«Вирусные эскадроны»
В США, как и в других странах, крупномасштабные карантины были связаны с дискриминацией – в основном, самых бедных жителей. Например, во время вспышки черной оспы в 1901 году в США очевидцы беспомощно наблюдали душераздирающие сцены, когда маленьких детей с симптомами болезни вырывали из рук матерей и отправляли в изоляцию на остров Норт-Бразер.
Историк медицины Репаш Крейг описывает «вирусные эскадроны» врачей и полицейских, которые появились в 1901 году. Эскадроны врывались в дома в Маленькой Италии (район компактного проживания выходцев из Италии на Манхэттане) и насильно делали прививки от оспы. Часто, помимо вакцинации, врачи вынуждены были накладывать швы пациентам после принудительных действий полицейских.
Противники вакцинации считали, что человек имеет право выбрать форму защиты своего здоровья и имеет право отказаться от прививки. Но как быть с распространением болезни? Как быть во время пандемии, если каждый будет решать за себя?
Болезнь бедняков в роскошном особняке
Пятнадцатилетняя Мэри Мэллон приехала в США из Ирландии в 1883 году – хотела стать поваром и работать в лучших семьях Нью-Йорка. Надо отдать ей должное – совершенствуя свое мастерство, она со временем, стала первоклассным кулинаром. Работала личным поваром в богатых домах, зарабатывала приличные деньги. И все бы хорошо, если бы не одно странное обстоятельство – где бы ни нанимали Мэри, спустя какое-то время там вспыхивал брюшной тиф.
От брюшного тифа в начале 20-го века умирал каждый десятый из заболевших – вакцину еще не изобрели, антибиотиков не было. Инфекция распространялась через загрязненную воду и пищу, а потому считалось, что брюшной тиф — болезнь бедняков. Тем удивительней, что летом 1906 года болезнь вспыхнула в семье состоятельного банкира – шесть из одиннадцати домачадцев заболели брюшным тифом. Банкир арендовал летний дом у Джорджа Томпсона, имеющего безупречную репутацию. Понимая, что слава «разносчика болезни» не позволит впредь сдавать особняк, Томпсон нанял независимых экспертов, чтобы найти источник инфекции.
Сначала решили, что во всем виноваты несвежие моллюски, но выяснилось, что не все заболевшие ели их. Две недели досконально проверяли каждый сантиметр дома, включая колодец, резервуар для воды, запасы продовольствия в кладовой, выгребную яму, уборную, навоз, используемый для удобрения газона. Образцы забирались из всех стыков труб, насосов, но медики нигде не обнаружили бацилл тифа. Очевидно, что заражение произошло другим образом – скорее всего, от человека, носителя инфекции, живущего в доме. Так постепенно кольцо стало сжиматься вокруг повара – Мэри Маллон.
Джордж Сопер, который возглавил расследование, пришел к выводу, что во всем виновато…персиковое мороженое – кулинарный шедевр Мэри. Все обитатели дома вспоминали волшебный десерт из свежайших персиков – ароматный, прохладный, тающий во рту. Уж лучше бы она варила супы и пекла пироги – бациллы брюшного тифа гибнут при термической обработке.
Мэри уволилась почти сразу после того, как заболела дочь банкира. Найти ее оказалось непросто, она часто меняла места работы. Идя по следу, Сопер обнаружил страшную закономерность – везде, где работала Маллон в предыдущие годы, вспыхивала болезнь, но никто никогда не подозревал повара, хотя она и увольнялась почти сразу после вспышки заболевания. По другим источникам, Мэри оставалась на «месте преступления», чтобы ухаживать за больными, чем на самом деле только усугубляла ситуацию.
Не видела пользы в мытье рук и встретила полицейских со скалкой
В марте 1907 года Мэри Мэллон наконец обнаружили. В семье, где она работала поваром, от тифа умирал единственный ребенок. Мэри предложили немедленно сдать кровь, мочу и кал на анализы, чтобы подтвердить болезнь. Власти обещали оплатить лечение, если потребуется. В том, что она больна не сомневался никто, кроме самой Маллон. Когда Джордж Сопер пришел поговорить с Мэри, она встретила его со скалкой в руках. Она отрицала все, кричала, что брюшной тиф повсюду, и ее работодатели пострадали не больше, чем кто-либо в городе. Она настаивала на том, что никогда не болела, и была возмущена несправедливым обвинением, не понимая почему эта проклятая болезнь идет по пятам и лишает ее нормальной жизни. Разговора не получалось.
