Человек на своем месте
Людмила Воронова, требная сестра, духовная дочь о. Василия Секачева, долгое время помогавшая ему в больничном служении:
– Когда отец Василий отошел к Богу (в 2016 году – прим. Ред.), у меня возникло острое чувство сиротства и понимание, что это было чудо – знать такого священника, видеть его жизнь. Я понимала, что надо сохранить память о нем.
Через полгода после смерти отца Василия я начала собирать воспоминания людей, которые знали и любили его: бывших пациентов Склифа и Первой градской больницы, ставших его духовными чадами, врачей, прихожан храма, духовника, друзей юности, сослужителей…
Сама я как требная сестра 14 лет помогала отцу Василию и лично общалась со многими, кому был дорог батюшка, чья жизнь изменилась благодаря встрече с ним. Больничный священник – как солдат на передовой: и днем, и ночью могут позвать к тяжелому больному, так, что надо бежать в прямом смысле слова, остановив порой даже службу в храме.
В больнице не бывает незначительных просьб: формальное утешение может ранить, а один добрый взгляд – поддержать.
О. Василий – священник, который умел быть вместе с человеком: в больнице, в храме, в таинстве Крещения, исповеди, на уроке, после урока, в горе и радости.
Вот несколько отрывков из «Книги о любви», которая выйдет в 2020 году.
Больничный священник
Отец Василий с требной сестрой Людмилой Вороновой (слева, рядом с батюшкой).Требные сестры обходят пациентов в больнице, беседуют с ними, помогают желающим подготовиться к церковным таинствам, приглашают священника к тем, кому это нужно, помогают священнику при совершении церковных таинств в отделениях
Владимир Крылов, офицер в отставке, поэт:
Конец февраля. Пятница, вечер. Меня привозят в Первую Градскую больницу.
Я в коме. Обширная тромбоэмболия легких.
Дежурный врач оперировать не хочет. Не хочет брать на себя труп. Отправляют в реанимацию.
Оставляют до понедельника под капельницей. На следующий день прихожу в сознание. С трудом воспринимаю действительность. В реанимации сестры милосердия, во всем белом, словно ангелы, окружают меня заботой. Перед завтрашней операцией предлагают позвать батюшку. Я слабо представляю, что это значит, но соглашаюсь. Мысль: если уж и суждено умереть, то пусть, как положено, как все мои предки…
…Приходит отец Василий. И – пошел Разговор. Уже потом мне сестры рассказали, что это и была исповедь.
Отец Василий очень деликатно помогал мне вспомнить нагромождение моих грехов за всю прошедшую жизнь.
Помню, я много плакал. Казалось, что этот мой плач – продолжение плача, который начался еще в коме. И потом, в душе – тишина…
Отец Василий очень любил стариков, а старики – отца Василия
Денис Титов, подполковник:
– В реанимации я провел 47 суток, и все это время, каждую субботу, отец Василий приходил ко мне, исповедовал и причащал. Для меня все было ново, удивительно и непонятно. Много вопросов я успел задать о. Василию, многие остались незадаными – не хватало времени, батюшке нужно было идти к другим больным. Но то, что я получал от него, было бесценным.
Я до сих пор помню, как 8 января 2009 года батюшка, Людочка и другие сестры милосердия из храма благоверного царевича Димитрия при Первой градской больнице поздравляли больных с Рождеством Христовым.
Я лежал в палате, сжимал в руках только что подаренные мне батюшкой иконку Рождества Христова, пакетик конфет и шоколадку и улыбался от ощущения абсолютного счастья, а пришедшие сестры пели Рождественские гимны…
Когда кто-то из моих невоцерковленных знакомых начинал говорить о «попах на Мерседесах» и «епископах – агентах КГБ», я всегда неизменно отвечал им:
«Если хотите увидеть настоящего священника и епископа, а не таких, о которых пишут те, кто не знает, с какой стороны открывается дверь в церковь, то я могу познакомить. И вы убедитесь, что Бог есть».
