системы были поддержаны Александром I, дело начало меняться на глазах.
Было улучшено снабжение заключенных, создано аналогичное лондонскому Попечительское о тюрьмах общество, а вскоре после этого частная тюремная благотворительность была законодательно запрещена.
Передать пресловутый калач стало возможно лишь адресно – родственнику или приятелю. Прочие благотворительные потоки в обязательном порядке шли через упомянутое попечительское общество и созданные впоследствии попечительские комитеты, которые и занимались их дальнейшим распределением.
Разумеется, этот запрет действовал не всегда, особенно в провинции. В частности, чеховский дядя Митрофан Егорович в день святого Митрофана, своего небесного патрона, посылал в таганрогский острог корзины с «французским хлебом» – по числу заключенных в остроге.
Томский аптекарь, купец 2-й гильдии господин Ливен поставлял в тамошний замок все лекарства с тридцатипроцентной скидкой, за исключением хинина (на хинин почему-то была скидка 15 процентов).
Иной раз подобные сюжеты обретали жанр трагикомедии. Вот, к примеру, сообщение из города Саратова, опубликованное газетой «Утро России» в 1912 году: «В губернской тюрьме обнаружены злоупотребления. Смотритель рыбоводства пожертвовал заключенным конфискованную маломерную рыбу до тысячи пудов. Последняя полицией обнаружена в лавках у купцов и отбирается. Купцы заявляют, что купили рыбу в тюрьме. В связи с этим в шантане Очкина застрелился помощник начальника тюрьмы Архангельский».
Но это были частности, общей картины не менявшие. К тому же не исключено, что в некоторых случаях подобные дары официально оформлялись в соответствующих комитетах.
Да, из комитетов в тюрьмы часто поступали деньги – результаты благотворительных ярмарок, кружечных сборов, частных пожертвований. Источники средств подчас были весьма необычными, например, при Кубанском попечительном о тюрьмах комитете действовал целый кирпичный завод, на котором наряду с вольнонаемными работниками трудились и заключенные, получавшие ту же зарплату.
Но во многих случаях это оказывалось помощью несколько относительной. Сумму, полученную от попечительских комитетов, власти просто-напросто недодавали из бюджета – и в итоге заключенным доставалось столько же, сколько досталось бы и без участия благотворителей.
В любом случае, пребывание в тюрьме давало гарантированный кусок хлеба. Историк Александр Никитенко вспоминал, как на прием к мировому судье пришел некий чиновник Иванов, достаточно бедно одетый, пожаловался, что его уволили со службы и оставили без средств к существованию и попросил, чтобы его поместили в застенок. Ясное дело, судья отказал.
Тогда Иванов вышел в приемную, дал пощечину первому подвернувшемуся городовому и вернулся со словами: «Теперь вот вы уже не имеете права отказать мне в тюрьме – прибил городового».
«Послал две ены»
Помощь в основном касалась духовного окормления заключенных и их, как бы сейчас сказали, реабилитации после освобождения.
Истинный духовный и гражданский подвиг совершал миссионер Святитель Николай Японский (в миру – Иван Дмитриевич Касаткин), основатель Православной церкви в Японии, впоследствии канонизированный. Его дневник – увлекательнейшее чтение.
«Утром был христианин – тюремный надзиратель в Сораци, на Эзо… Петр, родом из Кагосима… Я дал Петру много христианских книг для него лично и для церкви там».
«Иоанн Игнуци, бывший когда-то катехизатором, но развратившийся и дошедший по пути преступления до убийства, ныне осужденный на смерть, но подавший на апелляцию, письмом из тюрьмы просит денег на наем адвоката. Послал две ены».
«Из тюрьмы один язычник просит назидательных книг. Посланы три».
А в 1861 году муромская газета сообщала: «Сегодня было здесь освящение вновь выстроенного при тюремном замке храма во имя Божией Матери, Утоления печали. Храм этот сооружен иждивением купца Алексея Васильевича Киселева, и сколько он хорош в наглядном отношении, то более того замечателен в духовно-нравственном».
Требы же в этой церкви совершал абсолютно бесплатно отец Алексей Покровский, служащий в муромском Сретенском храме.
