Священник Максим Крижевский, старший преподаватель кафедры Культурологии ПСТГУ
Встреча со святым
— В храмах Москвы есть множество великих святынь. Но если привозят, вот как сейчас, мощи святителя Николая, одного из самых известных и любимых в России святых, частицы мощей которого есть во множестве московских храмов, все бегут. Зачем?
– Ну, смотрите: вот приезжает к вам очень дорогой для вас человек. Можно, наверное, помахать ему издалека. А можно подойти и пожать ему руку.
Святыня – это не просто останки, вещи, чудотворные иконы или какие-то предметы, которыми святые пользовались при жизни.
Все, что связано со святыней – это событие, связанное с жизнью святого в Царстве Божием, и может быть, с моей жизнью на земле.
И в этом свете вопрос, зачем идти к одной святыне, частицы которой есть в других храмах, получает новый смысл.
Я сам в какой-то мере поддался этому соблазну и начал рассуждать так же «технологично»: есть в одном месте, зачем же бежать в другое?
Когда в 2011 году к нам в Москву привозили Пояс Пресвятой Богородицы, я тоже сначала так подумал: ну что, я служу, причащаюсь, к частице Ризы Богородицы в Соборе Христа Спасителя прикладываюсь регулярно. И когда меня от Патриархии послали на послушание беседовать со стоящими в очереди в храм Христа Спасителя, и я прикоснулся к Поясу, я понял: это же Богородица приехала! Сама Пресвятая Богородица пришла в нам! Как же не пойти, не встретиться с Ней?
То, что Ее Пояс привезли в Россию, причем впервые, – ведь это сюжет из Ее жизни, совершенно новый сюжет, событие, которое происходит здесь и сейчас! Да, Она присутствует в Москве и в других святынях, но впервые Ее Пояс был вывезен с Ватопеда, горы Афон, Ее удела. Это Она о нас так сегодня позаботилась, так выразила свою любовь!
Думаю, так и с мощами святителя Николая.
Ведь для христианина время – категория нелинейная. Когда мы празднуем Благовещение, мы же не просто вспоминаем, как более 2000 лет назад архангел Гавриил принес Деве Марии и всему миру Благую весть. Мы празднуем это как Благую весть, которую мир получает вновь и вновь!
Как и другие праздники, как и Воскресение Господа мы не просто вспоминаем за каждой литургией, а приобщаемся Его воскресению.
Вот, например, икон Богородицы очень много, но каждый ее образ – это событие в Ее исторической жизни, Ее участие в жизни какого-либо человека.
И человек чувствует это, хотя и не всегда может объяснить, почему ему так хочется прийти, вроде нет конкретных просьб. Но есть радость встречи.
Я потом очень благодарил Бога за то, что меня туда направили в эти дни. Я смотрел на людей и думал, что сам бы поленился прийти, сидел бы и умничал, а когда все увидел, то понял, что происходит, какой я бесчувственный.
— Многих искренне верующих отпугивает сама мысль о том, что придется «пробиваться» к святыне, в толпе, в ажиотаже, а помолиться хочется в тишине и «без свидетелей».
— А на литургии мы тоже молится «без свидетелей»? Слово «литургия» в переводе с греческого означает «общее дело». И на ней, между прочим, выстраивается очередь к причастию, иногда длинная.
Конечно, когда на литургии тебя теснят со всех сторон, это не способствует молитве. Понятно и желание уставших от многолюдия москвичей побыть с Богом в тишине. Но поэтому в этом вопросе нет никаких руководств и инструкций: когда, кому и у какой святыни надо побывать.
Если у церковного человека есть сомнения, он может спросить у духовника, если нет — он поступает так, как подсказывает сердце.
— Вот побывал человек в Иерусалиме, приложился ко многим святыням, а тут в Москву тоже привезли святыню, — надо идти «обновлять благодать»?
— Разве мы не регулярно молимся, исповедуемся, причащаемся? Когда мы после причастия грешим и теряем благодать, мы с сожалением о своих грехах приносим покаяние и укрепляемся Святыми Христовыми Тайнами.
Во всем этом есть повторяемость. Вся жизнь в Церкви строится по определенному кругу: суточному, годичному. Повторяются службы, праздники.
Наша человеческая природа энтропийна, человеку свойственно забывать, остывать.
Мы сейчас помним, переживаем, а в какой-то момент нам для укрепления и поддержки опять необходимо вернуться в то же символическое окружение, чтобы снова понять, как общаться с Богом.
Мы нуждаемся в восстановлении и обновлении своих сил, очищении своей памяти. Не случайно святые отцы называют исповедь вторым крещением, когда восстанавливается мир человека с Богом, с Церковью.