Пасха Красная, ранняя
Ирина Хартманн, филолог:
– Мама слегла за 24 дня до кончины. Отец Василий приезжал к нам домой каждый день. Он появлялся иногда совсем поздно, после многих часов службы, преподавания, работы. Усталый, временами измученный, бледный. С Дарами. Исповедовал и причащал маму. И так — каждый день.
«Отец Василий, может быть, завтра не надо? Вы устали, у вас столько дел. Такая нагрузка. Не приезжайте завтра. Пусть через несколько дней…»
«Ирина, что вы говорите! Как я могу оставить Надежду Александровну без причастия? Что вы! Я завтра обязательно буду!» – твердо, тихим голосом.
И так было все двадцать четыре дня, ни один не был пропущен. 10 сентября он позвонил и сказал, что задержится сегодня часов до 11 вечера.
В пять часов звонок в дверь, на пороге о. Василий: «У меня вдруг пара часов освободилась. Видимо, так надо было». Зажгли свечи, он причастил маму. Через два часа она скончалась на руках у меня и своих трех сестер.
Разговор по душам
Юлия Бышовец, педагог:
– Когда осенью 1999 года моей близкой подруге поставили диагноз, рак был уже неоперабельный. Галочке было всего 49 лет, ее сыну, Митяшке – 12. Она его воспитывала одна.
Как-то приехав навестить Галочку в больницу, я осторожно спросила, не хочет ли она, чтоб к ней пришел священник. Она удивленно вскинула брови: «А разве это возможно?»
<…> Отец Василий согласился сразу. Галочка лежала в 62-й онкологической больнице Подмосковья. Ехать надо было на машине, но мой старый «Жигуль» барахлил, и я попросила сына нас отвезти. <…>
Выехали мы около 17 часов, темнеет.
Дорогу я знала, но произошло нечто непонятное: мы заблудились! Поднялась сильная метель, ни указателей, ни населенных пунктов, где мы едем – непонятно. Кругом лес, кромешная тьма и это в ближнем Подмосковье. Кому рассказать – не поверит.
А отец Василий абсолютно спокоен: «Юля, ты же знаешь, чьи это происки». Милостью Божьей, успели до закрытия больницы. Отец Василий исповедовал и причастил Галочку. Это были первые в ее жизни исповедь и причастие.
Я вышла из больницы чуть позже батюшки. Звенящая тишина, в круге от фонаря хрупкий силуэт отца Василия, небо усыпано звездами… Не забыть! Завывавшей полчаса назад метели будто и не было.
Александра Гучева, педагог, специалист по прикладному анализу поведения:
– Как-то летом тёте Наташе стало плохо, и она снова попала в больницу. Дали о себе знать метастазы. Ее положили в реанимацию, надежды нам никакой не оставили.
Мы попросили о. Василия причастить Наташу, потому что понимали: это ее последние дни. Сознание было спутано, она практически все время спала под действием препаратов.
Позже Наташа мне рассказала: «Просыпаюсь в реанимации, передо мной стоит о. Василий, умиротворяюще улыбается. Думаю: ну, наверное, я умерла. «Ну что, – говорит, – Наталья, давайте будем выздоравливать». Причастил меня… а вечером меня перевели в отделение».
А через две недели после этого Наташа поехала к себе в деревню.
Андрей Левагин, староста храма при НИИ СП Склифосовского:
– Вспоминается случай, произошедший утром, когда я вез отца Василия на Литургию. Мы отъезжали на машине от подъезда дома, где жил батюшка. В узком, занесенном снегом тупике можно было проехать только одной машине, встречная должна была ждать. И вот с Садового кольца в Хомутовский тупик повернула машина и остановилась, пропуская нас. А наша заглохла.
Встречному автомобилю пришлось постоять всего лишь одну или полторы минуты. Но когда мы с ним поравнялись, на нас обрушилась брань раздраженного моей нерасторопностью водителя. Сначала непечатная брань лилась на батюшку (он оказался ближе, встречная машина была с правым рулем), потом на меня. У меня все внутри стало закипать, и я впал в точно такое же гневное возмущение.