Комиссия по строительству астраханского тюремного замка заключила договор с коллежским регистратором Васильевым о том, что господин Васильев «обязывается в устрояемой внутри того замка церкви Покрова Богородицы написать иконостасные образы масляным живописным искусством, каковые употребляются в Греко-Российских церквах из собственных припасов самой лучшей доброты. А особливо краски в отделке были бы ярких, густых цветов».
И подобных случаев по всей России было множество.
Заботились благотворители и об образовании сидельцев. Тут духовенство снова было впереди и подавало обывателям пример. Если в тюрьме была библиотека, то библиотекарями становились батюшки. Это, впрочем, предписывалось и законом: «Содержание библиотек с подбором книг духовно-религиозного содержания, организация чтений и устройство духовно-нравственных бесед возлагается на тюремных священников».
Тонкость в том, что инициатива в создании библиотеки тоже должна была исходить от священника.
Протоиерей Иосиф Фудель писал в дневнике: «Получил от начальника тюрьмы разрешение устроить школу грамоты среди каторжан. Передал ему список желающих учиться. В списке 55 человек. Сделал начальник распоряжение посадить всех в одну камеру. С Божьей помощью дело начнется».
И спустя два дня: «Первое чтение в тюрьме. Собрал заключенных женщин в школу. На первый раз очень мало было: человек 20; видимо, в диво было, некоторые думали, что собирали одних только учениц. Читал житие преп. Ефима Сирина и подробно останавливался на уроках его жизни. Особенно тронули отрывки из слов преподобного: у многих слезы на глазах. По окончании чтения благодарили».
Помощь вышедшим на волю была не менее важна. Часто складывалось так, что освободившийся оказывался в незнакомом городе совсем один. Как правило, такая ситуация возникала из-за запрета на проживание в крупных российских городах, в которых как раз и находились все его друзья и родственники. Человек же был вынужден устраиваться в незнакомой провинции как сумеет.
В этом случае жизненно важной была помощь даже обычным советом. Но советами благотворители, естественно, не ограничивались. Помогали деньгами, вещами, устраивали на работу, а иной раз на первое время помещали в специальные приюты, живя в которых бывший заключенный постепенно адаптировался.
Бесплатные обеды, оплата долгов, беспроцентные ссуды, выкуп вещей из ломбарда, врачебная помощь, юридические консультации, «нанятие углов и квартир» – вот лишь немногий список добрых дел такого рода.
Этим занималось множество общественных организаций и частных лиц – начиная от столичного Особого комитета для разбора нищих и заканчивая провинциальными общественными активистами вроде томского мирового судьи Е. Бранцевича, который принимал нуждающихся на своей квартире ежедневно и в любое время дня и ночи.
А в статистических сведениях города Череповца начала двадцатого века было написано следующее: «Дом «Трудолюбия» в Череповце один, находится в ведении попечительского общества. Цель общества – приходить на помощь бездомным и не имеющим заработка, вышедшим из школ молодым людям, не имеющим определенных занятий, освобожденным из заключения и проч.»
Счет спасенных таким образом человеческих судеб шел на десятки и на сотни тысяч.
Помощь, только в другом направлении
Между тем, тюремное сообщество все менее напоминало тех «несчастненьких», которые укоренились в народной мифологии. Особенно после событий 1905 года, когда в застенках одновременно оказалось множество хорошо подготовленных профессиональных революционеров.
Один из заключенных писал в 1906 году: «В тюрьме бунт ровно в полдень. Арестанты нашли мышей в супе. У меня в камере выломали доску в двери… Полиция, казаки, тов. прокурора. Около моей камеры дежурят казак и городовой».
А иногда и сами заключенные оказывали денежную помощь. И совсем не обязательно своим товарищам-сидельцам.
Вот, например, газетная заметка, датированная 1914 годом: «В распоряжение главного тюремного управления поступили пожертвования арестованных, содержащихся в различных местах заключения империи. Ввиду этого главное тюремное управление обратилось в главное управление «Красного Креста» с просьбой об открытии за счет этих пожертвований и содержании трех коек в течение 6 месяцев в госпиталях «Красного Креста», находящихся в Петрограде, Москве и Киеве, по одной в каждом городе и, сверх того, одной койки в каком-либо из лазаретов «Красного Креста», находящихся в действующей армии, с присвоением всем койкам имени «заключенных в тюрьмах»».
Здесь, что называется, без комментариев.