Сопер вспоминал позже, что, возможно, был не достаточно учтив – стереотипы об ирландских эмигрантах прочно сидели у него в голове. Испугавшись, что Мэри снова уволится, затеряется в городе, возможно, убьет еще больше людей, он проинформировал о происходящем министерство здравоохранения и получил в помощь нескольких полицейских, а так же доктора – Сару Бейкер.
На следующий день машина скорой помощи с полицейским отрядом приехала за Маллон. Она сопротивлялась отчаянно, как обезумевшее животное, попавшее в капкан. Женщине-врачу пришлось сесть на нее, чтобы утихомирить. В больнице ее ремнями привязали к кровати, взяли кровь и не пускали в туалет, предоставив судно – только так можно было получить материалы для анализов.
Анализы кала показали наличие болезни. Чувствуя трагизм ситуации, Сопер навестил ее в изоляторе больницы и постарался объяснить – он уверен, что Мэри не преступница, что она не бегала по городу, маниакально заражая людей, но из-за того, что она не соблюдала правила гигиены, ее тело распространяло инфекцию. Мэри Маллон, как выяснилось, не видела пользы в частом мытье рук.
Он предложил помочь освободить ее, если она согласится выполнить ряд требований, например, пересмотрит свое отношение к мытью рук. Мэллон была в бешенстве и отказалась. Доктор Сара Бейкер, сама потерявшая отца из-за брюшного тифа, писала: «Это была трагедия Мэри, что она не смогла довериться нам».
Первый карантин: «Меня держат в плену»
В конце концов ее отправили на остров Норт-Бразер. Да, условия проживания были великолепны – коттедж с гостиной, кухней и ванной комнатой, оборудованный газом, электричеством. Но…она просыпалась одна, засыпала одна, ела одна. В абсолютном одиночестве она прожила в этом месте почти три года. Самое красноречивое свидетельство тех месяцев – письмо Мэри, написанное на шести страницах в 1909 году (адресат точно не известен). «… меня бросили на остров и держат в плену…Мои глаза стали дергаться, а левое веко парализовало и глаз перестал закрываться. Он оставался в таком состоянии в течение шести месяцев. Окулиста, который посещал остров три раза в неделю никто не попросил осмотреть меня».
Она с горечью пишет, что ее пытаются лечить лекарством, которое имеет страшные побочные эффекты, что ей предложили удалить желчный пузырь (якобы это убьет инфекцию внутри нее) – рискованную операцию в те времена, но она сказала «нет». Мэри была в отчаянии и чувствовала себя оскорбленной.
Ее история привлекла внимание газетного магната Уильяма Херста – именно в его газете The New York American впервые была опубликована статья, посвященная Маллон в 1909 году. C легкой руки одного из репортеров этого издания она получила прозвище «тифозная Мэри», от которого так и не смогла отделаться. Недобросовестные газетчики писали, что она грубая и необразованная, хотя Мэри любила читать Чарльза Диккенса и Нью-Йорк Таймс. В одном из номеров газеты The New York American за 1909 год поместили карикатуру на нее – суровая женщина с прямой спиной готовит омлет, разбивая в сковороду вместо яиц человеческие черепа.
У свалившейся на нее дурной славе оказалась и светлая сторона – известность помогла Мэри нанять адвоката и в 1909 году она подала прошение об освобождении. Маллон настаивала, что ей отказали в судебном разбирательстве, фактически не предъявив обвинение в совершении преступления. Многие считали ее убийцей и она не могла примириться с этим. Суд отклонил иск. Закон позволял Департаменту Здравоохранения помещать людей в карантин, когда риск распространения смертельной инфекции среди населения велик.
