О мире общения детей-сирот написано не так много: общие характеристики, наблюдения за поведением в группе, описания трудностей адаптации, а часто – просто фантазии на темы, далекие от реальности. Много пишут о том, как дети едят, как учатся, как не умеют жить, хитрят и выкручиваются. Но практически нет трудов, которые бы описали разговорные конструкты сирот – то, что так отличает детский дом от других социальных систем, и то, что проникает навсегда в сознание и опыт детей и мешает потом искать контакта в мире, где их особый сленг уже не понимают и не принимают. Как им жить с этим опытом?
Часто те, кто искренне хочет помочь, приходят со своим уставом туда, где все уже сложилось и имеет свою историю и традиции. А, между тем, знание правил сиротского театра позволило бы многим приходящим в стены детского дома понимать, что происходит в стенах учреждения. Ведь там есть сленг и субкультура. Если хорошо присмотреться. Где обученные системой актеры-воспитатели часто ни о чем не говорят, не спрашивают словами, а находят ответы, просто глядя на лица детей. Это мир особый, незримый для посторонних глаз.
Без сложных фраз
Так случается тогда, когда появляется закрытая инстуциональная система, где живут дети-сироты и рядом работают взрослые. Взаимососедство двух разных миров приводит к тому, что оба вынужденно притираются, договариваются о том, что можно, чего нельзя – часто без слов. По умолчанию. Взглядом. Мимикой. Жестом. Даже по его позе можно понять, что хочет сделать тот или иной ребенок. Для минимизации затрат появляется особое общение. А для того, чтобы описать все то, чем живет детдомовская братия, нужно понять их в совместном проживании. Но не в качестве наблюдателя, а в качестве участника процесса, чтобы этим опытом делились и выпускники детдомов, и сотрудники учреждения. Для первых это часто невозможно, потому что на выходе их захлестывают жизненные трудности, да и социального заказчика, который бы интересовался этим вопросом, фактически нет. Ну а воспитатели часто не желают делиться методикой, благодаря которой они выживают.
Часто общаясь с детьми-сиротами, можно заметить довольно скудный словарный запас. Яркую жестикуляцию. Быстрые изменения мимики лица. Неумение выстроить сложные предложения. Попытка заставить это сделать бесплодна: сироты начинают говорить односложными фразами, кривляться, корежась от собственной несостоятельности. Дети сваливаются к общению «да-нет», и уже не идут на контакт, потому что он труден. Они гораздо больше сказали бы лицом, разговорный жанр им непривычен. И зря говорят, что сироты ничем не отличаются от домашних детей. Они могут быть одеты даже и лучше, но словарный запас и линия поведения выдают их с потрохами. На сиротском лице часто написана вся жизненная история. Глаза у сирот очень взрослые.
Сиротская труппа
Итак, детский дом – это сложившаяся труппа, где есть свои примы и актеры второго плана. Это театр, больше мимический – пластики, жеста, нежели привычный. Все знают партитуру и редко за нее заступают, даже дети, которые поступают в детский дом не сразу, а из семей, через какое-то время начинают «играть» по общему сценарию, в предлагаемых обстоятельствах. Потому что все другие играют привычно академично. Отступление от роли приводит к игнорированию «нового актера», и он вынужденно подчиняется. Чтобы выживать. Часто дети задают друг другу вопросы, не включая голос – бровями, губами, жестами. Как бы компенсируют отсутствующую словесную коммуникацию и довольно успешно. Но внутри среды. Просто за счет наработанных техник, которыми пользуются и воспитатели – чем опытнее воспитатель, тем меньше можно услышать от него слов. Как в мимическом театре, все всё понимают, и отвечают таким же активным молчанием. Лицо, руки и тело становятся главным объектом общения, и уже потом именно на них часто смотрит ребенок-выпускник детдомовского театра, но не находя там вопроса или ответа, перестает контактировать. Нет коммуникации. Ему остро необходимо лицо-объект, где он найдет ответы на интересующие его вопросы. Дети-сироты пристально следят за лицом взрослого человека, и если там нет необходимого «сценического рисунка», контакта не будет. Те же трудности ребенок испытывает и в приемной семье, когда на свой мимический вопрос не получает ответа. Потом непонимание накапливается, и ребенок перестает взаимодействовать со взрослым. Приемный родитель же привычно ждет вопроса вслух, а его нет, и кажется, что ребенок вовсе не умеет говорить. Естественно, понять до конца «рисунок общения» целой системы невозможно. Для этого надо прожить предлагаемую роль, знать «слова», реакцию на ту или иную «сценическую» задачу. Вовремя увидеть конфликт. Есть даже такая профессия – физиономист, крайне редкая для социальной сферы России, это специалист, способный по лицу определить состояние человека или информацию, которую тот передает. Часто такие профессионалы работают в спецслужбах.
Одним из ярких примеров мимической манипуляции может быть физическое превосходство одного воспитанника над другим. Если воспитателю надо, чтобы тот или иной воспитанник унялся, устав делать ему замечания, он выразительно посмотрит на более сильного воспитанника. И тот, поняв импульсный посыл, уймет нерадивого сверстника на необходимое время. Это и делегирование полномочий и успешная мимическая команда. Театр, да и только.
Александр ГЕЗАЛОВ
