К 2024 году в России должны создать систему долговременного ухода (СДУ). Речь идет о полноценном взаимодействии социальных и медицинских служб и сервисов вокруг человека, у которого есть устойчивые ограничения жизнедеятельности, из-за чего он становится зависим от посторонней помощи.
Чтобы понять, кому какая помощь нужна, проводится типизация. Это процесс, в ходе которого специалист – типизатор – определяет объем помощи, необходимой пожилым людям и инвалидам. От полученной группы ухода зависит объем и набор услуг. При этом важно не то, чем болен человек, а что он может или не может делать сам, а в чем ему нужна посторонняя помощь – именно это должно лечь в основу нового набора услуг.
Как определить нужды пожилых и инвалидов, чтобы создать систему долговременного ухода, рассказывает главный методолог по уходу фонда «Старость в радость» Кира Белелюбская.
Что не так сейчас
– Насколько адекватна система социальной помощи, которая есть в России сейчас, когда соцработник ходит за продуктами и моет пол?
– Надо все время помнить, что система долговременного ухода – это и социальная помощь, и медицинская. Понять, какой именно уход нужен человеку, – очень нетривиальная задача. Человеку, который лежит и не встаёт, стандартных двух визитов соцработника с продуктами в неделю совсем недостаточно хотя бы потому, что из этих продуктов надо ещё что-то приготовить.
И есть, наоборот, люди, которые сами ходят и готовят, но мы им тоже приносим продукты, потому что формально человека можно прикрепить к центру социального обслуживания (предположим, он живёт один и у него маленькая пенсия), а другой понятной помощи, кроме как принести продукты и оплатить коммунальные услуги, у нас нет.
И это ключевой момент – сейчас около 75 процентов социальных услуг, которые можно получить от центров социального обслуживания, – это доставка продуктов и лекарств, оплата счетов и вынос мусора.
По факту, в нашей стране большинство соцработников выполняют курьерскую работу.
Посмотри, как он справляется
– Как объём нужной помощи определяют в зарубежной практике?
– У каждой страны свои методики. В целом, все пытаются понять, насколько человек справляется с ведением домашнего хозяйства, с уходом за собой, насколько он может продолжать полноценно участвовать в общественной жизни, сохранять качество жизни.
При этом европейские страны сейчас ушли от понимания «ухода» исключительно как ухода за телом. То есть уход в Европе – это шире, чем мыть лежачего или перемещать неходящего. Например, дети с особенностями теперь учатся в школе, институте, потом работают при помощи тьюторов, и это тоже часть системы долговременного ухода. У пожилых, даже тех, кто немобилен, остаётся желание быть нужными и востребованными, выходить на улицу, наряжаться, общаться. И нам сейчас нужно будет понять и принять эти потребности.
Типизация (определение необходимого объема ухода и помощи) позволяет оценить потребности, понять, какова трудоёмкость ухода и сколько приблизительно он стоит.
В середине 1930-х годов британский врач Марджери Уоррен, родоначальница гериатрии, обратила внимание, что всех пациентов дома престарелых, где она работала, можно разбить на несколько групп, причем не в зависимости от диагнозов, а по сложности организации ухода за ними.
Принципиальное отличие типизации от медицинской диагностики – в том, что состояние разных пациентов с одним и тем же диагнозом может быть очень разным.
И вдобавок многие потребности человека зависят от того, живёт он один или у него есть семья. Может ли он спуститься со своего пятого этажа? Есть ли у него возможность получить самую современную реабилитационную помощь? А еще – какая у него сила воли, внутренние ресурсы личности, тип нервной системы и так далее. Ведь и вы замечали, что разные люди по-разному переносят невзгоды и болезни? Поэтому только диагнозом человека мерить нельзя. И даже медико-социальная экспертиза (МСЭ) с этой точки зрения недостаточна, она не может знать, как реально живет человек.
Бывают детали, которые могут кардинально менять всю картину. Например, человек в состоянии сам помыться, но залезть в ванну ему сложно. Готовит сам, но не может нарезать рыбу из-за заболевания суставов. Выходит на улицу, но принести сумки из магазина ему тяжело. Или есть когнитивный дефицит, и человек не может осознанно довершить ни одного действия – не может оплатить счетов за квартиру, забывает, что нужно поесть, не может сам одеться до конца или не может одеться правильно – по сезону. А физически – сохранен.