— А если у человека нет личных отношений с тем святым, мощи которого привезли, нет никакого особого чувства близости? Но этот святой велик, все идут. Может человек сохранить дистанцию или это будет как-то неблагочестиво?
— Это будет искренне. Бог видит наше сердце и лучше понимает, что у нас на душе, чем мы сами. Не всегда можно понять, надо или не надо идти к святыне.
Общение с Богом происходит на глубоко личном уровне, а каждый человек уникален. И что именно происходит в тайне общения души с Богом, никому не ведомо.
Какой этап отношений сейчас у человека с Богом — кто точно на это ответит? Никакие схемы здесь не подходят, они могут быть только ориентирами.
Один мой знакомый считал приезд Пояса не то что пиаром, но все же некой акцией. Но к Поясу пошел, сохраняя при этом скепсис.
А когда приложился, с ним произошло невероятное: он ощутил такой мир в душе и любовь к нему Пресвятой Богородицы, что словами почти ничего не мог выразить, кроме восклицаний: «Как хорошо!».
Вот то, чего мы, православные, порой боимся, помня о хранении чувств, трезвении и пр. А тут не сработала защита, пробило этого скептика, потом он так радовался, как ребенок. Человек этот много лет уже в Церкви.
Но и хорошо, что мы всего не знаем, потому что в противном случае возникал бы соблазн свести все к схеме, превратить в технологию. Господь хранит тайну, потому что он уважает нашу свободу.
«Развели православные язычество»
— Нередко можно услышать обвинения верующих, стремящихся непременно приложиться к святыне, освятить на ней какие-то предметы, в язычестве, магизме. Действительно, зачем прикладываться? Бог по-другому не услышит?
— Бог и по-другому услышит. Один священник, дежуривший в храме Христа Спасителя во время пребывания Пояса Богородицы, мне рассказывал, что исцеления были в самой очереди, то есть у тех, кто еще не прикоснулся к Поясу, а только собирался. И таких исцелений было больше, чем непосредственно у святыни.
Но никакого язычества в самом желании прикоснуться к святыне нет.
Разве можно упрекнуть в язычестве кровоточивую жену, прикоснувшуюся к одежде Господа, тут же получившую исцеление, да еще и похвалу от Него? («Дерзай, дщерь, вера твоя спасла тебя». Мф 9: 20-22).
Святыня и оставлена нам Богом для того, чтобы мы могли и телесно, а не только умозрительно, мистически, духовно, участвовать в богообщении.
Бог сотворил мир из материи, освятив ее духом, наш Спаситель был богочеловеком, Сама Церковь — это Тело Христово, – на этом основании и стоит наше отношение к святыне.
В основе природы святыни — действия тех божественных нетварных энергий, о которых свт. Григорий Палама говорил, что они не есть Сущность, но из Нее исходят.
Эти энергии присутствуют в каждой точке исторического существования Бога и его святых. Собственно, эти точки мы и называем святынями.
Для верующего человека они остаются источниками благодати.
Святой Иоанн Дамаскин писал, что «святые и при жизни исполнены были Св. Духа, когда же скончались, благодать Святаго Духа присутствует и с душами, и с телами их в гробницах, и с фигурами, и со святыми иконами их, — не по существу, но по благодати и действию».
Почему святыни не всем «помогают»?
— Христос похвалил кровоточивую жену за ее крепкую веру, по которой она получила исцеление. Но многие приходят с очень крепкой верой и даже с последней надеждой, но не все получают помощь. Почему?
— Потому что вера нужна не только дерзновенная, но и смиренная. Не только в то, что Господь силен нас исцелить, помочь, но и в то, что Ему лучше ведомо, что человеку нужно: поболеть или исцелиться, что-то получить или подождать.
Это смиренная вера помогает принять Его волю, не настаивать на своем. Ведь Бог помогает исцелиться, если это помогает нашему спасению, то есть важно не только в земной жизни, но и в жизни вечной.
«Да будет воля Твоя», — таков истинный мотив любого христианского прошения, в этом и проявляется согласие двух воль, Божественной и человеческой, — синергия, как говорят богословы.
Спаситель Сам нам подает такой пример согласия с Божественной волей и послушание ей, и послушания не по долгу, тем более корысти, а по любви.
Только в христианстве отношения между творением и Творцом — это отношения любви. Конечно, бескорыстные отношения с Богом, когда уже нет страха, по слову ап. Иоанна, а есть только любовь, – это наша цель, по сути, это святость. Но мы к этому призваны, и Бог дает нам эту возможность, снисходя к нашей немощи, младенчеству, предлагая идти путем сначала наемника, а потом сына.
