Иногда я чувствую себя эдакой тетей Петуньей из «Гарри Поттера» – противной опекуншей, злобно глядящей на бедного мальчика-сироту и умильно обращающейся к своему сыночку: «Мой Дадличек!»
Игра в одной команде
Как неприятно и трудно самому признаваться, что ребенок, проживший у тебя месяц или два, еще «не твой». Возможно, исключение составляют новорожденные, но дети постарше – вряд ли. Если это так, то человек, скорее всего, выдает желаемое за действительность. Но что стыдного в совершенно понятных и объяснимых вещах. «Совсем недавно у вас не было ничего общего, вы вращались на разных орбитах, и вдруг стали одной семьей» – чтобы не было так обидно усыновителям, предположим, что эта фраза относится к молодоженам. Пройдет не один месяц, а может быть и год, прежде чем они смогут сказать: «Мы дышим одним воздухом». И это взрослые люди, любящие и сознательно выбравшие друг друга. Очень хочется, чтобы у приемного родителя и его ребенка возникла «любовь с первого взгляда», но даже она не подразумевает единения по самым мелким бытовым вопросам, такого, будто они всю жизнь жили под одной крышей. И ничего стыдного в этом нет.
Сразу после «медового месяца», когда первая радость узнавания проходит и внутренний подъем сменяется буднями, ты начинаешь понимать, что общего у вас очень мало. И каждый член семьи сталкивается с тем, что тот порядок вещей, который был заведен, который всем известен, «не считывается» новым членом. Приемный ребенок все делает не так, как принято у вас. Не в крупных вещах, где само собой ему подсказывают и помогают, а в мелочах – не так выдавлена зубная паста, не туда положено мыло, разбита бабушкина шкатулочка, порвана любимая папой книга. Казалось бы, это мог сделать и собственный ребенок, но у него бы это вышло как-то не так. Потому что он знает какие-то непроговоренные, невербализованные законы, по которым можно брать в руки все, кроме именно вот той шкатулки, можно порвать любую книгу, но только не эту папину. Должно пройти много времени, прежде чем новый ребенок это поймет и примет.
Но дело не только в тюбике зубной пасты. Дело в том, что в человеческих отношениях внутри семьи происходит то же самое. Есть правила, неписанные законы, по которым члены одной семьи общаются друг с другом. Их никто не воспринимает в качестве законов и правил, пока не приходит кто-то и не начинает их нарушать – почти как Тигра или Кенга в «Приключениях Винни-Пуха», причем если первый раздражал обитателей леса тем, что слишком громко разговаривал и много прыгал, то вторая – тем, что чересчур часто умывала Крошку Ру и вообще была слишком правильной. То есть, неважно, что именно делает пришедший в твой лес, – важно то, что он делает что-то не так, как заведено. Можно скакать и шуметь, и баловаться, и мама будет делать вид, что сердится, но все будут понимать, что мама только «делает вид», но потом вдруг все точно также разом поймут, что мама действительно рассердилась. Все, кроме него, Тигры. Ему ведь невдомек, что изогнутая правая бровь означает одно, а левая – совсем другое. И так со всеми мимическими жестами, со всеми оттенками голоса.
В отношениях между людьми часто бывают важны не просто слова, а то, как это сказано, и что за этим стоит. Но чтобы понять, как играют в этой команде, должен пройти какой-то период времени, явно больший, чем месяц-два. И получается, что после первой встречи, когда, казалось, вы так давно ждали друг друга и, наконец, нашли, когда было ясно, что теперь и навсегда вы вместе, наступает суровая действительность. Вокруг маленького несчастного человечка все начинают раздражаться. И если есть старший брат с собственной комнатой, он непременно ее закроет, и если есть младший брат, то он непременно спросит: «А когда уже Вася-Петя-Женя поедет к себе домой?» и будет удивлен, что Вася-Петя-Женя не поедет, а останется жить тут, теперь это его дом, такой же, как и всех остальных.
Убежать от прошлого
Дочитав до этого места, человек сердобольный прослезится, ему станет жалко сироту, которого притесняют и обижают. Но все не так просто. Дело в том, что бывший сирота тоже адаптируется к жизни в семье и делает это по-своему. Почувствовав, что чем-то раздражает, он начинает совершать именно это действие. А раздражать он может буквально всем – он перебивает взрослых, когда они говорят, он спрашивает у всех гостей, когда же они, наконец, уедут, он спорит и упрямиться, он делает вид, что не умеет убирать постель и вообще не понимает, что это такое. Он может брать без спроса и ломать вещи, может вредничать и обижать других детей, чтобы проверить, а будут ли родители его безоглядно любить.