Поэтому мы учим смотреть в первую очередь не на то, какие действия совершает человек, а на то, насколько он эффективен в организации своей жизни, как он с ней справляется.
Группы ухода: от пятой до первой
– Сколько существует групп ухода?
– Мы вместе с пилотными регионами и экспертами, которые работают с нами над типизацией, пока планируем, что в конечном итоге будет пять групп ухода: первая – самая «легкая», пятая – самая «тяжелая».
– Что даст разделение людей на группы ухода?
– Понимание, какие услуги нужны разным людям и как они должны быть организованы. Например, для пятой группы ухода это обслуживание каждый день, и в выходные дни тоже, конечно! Потому что те, кто в пятой группе, полностью, тотально зависимы от других. Они не могут сами есть, пить, почти не могут двигаться. Или у них такой когнитивный дефицит либо серьезные психические расстройства, что без посторонней помощи они обходиться не могут. За ними нужен постоянный присмотр.
Те, кто попадает в четвертую группу, тоже сильно зависимы от посторонней помощи. Этим людям надо помогать купаться, иногда – кормить или подавать тарелку с едой, всегда – готовить. С ними вместе нужно ходить по дому, готовить порции лекарств. Но они могут быть дома одни некоторое время, когнитивные функции у таких людей обычно не так сильно нарушены. И еще они могут проводить часть дня где-нибудь в Дневном центре, чтобы продолжать общаться, не чувствовать себя одинокими.
Люди из третьей группы выходят из дома, но очень редко – одни. Чтобы эффективно сходить в банк, на почту, даже в магазин, им нужен сопровождающий. Они могут себе готовить несложные блюда, но им нужна значительная помощь в приготовлении пищи. То же – с остальным домашним хозяйством. При этом таких подопечных нужно активно привлекать к участию буквально во всех делах, чтобы поддерживать их самостоятельность, чтобы они чувствовали, что многое еще могут сами! И стараться выводить их «в люди», хотя это будет непросто.
Вторая группа объединяет людей, у которых есть умеренная зависимость от посторонней помощи. Их способность к самообслуживанию и ведению домашнего хозяйства лишь незначительно снижена. Им нужна помощь с покупками: они не могут носить тяжелые сумки, иногда им трудно передвигаться, например, наклоняться. Поэтому помощь в хозяйстве, конечно, необходима. У людей из второй группы когнитивные функции не нарушены.
Первая группа – это люди, которые почти не зависят от других. Им нужна небольшая помощь по дому, например, развесить белье, принести воды или дрова, сделать сложные покупки.
Сейчас, обучая типизации, мы учим сотрудников определять, насколько человек зависим от помощи окружающих при ведении хозяйства (даже небольшого, например, в квартире), уходе за собой. Насколько ему нужен присмотр.
Следующая важная задача – научиться определять, насколько человеку нужна помощь в социализации, и какая именно. Потому что у каждого есть право заниматься любимым делом, общаться, дружить, любить, иметь семью, наконец.
Пахнет ли в квартире мочой, и что еще должен заметить типизатор
– Как конкретно выглядит работа типизатора? Он проводит опросы? Даёт заполнять тесты?
– Всего в мире есть около двухсот специальных шкал типизации. У каждой страны, которая использует оценку зависимости от посторонней помощи, есть свой национальный опросник и своя национальная шкала. Задача всех социальных служб и ведомств – не ждать, пока человек сам придёт и напишет заявление на помощь (тот, кому помощь нужнее всего, никуда прийти просто не сможет), а самим определить и даже спрогнозировать потребности.
Шкалы есть разные. Например, в Испании шкала рассчитана на людей от трёх лет и до бесконечности. Израиль и Германия пересмотрели свои подходы, так как население стремительно стареет, – пришлось расширять шкалы по деменции. В США систему опросников давно внедрили страховые компании, которым нужно было оценить свои расходы.
– Человек заполняет эту анкету сам?
– Нет. Типизатор (у нас это пока специально обученный сотрудник центра социального обслуживания) задаёт вопросы так же, как их задаёт на приёме врач. Вопросы касаются нескольких тем – способности человека передвигаться и обслуживать себя, питаться, мыться. Есть вопросы, связанные с недержанием мочи и работой кишечника. Оценивается и то, можно ли человека оставить одного хотя бы на какое-то время, или он требует постоянного присмотра. Причём, если состояние человека позволяет ему выйти на улицу из квартиры на первом этаже, но он не может выйти, поскольку живёт на пятом, типизатор это отметит.