Именно доверие Богу, признание Его воли большей, нежели своя, открывает для человека подлинные отношения с Богом, отношения со-бытия, причастия Его божественной жизни.
И именно в этом — принципиальная разница с язычеством.
Христианские философы эту разницу видят к двух модусах отношения человека к Богу и миру: иметь или быть?
Христианин, приступая к святыне, хочет не иметь, а быть, то есть он хочет не просто что-то получить от Бога, а он хочет быть «вместе с Богом», приобщения Богу. Для него именно это — самое важное.
Язычник, приступая к святыни, хочет иметь. В «иметь» есть некая интровертная направленность.
Для язычника идол — средство, использовав которое согласно определенной инструкции (ритуалу), можно получить то, что просишь. Это отношения чистой выгоды, корысти. Сам идол при этом человеку просящему может быть вовсе неинтересен, он для него — источник того, что можно взять.
Приступая к святыне или к тому, что он считает святыней, язычник предполагает, что он должен знать особый код, пароль. Таким образом он уже изначально предполагает свою способность управлять ею. Языческая молитва может заканчиваться каким-то юридическим определением, типа: дай мне то-то, а я тебе за это то-то. И это в лучшем случае.
Есть ритуалы, когда надо какое-то количество раз протанцевать вокруг костра, и все получится. А вот если не получится, то тут можно с «богом» и расквитаться.
Например, у якутов в некоторых древних традициях шаманизма есть такая форма, как наказание «богов», если они не помогают.
Я сделал все, что положено! Честно исполнил все предписания, но если «бог» не помог, я его высеку, я даже его выкину и нового вырежу (из дерева, кости), раз старый испортился.
Конечно, в этих практиках еще не было понятия о монотеистическом Откровении, поэтому для них вопрос, откуда у нового идола возьмется божественная сила, не стоял. Работал принцип: есть пароль, я его набрал и вошел, а если не вошел, надо что-то делать.
Этот принцип работает в языческой религии и сегодня, несмотря на то, что некоторые его культы стремятся к монотеистическому сознанию. Но всегда в язычестве нарушается равновесие синергии.
Как мировоззрение, отношение к миру, пусть и неотрефлектированное, язычество очень распространено. Не секрет, что многие люди, идущие сегодня ко христианским святыням, идут с чисто языческими мотивами. Может быть, неосознанно.
И тогда, если они не получают просимого, возникает разочарование, обида: как же так, был, стоял, приложился, а то, что просил — не получил. Значит, зря ходил? Не сработало?
А почему не получил, на благо ли это ему — во всем этом человек разбираться не хочет, потому что это предполагает труд, честное заглядывание в себя, и можно встретить то, что тебе не понравится, а это внесет беспокойство в жизнь. Но именно такой взгляд на себя и мог бы стать первым шагом к истине.
Но, на самом деле, просящий человек всегда что-то получает от Господа, да, не всегда то, что сам просит, но то, что ему нужней в данный момент. И очень важно прислушаться, чтобы не пропустить – что же хочет дать тебе вот сейчас Господь?
А между двумя полюсами: иметь и быть, в общем, все мы находимся, кто-то к какому-то полюсу ближе, кто-то дальше. Наверное, в абсолютной точке полюса «иметь» находится Денница.
Нужны ли святому фотографии наших близких?
— Было замечено, что православные прикладывают к святыням фотографии близких, которые не могут прийти. Это неправильно? Почему? Добрая воля есть: человек верит, очень хотел прийти, и близкий думает: пусть он тоже прикоснется к святыне. Он поступает так из любви, мотив хороший.
— Все зависит от того, каким смыслом человек наполняет это действие, как он сам себе объясняет эту связь: почему он решил принести именно фотографию? И от этой связи очень многое зависит. Как люди церковные, мы должны понимать, что просто молитвы достаточно, я подошел, от всего сердца помолился, зачем же еще прикладывание фотографии?
— Получается, если я сам прикладываюсь, это нормально, а фото близкого — уже магизм? Непонятно.
— Если, прикладывая фотографию, я святому так намекаю, чтобы он «запомнил» в лицо моего ближнего, которого надо исцелить, подстраховываю святого, на всякий случай, от ошибок, тогда я выстраиваю, пусть неосознанно, связь магическую, манипулирую святыней.
Сам термин святой — святость — означает отделенный от обычного, профанного. И если мы к святыне прикладываем какой-то предмет, то он тоже должен быть уже не профанным.