Возвращение «Тифозной Мэри»
В начале 1910 года, проявив сочувствие к несчастной и взяв с нее обещание никогда больше не работать поваром, соблюдать правила гигиены и являться каждые три месяца на поверку, власти выпустили Мэри Маллон на свободу.
И она почти сразу нарушила все данные обещания.
В течение следующих пяти лет Мэри работала поваром под вымышленными именами. Агентства, которые устраивали на работу поваров в богатые семьи, отказали Мэллон, и она искала работу в ресторанах, отелях и больницах.
В 1915 году, когда произошла вспышка брюшного тифа в родильном доме на Манхэттане (в общей сложности заразились 25 человек), обратили внимание на повариху миссис Браун. Это и была Мэри.
Сопер вспоминал, что когда снова увидел Мэри, его поразила перемена, произошедшая в ней. Оставаясь физически сильной, она как будто потеряла веру в себя – что-то надломилось внутри, взгляд потух. Не было больше той буйной энергии, уверенности в своей правоте, которая побуждала ее бесстрашно идти навстречу опасности. Она познала, что значит подчиняться чуждой воле, узнала, что такое боль. В этот раз Мэри даже не сопротивлялась. Казалось, она смертельно устала. Ее отправили обратно на остров, где она оставалась до конца жизни.
Если во время первого карантина большинство американцев испытывали сочувствие к Мэри, то в 1915 году все изменилось. Возмущало и отталкивало то, что она снова стала работать поваром. Знала, что является носителем болезни и это не остановило ее. Джудит Левитт, автор книги «Тифозная Мэри. Пленница общественного здравоохранения», считает, что вина за то, как себя повела Мэри, лежит не только на ней. Да, она была не безупречна. Но представьте, как внезапно, жестоко ее вырвали из привычной жизни, где у нее были свои маленькие радости, как объявили монстром, уродом, демоном.
Над ней издевались, высмеивали ее женское одиночество, статус ирландской эмигрантки. После первого карантина ей не помогли получить другую профессию, которая бы обеспечила нормальный уровень дохода, к которому она привыкла. Ей запретили делать то, что она любила больше всего на свете – готовить. Возможно, единственное, что держало ее на этой земле, придавало смысл ее жизни, после веры в Бога, было ее призвание кулинара. А ей предложили низкоквалифицированную работу прачки. Прачка? Нет, уж, увольте.
Нелюбовь или тотальное одиночество
Мэри жила очень одиноко – семья не сложилась, у нее не было друзей. Держалась особняком, мало кто из окружающих испытывал к ней симпатию. Высказывалось предположение, что возможно, она страдала от недиагностированного психического расстройства. А может все дело было в нелюбви? В бездушности? В безразличии власти к отдельной личности? Врачи так и не смогли убедить Мэри в том, что она представляет опасность для здоровья людей, что опасность эта реальна и пожизненна. Не было никакой системы социального обеспечения, чтобы поддержать ее, одинокую женщину средних лет, эмигрантку из Ирландии.
Все могло бы быть иначе, если бы в 1907 году нашли компромисс, помогли с образованием и трудоустройством. Если бы ее не подвергли публичной «порке», не выставили частную жизнь на всеобщее обозрение, а более чутко отнеслись к первому бессимптомному носителю инфекции. Если бы проявили уважение и терпение, дали ей возможность и время справиться с тем, что с ней произошло. Возможно, что и она стала бы с пониманием относиться к ситуации. К сожалению, этого не случилось. Ни одна из сторон не пошла навстречу друг другу.
В рождественское утро 1932 года у Мэри случился инсульт, после которого она уже не оправилась Последние шесть лет жизни она провела в больнице, не могла ходить и умерла 11 ноября 1938 года. Сопер пытался найти родственников Мэри, но ни в Америке, ни в Ирландии таковых не оказалось.
После ее смерти никто не заявил права на наследство – небольшую сумму денег, которую ей удалось скопить. И все же, несмотря ни на что, история «тифозной Мэри» многому научила общество. На момент ее смерти в Нью-Йорке были обнаружены более 400 здоровых носителей брюшного тифа и ни один из них не был изолирован. Их научили жить с инфекцией, соблюдая меры предосторожности, чтобы не создавать угрозу жизни другим.