– И всё-таки как получить от человека ответы? Попробуйте спросить человека: «Есть ли у вас недержание мочи?»
– Вот именно поэтому типизатор, человек, который проводит опросы, – это во всём мире отдельная профессия. Проводящего интервью учат устанавливать контакт, вызывать расположение к себе. Но при этом надо иметь в виду, что ответы на прямые вопросы будут двух типов: одни люди будут скрывать свое истинное состояние, другие, наоборот, – усугублять – «всё плохо, и пляшите вокруг меня все». Большинство станет с готовностью говорить на какую-то одну тему и совершенно не готово обсуждать другие.
Есть разные способы задавать вопросы. Например, если в квартире живёт пожилая семейная пара и супруги нормально общаются между собой, некоторые подробности можно выяснить у второго супруга. Если же этого сделать нельзя, типизатор должен зафиксировать в опросном листе собственные наблюдения.
Именно поэтому важно проводить опрос там, где человек живёт постоянно. Ни в поликлинике, ни в магазине, ни во дворе на лавочке он проведен быть не может. Это рекомендация ВОЗ.
Если в квартире пахнет мочой, очевидно, что у кого-то из живущих в ней недержание, если отвечающий одет неправильно или не по сезону, возможны когнитивные проблемы, если я захожу в ванную и вижу, что ею давно не пользовались, человек либо не в состоянии вызвать ремонтников, либо не может туда залезть. То есть обо всем этом можно и не спрашивать. Но по правилам – уточнить у окружения человека, его родных, соседей. Даже участковому врачу иногда нужно позвонить.
А ещё есть люди, которые плохо говорят, видят или слышат, и типизатор должен уметь разговаривать с ними. Например, я вхожу в квартиру и слышу, что телевизор включен на всю громкость, – значит, у кого-то в этой семье проблемы со слухом и имеет смысл спросить: «С какой стороны от вас мне сесть, чтобы вы лучше меня слышали?» Если на столе лежит лупа, – значит, человек точно плохо видит.
– Сколько времени занимает такой опрос?
– Врачи-гериатры проводят опрос для комплексной гериатрической оценки несколько часов. По сравнению с этим, типизация занимает немного времени – в среднем, на опрос одного человека нужно от тридцати до пятидесяти минут.
– Типизацию делают один раз, или ее надо повторять?
– Каждого человека, который уже начал получать услуги, сотрудники, проводящие типизацию, должны навещать планово – один раз в год или полтора.
Если с человеком что-то случается, то у него должна пройти внеплановая типизация. Не надо ждать год после инсульта или перелома, чтобы к тебе пришли! Если есть помощник по уходу, то он обязан сообщить своему руководителю о переменах в жизни человека: хороших или не очень. То же обязаны сделать медики и другие специалисты, если увидят, что есть перемены.
Потребуется многократное увеличение штатов
– Получается, что помощь нужна совершенно другая, чем есть сейчас. Кто это будет делать? Мыть, менять подгузники, работать с людьми с деменцией готовы не все.
– Большинство наших социальных работников – абсолютно героические люди. И мы постоянно просим журналистов их работу не принижать. В ближайшее время она будет всё более и более востребована, причём потребует новых знаний и навыков.
Сегодня обязанности российского социального работника кардинально отличаются от работы европейского помощника по уходу. Но, думаю, в ближайшем будущем армия наших соцработников поделится на тех, кто продолжит приносить продукты подопечным из «легких» групп ухода, и тех, кто скажет: «Я так устал ходить по этим магазинам с сумками. Давайте, лучше научусь ухаживать за лежачими».
Есть хорошее русское слово «выхаживать», и есть люди, вполне готовые это делать. Найдутся и те, кто возьмется вести сопровождение людей с тяжелыми когнитивными нарушениями. Уход за такими подопечными – целая наука, и к нему потребуется подключить немало специалистов.
Во всём мире организацией долговременного ухода занимается команда. Помощник по уходу готовит, кормит, купает, общается, гуляет, организует досуг. Медсестра (то есть человек со строго медицинским образованием) выполняет медицинские манипуляции и, в целом, контролирует состояние здоровья подопечного. К примеру, у тех, кому обеспечен грамотный медицинский уход, пролежней просто не бывает!