А отец Василий, ничего не говоря, с абсолютно спокойным лицом повернулся к кричащему, поносившему нас последними словами, и осенил его крестом. Наш брат тут же замолчал и стих.
В больнице, Пасхальный обход
Людмила Воронова, требная сестра храма при НИИ СП Склифосовского:
– Как-то Великим Постом, в храме царевича Димитрия, во время чтения Покаянного канона о. Василий подозвал меня к себе и сказал:
«Люда! На улице сильный мороз, а в подземном переходе под проспектом Сахарова живет бомж, помнишь, мы его видели? Отвези ему, пожалуйста, термос с горячим супом и чай. Иначе он может замерзнуть». (…)
Батюшка помнил о нем, стоя на проникновенной покаянной службе, когда нужно было отмести от себя все земное и молиться. И совесть вряд ли бы укорила, мало ли бомжей на свете? Но…на улице такой мороз. И человек может замерзнуть…
О. Василий обладал очень нужным для больничного священника качеством: жалостью и сердобольностью.
Сколько раз я видела, как о. Василий отпаивает валерьянкой бедных рыдающих сестер-студенток после неудачной сдачи зачетов, или мажет зеленкой палец мальчишке из воскресной школы.
Исповедуя, о. Василий поглядывал на очередь стремившихся к нему и все-все замечал. Однажды он отошел от аналоя, чтобы пересадить с каменного основания колонны на стул одну «чаду», которая тогда была беременна, т.к. на камне было холодно. Или, периодически подзывая меня, просил оказать заботу тому или иному человеку.
Евгения Еловская, учитель математики:
– Больше всего мне запомнились такие слова батюшки о служении священника: «Мы особенно ничего из себя не представляем, мы – как столбики при дороге, на распутье, просто показываем проходящим людям: вам туда, вам туда…»
Миссионер
Сергей Поздняков, кандидат философских наук:
– Вокруг бескрайние пейзажи Дальнего Востока. Горстка православных миссионеров посреди затерянных поселков местных жителей, которые почти ничего не знают о Христе. Которые давно забыты всеми властями на свете и пытаются просто выжить любым возможным способом.
Это отчаянные, сильные и суровые люди. Мужчины, которые ходят на работу, как на войну. Все они знают, что в этой жизни человек человеку волк. И жизнь их обычно коротка.
Что здесь может сделать отец Василий? Которому совсем неизвестны особенности зимней рыбалки на реке Гур после 20 января. Который не знает, как правильно ставить сети, уходить от медведя, от рыбинспекции, от милиционеров.
Невозможная миссия ни для пяти, ни для тридцати пяти человек из Москвы. Но они все-таки приехали сюда. Вшестером.
Накрытый всеми доступными яствами стол местного авторитетного парня Сергея стремительно остывал. Остыл совсем. А стол был праздничный и обильный. На десять персон. Горячие блюда превратились в холодные. Ароматная свежая медвежатина перестала пахнуть и из золотисто-коричневой стала темно-бурой. Водка и пиво достигли комнатной температуры. Салаты обветрились.
Ужин был накрыт к восьми вечера. Близилась полночь, а гости все не ехали. Сергей час от часу мрачнел. Но убирать стол не разрешал.
Гордый и дерзкий человек был Сергей. Его с дружками побаивались даже самые крепкие из местных. И еще был он до болезненности обидчив. Особенно когда кто-нибудь опаздывал. Опоздание на пятнадцать минут было ударом по самолюбию. Опоздание на полчаса означало смертельную обиду. Ее последствия все, знавшие Сергея, боялись и представить.
Но сейчас Сергей курил и ждал. Мобильных телефонов не было. И он ждал просто так – о. Василия и его миссионеров. Три дня назад Сергей крестился. Он долго разговаривал с о. Василием и очень хотел серьезный разговор продолжить. Сергей пригласил батюшку со всей группой на прощальный ужин. Утром все миссионеры уезжали в Хабаровск, а потом в Москву.