Или вдруг, ни с того ни с сего, посередине игры заявить: «А мне у вас плохо, в старом доме лучше, и я от вас убегу!» Он думает, что после этих слов все испугаются и начнут плакать, но если ты скажешь на это: «Ну и беги», он сам не будет знать, что теперь с этим делать. Но стоит ли ставить его в такую ситуацию. Говоря, что он куда-то убежит, он часто хочет убежать не от того, что сейчас, а от своего прошлого, в котором все было не так, как в настоящем. Ему стоит сказать, что если он убежит, то папа и мама расстроятся, они будут скучать по своему ребеночку и грустить. Удивительно, насколько приемному ребенку нужно подтверждение твоего желания быть с ним рядом. Но ведь это нужно не только ему. Да, в голове ты знаешь, что вы теперь вместе и навсегда, но чтобы это было не просто знанием, а самой жизнью, тебе полезно проговорить это вслух раз сто или больше. Как внутренний будильник, который ты заводишь с вечера, говоря раз двадцать «мне надо встать в шесть часов». Слово, произнесенное вслух, имеет огромную силу.
И вот ты настроен терпеть, прощать и не забывать, как туго малышу пришлось в начале его жизненного пути – как он лежал в кроватке и никто не подходил к нему, как у него резались зубки, и никто не носил его ночи напролет на ручках, как он болел, а ему просто сбивали температуру и шли дальше к другим таким же, как он. Пока ты рисуешь себе эти картины раннего детства своего ребенка, в соседней комнате раздаются крики и всеобщий плач. Отложив все дела, ты идешь разбирать очередной конфликт. Причина – жадность, он хочет, чтобы все игрушки были его, он не собирается ни с кем делиться и уступать. А в противном случае может и укусить. Ты ставишь виноватого в угол, он рыдает, ты объясняешь его неправоту, а он вдруг начинает рассказывать, как много раз сидел в карцере. Ты ужасаешься и спрашиваешь: «Где? Когда?» «В старом доме», – спокойно отвечает провокатор и добавляет, что еще его по вечерам била нянечка, чтобы «он засыпал быстрее». Как после этого можно оставить ребенка в углу? Только некоторое время спустя ты вдруг вспоминаешь, что слово «карцер» он узнал совсем недавно из какого-то разговора, а про истязательницу-нянечку выдумал просто на ходу для придания картине прошлого житья еще более мрачный колорит. Как, опираясь на такие «показания» ребенка, органы опеки или прочие чиновничьи инстанции могут принимать серьезные решения, непонятно. Но ясно лишь одно, что завтра этот ангелочек может легко рассказать обо мне такое, что и самым злодейским злодеям не пришло бы в голову. И снова ты чувствуешь себя тетей Петуньей, потому что это вранье, хотя его природа понятна и объяснима, раздражает.
Общее дело
Чтобы стать по-настоящему близкими людьми, нужно время. Но не только. Нужна общая история событий, которая может быть даже важнее линейной временной. Общие дела, праздники с друзьями, путешествия объединяют лучше, чем годы будничного существования бок о бок. Общие переживания, даже болезнь играют в пользу единства. Да, у вас нет прожитых совместно лет, зато есть любимые герои, просмотренные вместе фильмы, вы вместе готовили обед, выбирали маме подарок, сажали в баночку лук. А уж если вы вместе купили котенка или завели собаку, это перекроет сразу несколько лет прожитых по отдельности. Живое существо, появившееся после приемного ребенка, тот, в ком он с самого начал принял живейшее участие, играет огромное значение для семьи как чего-то целого, общего.
Впрочем, все дела, поездки и покупки – лишь прикладные вещи, они хороши, но лишь как дополнение. Самым главным объединяющим началом является Церковь. И ничего нет страшного в том, что до этого момента ребенок мог не знать о существовании Бога, ни разу не быть в храме. Главное, что ваша история начинается именно здесь. Участвуя вместе в Таинствах, стоя рядом на Литургии, ты физически ощущаешь, что самое главное – у вас общее, а все что вас временно разъединяет почти неважно, мелочь. Она раздражает только потому, что мы слишком мало помним о главном, и слишком много о себе. Евхаристия с древности совершалась всеми для всех. Причащаясь из одной Чаши, мы становимся едины, разве может быть что-то большее, чем это единство.
Проходит несколько месяцев, может быть полгода, и ты вдруг понимаешь – то, что раздражало, почти ушло. «Давай поцелуем иконочку, давай поставим свечку, давай споем про Рождество» – разве тот, кто хочет того же, что и ты, кто живет тем, чем и ты, может быть тебе чужим?
Мария МИРОНОВА