Кроме того с человеком общаются психолог, специалист по трудовой занятости. Есть и социальный координатор, который занимается всеми другими проблемами подопечного и его семьи.
– Но ведь это – многократное расширение штатов центров социального обслуживания?
– Несомненно. И не только ЦСО. У нас не хватает гериатров, нет специалистов по сопровождаемому проживанию и так далее. Но сделать нормальную расстановку кадров, понять, какие специалисты нужны, станет возможно только, когда будет проведена типизация.
– Сейчас подсчётом объёма услуг заняты сами ЦСО. Где гарантия, что они адекватно оценят объём работы, которую им же потом и делать?
– Тут возможны отклонения, причём в обе стороны. Кто-то запишет своих «лёгких» как «тяжёлых», чтобы ему на участок добавили ставок. Кто-то может, наоборот, сказать: «Дедушка ходит, сам себя обслуживает, не будем мыть ему полы, ну и что, что у него вчера умерла жена, и он в жесточайшей депрессии».
Но в целом, давайте всё-таки доверять профессионалам. И одновременно продумывать и организовывать проверку качества. Есть специальные методы проверок, а еще – мировые статистические данные. К примеру, по статистике, везде, где проводят типизацию, специалисты получают плюс-минус одинаковую картину. Примерно 10 % – это «тяжелые» группы ухода.
– И всё-таки, где взять столько людей?
– Нужно понимать, что в небольших городах всегда есть недостаток рабочих мест. В больших городах, наоборот, всегда будут люди, которые приехали на работу из маленьких городов. В Израиле, например, многие сотрудники по уходу – иностранцы, то есть люди, которые получают разрешение на работу и готовы работать за чуть меньшие деньги, нежели местные.
В Европе ситуация с рынком услуг ухода непростая. Например, в Австрии ещё пять лет назад в уходе работали, в основном, нелегалы. Это большая проблема, которая не чужда и России. У нас тоже есть нелегальный рынок услуг ухода, и оценить объём этого рынка весьма затруднительно. Получается парадокс: если мы недоплатили 500 рублей налогов, нами начинает заниматься налоговая инспекция. А тут годами существует огромный нелегальный рынок, и его никто не замечает.
Государство не сможет взять весь уход за вами на себя
– А где гарантия, что налоговая не закроет все частные фирмы по уходу, а ограничится тем, что разгонит нелегалов и наложит штрафы? Системы ухода просто не будет.
– Это тоже крайность. Компании, которые работают на этом рынке, нельзя обвинять огульно. Я говорю про людей, которые работают в сфере ухода частным образом. Они вообще нигде не зарегистрированы, среди них много мигрантов, и их знания и компетенция зачастую – под очень большим вопросом. Есть те, кто роняет и запирает подопечных, неправильно хранит продукты…
Так что новый вызов – это отнестись к помощнику по уходу как к новой перспективной профессии. Попробуйте, например, найти сиделку, которая умеет обращаться с аппаратом ИВЛ или работать с человеком, больным БАС или рассеянным склерозом. Это сложные навыки, и такая работа стоит очень дорого.
– Но мы столкнулись с противоречием: с одной стороны, эта работа стоит дорого, с другой, – мы стремимся её удешевить, так что даже готовы видеть на этой работе мигрантов…
– Я не вижу здесь противоречия, я здесь вижу вызов. Нигде в мире система долговременного ухода не стоит дёшево.
Сейчас у государства зачастую нет основания выделять деньги на эту работу. Оно просто не понимает, почему два года назад сумма, которая выделялась на соцуслуги, всех устраивала, а теперь вдруг стала мала.
Типизация для тех людей, кто мыслит финансово-государственно, – это обоснование расходов. Это нормальная ситуация, когда начальник отдела соцобслуживания говорит: «На моей территории проживает столько-то людей таких-то групп, и им нужен такой объём помощи».
Сейчас, как мне кажется, важно сообщить: мы как общество должны осознать, что количество людей, которые нуждаются в системе долговременного ухода, будет только увеличиваться, потому что увеличивается продолжительность жизни, причем и у пожилых людей, и у людей с инвалидностью. Государство, разумеется, берет и должно брать на себя обязательства по организации ухода за социально незащищенными, одинокими людьми. Но в системе долговременного ухода будут нуждаться и люди, вполне благополучные социально. Поэтому, как и во всем мире, бремя расходов должно быть распределено между государством и самими людьми
Тем, кому сейчас сорок, пятьдесят, шестьдесят лет, стоит задуматься: государство не сможет взять весь уход за вами на себя. Ваша жизнь будет долгой, и вы наверняка будете нуждаться в специальном уходе. То есть нужно уже сейчас начинать откладывать не просто на старость, но и на уход.