А миссионеры колесили на полуживом микроавтобусе по совершенно условным дорогам и крестили местный народ почти круглосуточно. Никто не ожидал такого количества желающих, такого отклика.
Но прощальный ужин у Сергея состоялся. Он начался в час ночи и закончился перед самым отходом утреннего поезда.
Сергей был счастливый и тихий. На прощание обнял о. Василия и сказал, что очень ему благодарен, забыв, что раньше считал благодарность чувством слабых и беззащитных.
Друг
Юлия Денисова, одноклассница:
– В школе было непросто. Мы были перемешаны социально и интеллектуально, и каждый приносил с собой в школу свою семью, свой двор, свою речь. Книжные дети не были в большинстве. Везде царил культ грубого слова, крепко выпить было делом мужской чести.
Этому в нашем классе противостояли двое, и оба они стали священниками. Одним из них и был отец Василий. Наш Вася Секачёв.
Сидя с ним за одной партой, я не думала тогда, конечно, этими высокими словами. Но всегда было чувство какой-то его отдельности, особости, непохожести на окружающих.
Андрей Беклешов, армейский друг о. Василия:
– В армии, увы, остро ощущается дефицит воспитанных и образованных людей… А когда выяснилось, что Василий владеет итальянским языком, мы даже организовали маленькую группу изучения итальянского, и Вася по вечерам в свободное время преподавал нам итальянский.
Историк: учитель, ученый, рассказчик
Урок истории от педагога Василия Секачева, протоиерея
Людмила Воронова, требная сестра храма при НИИ СП Склифосовского:
– Батюшка превосходно знал Москву, он мог рассказать практически про любую улицу в центре, про любой дом. И не только про те, что стоят сегодня, а про бывшие, разрушенные, снесенные, перестроенные. Складывалось впечатление, что идешь рядом с энциклопедией.
Но это еще не все! Причащать и соборовать духовных чад о. Василия на дому (таковых было немало) мы ездили во все концы Москвы, в такие глубинки, о которых ну никто не слышал. А о. Василий, поймав такси, указывал водителям дорогу и удобные объезды всякий раз так ювелирно, что они диву давались.
<…> Собираясь в трапезной Воскресенского храма, ребята и о. Василий садились за стол, раскрашивали маленьких воинов, каждого сообразно званию и исторической правде.
А потом инсценировали настоящие сражения, которые иногда могли закончиться вопреки историческим фактам.
Батюшка звал мальчишек «господа офицеры» и общался с ними с поразительным тактом и учтивостью. Но был и по-армейски строг.
Если кто-то из игроков вел себя неподобающе или пропускал невежливое словцо, то мигом оказывался на полу и отжимался столько, сколько назначал суровый главнокомандующий.
Ольга Савина, многодетная мама, выпускница Свято-Димитриевского училища сестер милосердия:
– Необычен был наш преподаватель истории – худой, слегка сутуловатый, неспешно прохаживающийся вдоль рядов. Это Василий Романович, в скором будущем – отец Василий. Для нас он почти древний мученик, по случайности попавший в аудиторию и говорящий о том, о чем еще никто нам не рассказывал.
…Вот мы приближаемся к трагическим страницам нашей истории и находимся уже не в аудитории, а там – среди отчаяния и безнадежности, на станции Дно, где государь только что получил телеграмму от Родзянко. Шульгин и Гучков уже на вокзале.
«Я Гучков!» – страшным голосом произносит отец Василий, и я до сих пор верю, что у Гучкова был именно такой голос.
Ольга Хазанова, преподаватель МПГУ:
– Однажды отец Василий позвонил и шепотом сообщил, что находится в архиве, держит в руках документ начала XIX века о крестьянском бунте в Полтавской губернии, рассказать подробно не может (пользоваться мобильным не разрешают), но материал любопытнейший, – он был так вдохновлен находкой!