Он должен значить что-то в наших отношениях с Богом, иметь богослужебное символическое значение. Можно прикладывать крестики, иконки, четки, можно даже платок, который вы надеваете в храм, для молитвы. А, прикладывая предмет, не имеющий отношения к нашей духовной жизни, мы пытаемся привнести в область священного несвященные смыслы. Вот есть традиция, что крещальную рубаху потом не надевают.
Есть и такая традиция, что предметы, вещи из храма нельзя использовать в простом быту, обиходе. Например, если ковер лежал в алтаре, его нельзя стелить ни в трапезной части храма, ни в притворе. То есть существует определенная иерархия предметов в наших отношениях с Богом. Обратного хода нет — это неблагочестиво.
— Если человек идет к святыне, не понимая четко даже своих мотивов, принесет ли это ему пользу?
— Мы очень мало знаем о том, как и с чем человек идет к святыне. В очереди к Поясу я видел детей, которые уже в детскую очередь не проходили, но все равно были еще маленькими для многочасового стояния, их привела мама, поставила и они стояли по 10 часов, не понимая, в чем они участвуют, и не имея к тому личного отношения. Может, это малодушие, но мне до сих пор больно их вспоминать. Не знаю, надо ли бы было их вести? Я не мог себе ответить на этот вопрос.
Конечно, ребенок может получить милость от Бога по вере матери, даже если она не церковная, но она пришла, привела ребенка, значит, она на что-то надеялась, это уже усилие и направление воли. Не знаю.
Но в очереди были и такие, которые пришли даже не по языческим соображениям, а по принципу: все идут и я должен, ведь чем больше толпа, тем большим психологическим магнетизмом она обладает. А если человек не понимает смысла происходящего, ему легче подпасть под эффект массового психоза. И вот пришел такой человек, и что? А мы не знаем. Господь видит сердце человека. Может быть он, отстояв в очереди, вдруг испытал к окружавшим его людям какие-то чувства сострадания, и Пресвятая Богородица коснулась и его сердца. Это тайна.
— Есть мнение, что если бы не было предварительных объявлений о том, что, например, Спиридон Тримифунтский помогает в решении финансовых проблем, а Пояс Богородицы — исцелиться от бесплодия, а святитель Николай – вообще «во всем», паломников было бы гораздо меньше.
— Пожалуй, большинство людей, приходящих к святыням, которые в последнее время привозят в Москву, — это люди нецерковные. И им очень не хватает разъяснений: что такое святыня, зачем к ней идти? Думаю, Церкви такую работу нужно начинать еще до того, как святыню привезут. И не в церковных СМИ, где все это есть, а по центральным каналам ТВ провести несколько передач с разъяснением в понятных для людей формулировках, может быть, с прямой связью в вопросах- ответах.
Это поможет предупредить и нелепые ситуации, которые случаются, и несчастные случаи. И многие подходили бы к святыне уже с совершенно другим отношением. Конечно, всегда нужно взвешивать свои силы. Если человек не имеет возможности по состоянию здоровья или другим причинам, например, выстоять длинную очередь, в этом нет ничего предосудительного. Во время обострения болезни есть другие возможности молиться Богу, чем стоять по 20 часов на холоде, жаре или ветре.
Святыня «в тираже»?
— Сегодня стало очень много копий святынь, например, копий отпечатка стопы Богородицы, Гроба Господня. Такое тиражирование сакрального не грозит благочестию?
— От того, что крестов много, наше отношение ведь к Кресту не меняется. Копирование — это один из способов выражения смысла, инструмент человеческой памяти. Повторение для религиозных культур — наиболее распространенная форма такой передачи смысла. Есть «эксклюзивные» повторения — отпечаток стопы Пресвятой Богородицы в Почаеве, на горе Вознесения, другие святыни, связанные с непосредственным физическим контактом святого. Но любая икона — уже копия. Принцип копирования получил осмысление на Седьмом Вселенском соборе (787).
Хотя нельзя не согласиться, что проблема тиражирования святынь есть. Мы видим, как на каждом углу висят календари с иконами вместе с календарями с котятами.
Но главная опасность девальвации святыни — в неблагоговейном к ней отношении. Если вам не удается сохранить здоровое духовное напряжение, внимание и любовь к святыням, лучше не надо прикладываться к ним, не покупать их изображение.
Надо соизмерять свои действия и свои возможности. Ведь почитание икон — это тоже духовный труд. Иконы нужны для того, чтобы им молиться. Они дают возможность ощутить себя в присутствии Бога, Богородицы, святых. И если вы не чувствуете способности молиться тем иконам, которые вы дома развесили, благочестивее будет даже оставить только те, которым вы молитесь, читаете тропарь, а остальные поставить одна за другой, чем вообще их игнорировать.