Мы уже добились того, что будет продумываться механизм социального страхования для самых тяжелых групп. Соответствующее поручение было дано вице-премьером Татьяной Голиковой на Совете по попечительству в социальной сфере при правительстве 14 июня 2019 года. Но всем нам надо понимать, что простых, а, главное, идеальных решений просто нет.
Найти всех узников квартир
– Есть ли у нас люди, нуждающиеся в социальных услугах, но совсем неучтённые, которые не пришли написать заявление в органы социального обслуживания?
– Есть. И у этой проблемы возможно только комплексное решение. Социальные службы не смогут найти всех этих людей без помощи коллег из здравоохранения, без помощи полиции, почтальонов и МЧС. Нужна система межведомственного взаимодействия, проактивная система. Например, бригада МЧС, вызванная соседями, чтобы вскрыть дверь одинокой бабушке, которая, как выясняется, два дня назад упала и сломала ногу, должна сообщить о ситуации не только медикам, но и в социальную службу.
Понятно, что не все выявленные таким образом люди согласятся получать социальные услуги. Отказаться – их право. Но социальные службы должны, как минимум, знать, что вот здесь проживает одинокая пожилая женщина. Потому что она – потенциальный получатель их услуг, сейчас у неё третья группа ухода и она, может быть, отказывается от помощи. Но через год к ней надо вернуться.
– Насколько покрывает нужды ухода программа «Московское долголетие»?
– «Московское долголетие» – программа, несомненно, хорошая, но она для полностью самостоятельных пожилых людей, этаких «румяных бабушек», как метко заметили в одном регионе. И истинный профессионализм Москвы, как достаточно богатого города, сейчас должен проявиться в том, чтобы эта программа добралась до тех, кто не может даже выйти на улицу, в том числе потому, что живет на пятом этаже в доме без лифта.
И если взять выделенные нами пять групп ухода, Москва может, например, обратить основное внимание на работу со средними группами. То есть не только с теми, кто уже значительно зависит от помощи других, а именно с теми, у кого есть только небольшие ограничения. Чтобы они чувствовали себя нужными и активными, чтобы дать им возможность наслаждаться жизнью и чтобы их качество жизни как можно дольше держалось на достойном уровне.
Именно для «средних групп ухода» во всём мире практикуются Дневные центры, разнообразные занятия. Но они должны быть для людей второй и третьей групп, а не, как сейчас, первой.
А это значит, людей в дневные центры надо привозить, сами они, как правило, этого не могут. Собирать вместе тех, кто близок по когнитивному статусу, подбирать темы для общения, занятий. Программы для таких центров невероятно многообразны – можно предлагать решать головоломки, петь (это очень полезно), заниматься специальной физкультурой и так далее.
Пока столица занимается преимущественно людьми без каких-либо ограничений жизнедеятельности.
Общинный работник как гарантия безопасности
– Получается, соцработник знает, где у него на участке живут одинокие старушки восьмидесяти лет или беспомощные инвалиды с пожилым родителями. Это – золотые сведения для разного рода мошенников.
– Эту же информацию, вообще-то, знает и участковый, и бригада Скорой помощи. Мы же им доверяем? Здесь, скорее, надо говорить о том, что нам нужно местное сообщество. В Израиле, например, есть такая профессия – общинный работник внутри религиозной общины или квартала.
В небольших городах у нас реально все друг друга знают. Там есть социальные участковые, есть «Союз женщин России», который следит за получением соцуслуг, есть поквартирные обходы. В мегаполисах всё значительно сложнее.
Хорошо бы, когда в православном храме, если человек вдруг перестал появляться, хватились его и сказали: «А не съездить ли нам к нему?» И чтобы то же самое сделали соседи по двору.
Например, я каждое утро выхожу из дома и вижу одного и того же дедушку, который выходит в любую погоду. Если я его увидела, – значит, всё в порядке. Мы все немножко друг за друга отвечаем, это и есть то самое гражданское общество, о котором так много говорят. И нам не построить систему долговременного ухода без него.
Иллюстрации Ольги Сутемьевой
